Селеста Альбаре - Господин Пруст

• Название: Господин Пруст
• Автор: Селеста Альбаре
• Издательство: Модерн
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002

Селеста Альбаре

Господин Пруст

Воспоминания, записанные Жоржем Бельмоном

Лишь в конце XX века Селеста Альбаре нарушила обет молчания, данный ею самой себе у постели умирающего Марселя Пруста.

На ее глазах протекала жизнь "великого затворника". Она готовила ему кофе, выполняла прихоти и приносила листы рукописей. Она разделила его ночное существование, принеся себя в жертву его великому письму. С нею он был откровенен. Никто глубже нее не знал его подлинной биографии. Если у Селесты Альбаре и были мотивы для полувекового молчания, то это только беззаветная любовь, которой согрета каждая страница этой книги.

---

Такое желание зародилось у него уже давно и было связано как с одним пора­зившим его музыкальным произведением, так и с теми инструменталистами, которых он считал способными на почти идеальное исполнение. Речь идет о квартете Сезара Франка и музыкантах, составляющих квартет Пуле.

Г-н Пруст унаследовал от своей матери необыкновенную любовь к музыке, и у него сохранялись все ее тетради с партитурами. Во времена «камелии» он часто бы­вал на концертах, да и вообще его интересы распространялись на все искусства. Он рассказывал мне о средневековых соборах, о Вермеере или Ренуаре и Дега, которых он больше всех любил среди новых художников. Говорил он и о «Русских Сезонах» Дягилева, упоминал имена Дебюсси, Форе и даже Равеля. Читавшие его романы понимают то значение, которое он придавал одному своему персонажу, композитору Винтейлю, со смешанными чертами музыкантов прошлого и настоящего: Бетховена, Моцарта, Франка и даже тех, с кем он был знаком, — Форе и Винсента д'Инди.

А что касается квартета Пуле, то я уже говорила, как он восхищался им на концерте Форе, и как ему хотелось познакомиться с этими музыкантами, особенно с виолончелистом Массисом, произведшим на него сильное впечатление.

После того как я носила Массису письмо в разгар войны и посреди глубокой ночи, он несколько раз (может быть, три) приходил к нам на бульвар Османн пого­ворить о музыке. Г-ну Прусту, несомненно, хотелось все это записать, чтобы ис­пользовать для своего Винтейля. Я прекрасно помню, как этот молодой виолончелист в солдатской форме позвонил нам в дверь. Это было в конце войны. Г-н Пруст спросил у него:

—     А вы не хотите есть? И, повернувшись ко мне:

—     Селеста, может быть, поджарить ему картофеля?

Я приготовила картофель, и он съел его, запивая не то сидром, не то шампан­ским, уже не помню. Но тогда он всегда приходил один. Кроме него и его коллег, да еще Рейнальдо Ана, я никогда не видела у г-на Пруста никаких других музыкантов, не считая того вечера, о котором хочу теперь рассказать. В мое время такое событие было во всех отношениях уникальным. Говорили, будто в начале 1914 года г-н Пруст «собрал» на бульваре Османн квартет Капе. Могу засвидетельствовать, что это не­правда, такое тогда никак не могло произойти. Я бы очень удивилась, случись это раньше, ведь г-н Пруст непременно рассказал бы мне, хотя бы в связи с квартетом Пуле.

Уже на улице Гамелен ему захотелось еще раз послушать квартет Сезара Франка, произведший на него яркое впечатление еще в 90-х годах.

Возможно, что такое желание возникло у него во время работы над «Пленни­цей», где вновь появляется музыка Винтейля. Но я не могу утверждать этого, потому что он то отходил, то возвращался к этой теме. Однако совпадение сразу бросается в глаза.

Во всяком случае, ему потребовалось некоторое время для того, чтобы созреть. Он говорил мне, что самым простым было бы пригласить к себе квартет Пуле и, ду­маю, поделился этим замыслом с Массисом, то ли пригласив его, или, быть может, написал письмо.

Г-н Пруст колебался и, наконец, сказал мне:

—     Селеста, мне все-таки надо решиться и спросить у г-на Пуле, не может ли он приехать к нам со своим квартетом. Я напишу ему, и пусть Одилон отвезет письмо.

Письмо было доставлено, и Гастон Пуле в принципе согласился. Но соверши­лось это далеко не сразу. Надо было позаботиться о том, чтобы все прошло безу­пречно. По просьбе г-на Пруста от квартета приезжал виолончелист Луи Рюссен, и они совещались. Потом как-то поздно вечером Одилон возил самого г-на Пруста к Гастону Пуле даже без предупреждения, но возвратился он совершенно оча­рованный:

—     Г-н Пуле уже лег спать и открыл мне, одетый в пижаму. Мы обменялись извинениями. Он был очень любезен, и я договорился с ним о дне. Придется потра­тить много денег, Селеста, но многие заплатили бы еще больше, значительно больше, чтобы только послушать это гениальное произведение и этих великих музыкантов. Я хотел пригласить еще кое-кого, но тогда мне пришлось бы заниматься гостями, а не слушать, или, во всяком случае, вполуха. И раз уж все это нужно для меня, пусть лучше никого не будет.

Затем последовали указания касательно приготовлений.

Здесь следует разъяснить еще одну вещь. Почему-то считалось, что г-н Пруст приглашал квартет Пуле несколько раз. Это совсем не так. Было всего лишь од­но-единственное исполнение. Кроме того, говорили, будто все происходило на бульваре Османн, прямо в комнате г-на Пруста. И это тоже выдумка, как и все по­добные фантазии, которые я по мере сил стараюсь исправлять. Не знаю уж, кто именно постарался в этом случае. Может быть, все перепутал Массис, приходивший к нам раньше на бульвар Османн. Во всяком случае, я категорически заявляю: этот музыкальный вечер был в 1920 году на улице Гамелен и отнюдь не в комнате г-на Пруста. Кроме того, повторю еще раз, он так и остался единственным...

Я не только помню весь интерьер, ведь именно мне пришлось заниматься всеми приготовлениями, а указания г-на Пруста отличались такой скрупулезностью, что не могло быть и речи о какой-либо путанице. Я и до сих пор слышу его голос:

—     Дорогая Селеста, позаботьтесь, чтобы в гостиной было все как следует приготовлено. И, главным образом, не забудьте закрыть камин. Г-н Пуле очень на­стаивал на этом. Как он сказал, звук должен концентрироваться во избежание из­лишних потерь.

Помню, как я расставляла стулья и перетащила в гостиную из соседнего бу­дуара большое кресло, обитое каштановым бархатом, на котором он мог бы вытя­нуться во время концерта. Места самих музыкантов располагались точно по центру комнаты. Нет, я никак не могла ошибиться.

Сочинили еще и целую драму, будто бы г-н Пруст ездил на такси Одилона поднимать в полночь и без предупреждения музыкантов, несмотря на все их протесты. Это полная бессмыслица, время было оговорено заранее, и все приготовлено, в том числе и такси для них.

Но легенда пошла еще дальше — оказывается, г-н Пруст сидел в такси, уку­тавшись почти до макушки периной, а в ногах у него стояла супница с горячим пюре! Просто невообразимо, как только можно печатать подобный вздор. Во-первых, наша единственная перина была вынута из стенного шкафа уже перед самой смертью г-на Пруста. Для такси он надевал только свое пальто на меху и никогда не брал с собой даже плед. Ну, а супница с горячим пюре — это просто смехотворная выдумка. Он в жизни не ел пюре. Я уже упоминала, что делала пюре для Одилона, но чтобы он брал его с собой в такси!..

Правда только, что, действительно, ездили за музыкантами привезти их к часу ночи, а г-н Пруст сидел, вытянувшись в покойном кресле, пока они занимались приготовлениями. Тщательно занавесив окна, я вышла и оставалась в прихожей на случай, если понадоблюсь г-ну Прусту.

Они сыграли этот квартет, и он слушал полулежа, с закрытыми глазами — это я все-таки увидела. Говорили, что во время перерыва я будто бы подавала жареный картофель с шампанским, как тогда Массису на бульваре Османн. Ничего подобного не было. После антракта г-н Пруст попросил музыкантов еще раз сыграть ему одну из частей квартета, но я не могу сказать, какую именно. Когда все закончилось, он очень благодарил их и спустился вместе с ними на улицу. Но я не припоминаю, чтобы там уже стояли четыре такси, как об этом рассказывали. Скорее всего, он поехал вместе с ними сделать еще кое-какие заметки и мог отвезти их ужинать в пивной зал «Липп» на бульваре Сен-Жермен.

Перед прощанием он отдал им деньги. Я не сомневаюсь, что каждому при­шлось больше чем по пятьсот франков. В подобных случаях он не скаредничал и был более чем щедрым. Все деньги взял Гастон Пуле. И, конечно, г-н Пруст не скрывал от меня, что это была очень большая сумма.

—     Весьма крупный расход, Селеста. Да еще все эти беспокойства. И как я ус­тал! Но так нужно.

Он не добавил: «...для моего труда», в чем, конечно, не было ни малейшего сомнения.

Чтобы покончить с измышлениями — не упустили еще придумать, будто он просил повторить весь квартет, потому что заснул при первом исполнении. Это просто глупость. Я говорила, что он закрывал глаза, но такое бывало даже в присут­ствии гостей — зато какое внимание и понимание скрывалось за этими закрытыми глазами! Со мной у него случалось это очень часто, когда он слушал и даже когда говорил сам.

Я останавливаюсь на всех этих выдумках прежде всего из чувства долга перед истиной. Но меня еще неприятно поражает, что ради привлечения к себе внимания люди готовы исказить образ человека, который весь отдавался своему труду вплоть до пожертвования самой жизнью, стремясь лишь к постижению всей правды.

Он так и светился изнутри, рассказывая мне о том кусочке желтой стены на картине Вермеера. Именно такими впечатлениями г-н Пруст поддерживал в себе пламя жизни, которую приносил в жертву своей работе.

XXIX