Андрей Молчанов - Перекресток для троих

• Название: Перекресток для троих
• Автор: Андрей Молчанов
• Жанр: Детектив

---

- Ну вот, крыло есть, - говорит Игорек. - Шпаклевочки, и все дела. Теперь - панель...

У ворот гаража Эдик ведет торг с хозяином "Волги".

- Полтинничек, мужик, полтинничек, - доносится его развязный бас. - Ты чего? Амортизатор заменили, так? Потом трапецию, так?

Позвонить ей? Допустим, имею право. Дальше? Куда-то пригласить? Куда? В театр? Как же, оригинальное приглашение... В кино? Еще чище! Погулять? Минус двадцать восемь. Ресторан? Пошло, да и денег нет. Домой? С семьей, мол, не желаешь познакомиться? С тещей, там... К Козлу? Бред. В этом прокуренном и убогом логове я сам если и бываю, то после крупных огорчений или диких поддач, когда депрессия и на все наплевать.

- Ну чего, может... полечимся, мужики? - осторожно предлагает Эдик, шпаклюя крыло.

- Только если с закуской, - соглашается Игорь. - А то развезет. Родители в санаторий укатили, жратвы уже два дня нет...

Эдик достает хлеб, лук, колбасу, вскрывает банку с огурцами, ставит рядом с бутылкой стакан и две фаянсовые кружки.

- Только не из кружки, - заявляю я и отбираю у Эдика стакан. - Не могу из чайной посуды.

- Аристократ, - уныло роняет Игорь.

Мы пьем ледяную, с мороза безвкусную, как дистиллят, водку.

- Я вот когда на Дальнем Востоке... - рыгая и морщась, говорит Эдик, мы там спирт из плафонов киряли - посуды не было. Матовые такие плафоны... Ну лампочки где. Чего кружки, плафон! Ого! Литр. Не, два с полтиной. Тара. Да... Спирт теплый - реакция с водой... Песчинки на дне, фуфель какой-то... С души воротит! - И его передернуло от воспоминаний.

Нас с Игорьком тоже как током хватило. В это время в гараж вошел хозяин "Волги" - улыбчивый толстячок пенсионного возраста с удивленным выражением лица.

- Рекламация, - смачно плюнув, сказал Эдуард. - Ну, чего не нравится?

- Вы знаете, - поведал толстячок, смущаясь, - что-то у меня стуки какие-то, забыл вам сказать... Внизу.

- Понятно - не наверху, - сказал Эдик лениво. - Не под облаками. Отдельная работа...

- Конечно. Я заплачу!

Эдуард мигом исчез. Толстячок присоединился к нам, рассказав страшно тупой анекдот. Юмор мы с Игорем восприняли холодно, но он смеялся за всех долго и всхлипывая.

Вернулся Эдуард, обозрел компанию бесшабашными своими глазами.

- Смеяться, право, не грешно, - выразился он в сторону толстячка, - но тут уместнее минута скорбного молчания... - И захохотал от собственного остроумия. Продолжил: - Крестовины у тебя накрылись, кореш.

- Но их месяц назад... меняли! - изумился клиент.

- Значит, так меняли, - степенно заметил Эдуард. - Такие мастера. Знать надо, кому доверяешься. Нет чтобы подъехать к Эдику и горя не ведать, нет шатаешься по ханыгам и имеешь не кардан, а туфту! - И он хлопнул обескураженного собеседника по животу, издавшему звук спелого арбуза. - Гони тачку через бокс, на яму. К нему, - он вытянул подбородок, указывая на Игоря. И готовь четвертной.

Когда серьезно озабоченный толстячок удалился, он, возбужденно блестя зрачками, зашептал Игорю:

- Крестовины у него - колоссален-великолепен. Шлицы бьют. Пяток гвоздиков вгоню между ними, и все дела. Походит! Тот пожал плечами, возвращаясь к ремонту моего автомобиля. Мне стал остро неприятен Эдуард. Вообще захотелось вырваться отсюда. И то ли под влиянием алкоголя - стало жизненно необходимо встретиться с Мариной. Сегодня же.

- Эй, мастер, - сказал я Игорю. - Дай ключ от квартиры. Надо - позарез. Ты ведь тут целый день возиться будешь?

- Чего ж ты раньше-то? - с пониманием отозвался он. - Бери. Ничего девочка?

- Лучше не бывает.

- Любовь как рыбалка, - изрек он, передавая мне брелок с ключом. Клюнуло - тяни рыбку. Не клюнуло - сматывай удочки.

Вскоре, как вор шмыгнув в подъезд, я поднялся на свой этаж и, оглядываясь на дверь родной квартиры, отпер дверь квартиры соседа. Набрал номер ее телефона, оглядывая интерьер; портреты родителей Игоря на стене пришла мысль временно убрать...

Падший я тип... Но с претензиями, сволочь.

Ее голос.

- Марина?

Весь подбираюсь. Нервы - перетянутые струны. Аж звон под темечком. Сжимаю трубку, как рукоятку ножа перед дракой, в горле - одышка, а голос спокойный, ровный, насмешливый, не мой голос: нахожусь, мол, дома, в скуке беспечного выходного дня, болею - давление, мечтаю увидеться, но удобно ли выступить с приглашением посетить такого ординарного, почти безвестного, этакую знаменитую, осиянную славы лучами, признанную широкими массами трудящихся и бездельников... Не верю барабанным перепонкам своим: придет через час! Ну... дела!

Лицо горит. Противно лихорадит. И давление наверняка подскочило - тут, выходит, я не соврал. Иду на кухню. Так, чай есть, конфеты... Уже кое-что. Вспоминаю Эдика. Провожу некоторые параллели между собой и этим мазуриком. Чем в принципе я лучше его? Тем, что он равнодушно последователен в своей лжи, а я кувыркаюсь в сомнениях? Рождается определение:

"Я - личность Сомневающаяся, а значит - прогрессивная". Отчетливо представляю, как эта фраза ляжет на бумагу: "сомневающаяся" - с большой буквы, "прогрессивная" - с малой...

Усмехаюсь, но тут же цепенею лицом - на лестничной площадке подозрительно знакомые голоса... Приникаю к дверному глазку.

В мутной, сплющенной сфере вижу жену и тещу в шубах и с сумками видимо, собрались в магазин. Жена смотрит в мою сторону, и я, невольно приседая, ныряю прочь от глазка. Котяра пакостный. Аферист.

От кого-то слышал, что душа художника или светла, или порочна. Среднего не дано. Моя душа... подловата. Ну да я и не художник. Молодой циничный журналист, в часы досуга упражняющийся в рифмах. А что от такого ждать?

Плохо живу! Плохо.

МАРИНА ОСИПОВА

Безлюдье промерзшей в ночи улицы. Грязные сугробы, вспучившиеся над тротуарами, неровные пятна асфальтовых прогалин... Мертвый проспект, погасшие скворечники светофоров. На далеком, заслоненном неясными очертаниями зданий горизонте - фотографические вспышки зарниц. Пустыня города, забывшаяся в чутком, коротком сне.

Сижу на темной кухне, смотрю в окно. Пустота. Во всем. Ни мыслей, ни чувств. Память - зрение, обращенное в прошлое, - выхватывает фрагменты безумной, постыдной хроники: стандартная квартирка, темно-зеленые обои с рисунком в стиле ампир - вазоны и гербовые лилии; горка с сервизом поставленные на попа тарелочки с изображениями пасторальных пейзажей и полнотелых дам в туниках; укрытая классическим клетчатым пледом тахта, стол, чайник на лиловой кафельной подставке; серый сморщенный зефир в обколотой обеденной тарелке; его глаза - хищные, притягивающие блеском желания; рука сухая, крепкая; чистый голубой манжет рубашки, твердо выскользнувший из-под свитера; губы, роняющие пустоту никчемных слов...

Дура, дура и еще раз дура! Зачем пошла к нему? Что, думала - попьем чайку, побеседуем чинно на темы искусства, быта и, обменявшись мнениями и впечатлениями о жизни как таковой, расстанемся? Впрочем, довольно просто сказать: "Ну и дура же я!" - но трудно заставить себя поверить в то, что это действительно так. И все же - дура! Понимала ведь, что совершается глупость, и глупость свершилась! Наваждение какое-то. Позор. Шлюха! И чего только надо тебе, чего не хватает? Муж плох? В обиде на него? Нет. Тяга к острым ощущениям? Не страдаю. Внезапная страсть к автору сценария? Белиберда. Симпатичный парень, ну и что? Хотя сейчас мне этот симпатичный остро отвратителен, но пенять на него - все равно как пьянице на водку. А может, просто оступилась? Шла и оступилась. И теперь забыть. Не было. Ну а если и было, то оплошность, ошибка, пусть серьезная, однако больше не повторю ее.

Утешилась, да? Оправдалась? Все мы ищем оправдания своих падений, отсюда, наверное, столько заумных теорий о добре-зле и цинизма. Ну а что делать? Раскаяться перед мужем? Раскаялась, положим. Кому стало легче? Мне? Ему?

Итак, согрешила. Боже, прости меня - такую-рассякую. Нет, на бога уповать нечего. Да и о чем молить его? Чтобы в самом деле простил? Но надо верить в него, бога. Вспоминать мы его вспоминаем, когда затруднительно или совестно, а относимся к его существованию как к существованию воздуха, которым дышим, - бездумно, как к непреложной данности, а не как к высочайшему дару, которым с лихвой наделен каждый.

Итак, все ясно. Живи в ладу со своей ложью, руководствуясь выверенной истиной "Никто не без греха", и надейся на время - это лучший сеятель былья и идеальный адвокат между тобой и совестью, все сглаживающий, утрясающий и со всем примиряющий. А если и вспомнится ненароком грязь дня сегодняшнего, то отсеки, как острым лезвием, эти воспоминания - мыслишкой: дескать, измен на свете больше, чем было людей, - это раз; а затем муж, он тоже ведь... кто знает? Это два.

Пустота. Во всем. Пора спать. Утро вечера... И представляю утро, пробуждение свое. Представляю то первое, о чем подумаю со стыдом, с тоской, с ненавистью... нет, не к себе. К подлому соблазнителю Вове, к судьбе-злодейке конечно, она виновата!..

Завтра утреннего скандала с мужем не будет, точно. Напакостившие и сознающие, что напакостили, угнетены этой своей сознательностью.