Геннадий Прашкевич - Пять костров ромбом

• Название: Пять костров ромбом
• Автор: Геннадий Прашкевич
• Издательство: Издательство Новосибирского университета
• Жанр: Детективная фантастика
• Год: 1989
• ISBN: 5–7615–0104–Х

В настоящий сборник включены известные, издававшиеся ранее, фантастико-детективные повести Г. Прашкевича, в которых показаны важнейшие темы современности. В сборник также вошла новая повесть А. Леонидова “Красный телефон”. Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Издание подготовлено совместно с творческим объединением “Ребус” Центра организации свободного времени молодежи г. Новосибирска.

Содержание:

Геннадий Прашкевич — Пять костров ромбом

Геннадий Прашкевич — Записки промышленного шпиона

— Фальшивый подвиг

— Итака — закрытый город

— Шпион в юрском периоде

Александр Леонидов — Красный телефон

Сборник фантастических и детективных повестей

Издательство Новосибирского университета

Новосибирск, 1989

---

— А Парфенон приносит пользу? — вдруг быстро спросил он. — Если его срыть, освободится место для прекрасной автостоянки, а? Или собор Парижской богоматери? Снесите его башни, какой простор откроется для обзора! А преториумы римских форумов? А средневековые крепости? А Версаль? А Тадж-Махал, Красный форт, Агра? Чего это мы следим за ними, какая от них польза? Стоят века — зачумленные гробницы.

Нет, он все же был пьян.

Я подчеркнул намеренно громко:

— Нам-то с вами ничего не грозит. У нас есть санитарная инспекция. Чего вы кипятитесь, док?

Доктор Фул рассмеялся:

— Санитарная инспекция?.. После смерти Бэда Стоуна смешно говорить о санитарной инспекции всерьез. Кому и чем они могли помочь? Помогла ли кому-нибудь?

— А что… самого Бэда уже нельзя было вылечить?

Фул не понял:

— Вылечить? Вылечить человека, в сердце которого вошла разрывная пуля?

— Пуля?!

— Только стараниями Сейджа скандал замяли. Но Габер… Подумать только, — застонал Фул, — именно Габер провозгласил Бэда героем! И я, я тоже стоял и слушал!

— Так Стоун не выбросился в окно? — быстро спросил я. — Он застрелился, узнав, что заражен этой неизлечимой болезнью?

Фул снова фыркнул:

— “Заразился”! Болезнью Фула нельзя заразить даже мышь!

— Что за чертова болезнь! Я приехал сюда как раз по этому поводу. Значит, мне ничего не грозит?

Фул отпил из стакана и потер лоб ладонями:

— Когда появились первые больные, я растерялся. Я искал возбудителя и не находил. Это Бэд подсказал мне поискать причину извне, не, в организме больного. Я взялся за воду Итаки и провел серию опытов на мышах. Давал им то, чем переполнены наши ручьи и артезианские скважины. Через неделю погибла первая партия. Все мыши были дико перевозбуждены, не останавливались ни на мгновение — бегали, прыгали, сшибали друг друга. Я потом исследовал их мозг — полная атрофия!

— Пьяная рыба! — вспомнил я.

— А-а-а, вы были на океане!.. В Итаке всегда любили рыбу. Кому могло прийти в голову, что смерть идет с океана? В тканях рыбы и устриц я обнаружил массу ртутных агентов. Были и такие, что не поддаются никакой идентификации. Все, что можно о них сказать, — существуют и абсолютно вредны! Больше того, этой дрянью напитаны почвы Итаки, эта дрянь изливается прямо с небес. Когда начали погибать леса, санитарная инспекция попросту вырубила деревья, чтобы не тревожить людей…

Я смотрел на Фула и постепенно понимал, почему он не интересуется мною. Ему не нужен был отвечающий объект. Ему хотелось выговориться. Он был пьян. Он утратил контроль над сознанием. Что ж, это работало на меня.

Но если он и был пьян, смелости ему все равно было не занимать. Пошатываясь, он бросил мне халат:

— Идемте. Бы увидите все сами.

3

Палата, в которую мы вошли, была освещена ночником. В тусклом свете головы больных казались распухшими капустными кочанами. Ни один не шевельнулся, ни один не вздрогнул — лежали безмолвно, прямо, судорожно сцепив пальцы на скомканных простынях. Я наклонился к ближайшему — жив ли он? Он почувствовал изменение освещенности (тень покрыла его лицо) и неожиданно неестественно часто заморгал. Слезы скапливаясь в уголках глаз, пропитывали подушку. Он не плакал. Просто из его глав сочилась влага, полосуя бледную отечную кожу щек.

— Этот человек, — заметил Фул почти трезвым голосом, — был глухонемым с детства. Болезнь Фула сделала его еще и неподвижным. То же произошло с его женой и двумя детьми, — он кормил их рыбой с рынка… Живые трупы, с той разницей, что, при надлежащем уходе, могут функционировать годами.

— Не пугайтесь, — предупредил он меня на пороге второй палаты.

Единственный ее обитатель сидел на тяжелой, привинченной к полу, лишенной спинок койке и безостановочно, в каком-то неясном, угнетающем ритме, бил перед собой тяжелыми опухшими кулаками. Скошенные вверх глаза судорожно подергивались.

— И так три года. Типичный “моргач” — по классификации санитарной инспекции. Вы не встречали моргачей на улицах, потому что для них определена резервация. Кто станет работать в городе, наводненном чудовищами? А чтобы сердобольные родственники не поднимали шум, все моргачи объявлены остроинфекционными больными. Устраивает вас это?

Я не ответил.

В следующей палате в большом кресле, пристегнутая к нему ремнем, полулежала женщина лет тридцати. Когда-то она, видимо, была красива, но морщины и непомерно толстые стекла очков ничего не оставили от ее красоты.

Фул погладил женщину по редким выцветшим волосам.

Дергаясь, хватая ртом воздух, женщина попыталась что-то произнести, но сил не хватило.

— Когда ей исполнилось двадцать три года, — пояснил Фул, — у нее вдруг заболели ноги. Боль в суставах была столь сильна, что ей пришлось отказаться от всех попыток передвижения. Потом она начала слепнуть, веки непроизвольно дергались — первый и самый грозный признак болезни Фула… Болезнь сказалась и на мышлении — она разучилась читать… Сосед этой несчастной работал на берегу и часто приносил домой пьяную рыбу. Заболел сам, заболели соседи.

— Но ведь вы сами сказали — болезнь Фула не инфекционна.

— Да! Но в Итаке любят рыбу! Пляжи закрыты, частные плавсредства конфискованы. Но рыбу ловят, и число моргачей не уменьшается.

Обитатель четвертой палаты — мальчик лет шестнадцати — был неимоверно толст. Он явно был тяжелей Хоукса. И едва он увидел нас, кровь бросилась ему в лицо, в глазах вспыхнула ярость. Он сжался как для прыжка, но не сумел оторваться от кресла.

— Мы надеемся, — невесело произнес Фул, — что Томми научится хотя бы писать. Пиши, Томми!

Мальчик злобно застонал, но кровь уже отлила от лица, щеки приняли почти нормальный цвет. Вцепившись толстыми, как колбасы, пальцами в карандаш, моргая и дергаясь, он вывел на листе бумаги: “Туми Флубег”.

— Его зовут Томми Флайберг, — сказал Фул. — Но год назад он писал еще хуже.

Все это время я вел съемку. Снимал больных, палаты, доктора Фула, и когда Фул вдруг произнес: “Хватит!” — я вздрогнул.

Впрочем, Фул и это истолковал по-своему:

— Хотите спросить, почему я молчу? Почему я ничего не предпринимаю? — Что-то затравленное и беспомощное мелькнуло в его огромных глазах. — Я пытался говорить… пока рядом был Стоун. А сейчас боюсь. Меня связывает контракт, я не могу покинуть Итаку. А тут говорить — какой смысл? Да и кому? Сейджу? Он все знает лучше меня… Моргачам? — они не поймут… Сотрудникам “СГ”? Они первые упекут меня в колонию…

Мы вышли в коридор, и Фул бросал слова почти на бегу, так ему хотелось напиться. В кабинете он жадно наполнил стакан и сделал большой глоток:

— Кроме того, я помню судьбу Бэда!

Он не внушал мне ни уважения, ни участия.

Если его придется ударить, подумал я, то лучше сделать это ногой, как тот парень, подручный Габера.

Но когда Фул повернулся, я передумал. Хватило короткого резкого удара ладонью чуть ниже желтого оттопыренного уха. Фул странно ахнул и навалился грудью на стол.

В карманах доктора ключей не оказалось, но это меня не остановило — спецкурс по открыванию сейфов в АНБ читали виднейшие специалисты. Две минуты, и стальной сейф раскрылся. Две минуты, и содержимое сейфа — пистолет, две обоймы, пачка купюр, истории болезней, сводки химанализов лежали передо мной.

Но прежде чем приступить к пересъемке материалов, я перетащил Фула на диван. За этим занятием меня застала сестра:

— Что с ним?

— Алкогольное отравление, — я подошел к дверям и закрыл их на ключ. — Кто, кроме вас, дежурит в клинике?

— Аронсайд и Герта. Что вы собираетесь делать? — испуганно вскрикнула она.

— Привязать вас к креслу. Вы мне мешаете.

Мне был противен страх сестры. Я толкнул ее к креслу, и она села сама. У нее хватило благоразумия не сопротивляться.

4

Фотографируя документы, я ни на секунду не забывал о сестре. Дрожа от страха, она все-таки смотрела не столько на меня, сколько на Фула. Она жалела этого пьяницу!

Я усмехнулся. Если меня бросят вот так же на диван, кто-нибудь меня пожалеет?.. Вряд ли… Кто в Консультации столь слаб, что готов расчувствоваться над неудачей? Берримен? Он не простил бы мне поражения Шеф? Он сделал бы все, чтобы я не встал с дивана. Может, Кронер-младший? Чепуха!.. И шеф, и Берримен — все они шали разницу между победой и поражением!

На секунду я подумал о Нойс. И усмехнулся. Таких, как я, жалеть ей не следовало.

И вдруг подумал — Лесли! Человек, под носом которого я пустил по ветру фармацевтов Бэрдокка, человек, под носом которого я пристрелил Эксперта!.. Да, Лесли должен был меня ненавидеть, и все же…