Лорус Милн - Чувства животных и человека

• Название: Чувства животных и человека
• Автор: Лорус Милн
• Издательство: Мир
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1966

Книга известных американских ученых, супругов Лоруса Дж. Милна и Маргарет Милн, «Чувства животных и человека» — занимательный, а местами и поэтичный рассказ об ощущениях, свойственных живым существам. О сложных проблемах бионики авторы говорят легко и просто, без излишней наукообразности. Мы узнаем из книги, почему пчелы не видят красного цвета, как птицы ориентируются при перелетах, каким образом летучие мыши чувствуют преграды на своем пути и многое, многое другое. При этом Милны все время сравнивают чувства животных с человеческими чувствами, наводят читателя на мысль о том, что живые организмы с их сложной и малоизученной структурой органов чувств представляют большой интерес не только для биологов, но и для физиков, математиков и особенно конструкторов, создающих самоорганизующиеся устройства. Авторы стремятся в то же время не подавить читателя массой сведений, а помочь ему отделить главное от второстепенного, научить его ориентироваться в сложных вопросах, философски осмысливать мир.

Редакция научно-фантастической и научно-популярной литературы.

---

Несмотря на миллиарды светлячков, пойманных детьми, и светлячков, истертых в порошок химиками, которые пытались побольше узнать о соединениях, рождающих свет, тайна животной люминесценции, маня и поддразнивая нас, остается неуловимой, как блуждающий огонек. Хочется сделать вывод, что немногочисленные животные, которые используют люминесцентные органы для поисков себе пары или для общения друг с другом, представляют исключение, а во всех других случаях люминесценция играет такую же малую роль для животных, как и для бактерий или грибковых растений. Тем не менее мы продолжаем исследовать новые факты, связанные с люминесценцией, и искать нечто такое, что даст нам удовлетворительное объяснение видимого нами света.

Глава 21 Выживание

По-видимому, ни человек, ни животное не используют полностью всех своих возможностей, чтобы добиться преимуществ перед соперниками. В частности, это утверждение справедливо в том, что касается области применения чувств. Каждый вид животных реагирует лишь на малую часть той богатейшей информации, которая достигает его нервной системы, и не обращает внимания на множество других изменений окружающей среды.

Нередко мы замечаем подобное самоограничение у известных нам животных, но не видим его в собственном поведении. Как по-разному мы смотрим на открывающийся перед нашими глазами мир! Так, глядя на участок холмистой земли где-нибудь в Пенсильвании, фермер видит гектары, занятые определенными сельскохозяйственными культурами, и судит о том, как они растут. Натуралист думает о растениях и животных, населяющих эти места, и изменчивых взаимосвязях, которые существуют между этими двумя царствами. Художник восхищается пастельными тонами, которыми так богат этот пейзаж: от различных оттенков земля на переднем плане до цвета неба. Геолог, рассматривая землю со своей точки зрения, обнаруживает признаки эрозии почвы, по которым он воссоздает в своем воображении прошлое этого края и может предсказать его природное будущее. И наконец, строитель оценивает рельеф местности, раздумывая о том, как армия машин сможет возвести новые дома на подходящем для коммуникаций расстоянии от ближайшего города.

Так где же искать общий знаменатель всех реакций человека на одно и то же раздражение зрительного чувства? Как мог утверждать Ницше, что «от чувств исходит все, внушающее доверие, — вся чистота совести и все доказательства правды»? Должны ли мы сделать вывод, что доверчивость, совесть и правда имеют столько форм, сколько людей на Земле? Не существует и не может существовать единого представления о нашей Вселенной, одинаково убедительного для всего человечества, ибо каждый из нас живет в своем собственном мире. Всякое сенсорное впечатление мы оцениваем очень специфически, индивидуально, на основе своего жизненного опыта. Нам не найти и двух людей, которые имели бы одинаковый жизненный опыт, даже если они воспитаны в одной семье. Никогда два человека — если только они не однояйцовые близнецы — не будут совершенно одинаково воспринимать мир. Мы редко отдаем себе отчет в том, насколько эти индивидуальные различия ограничивают наш кругозор.

Еще с большими расхождениями мы сталкиваемся при оценке сенсорного мира животных. Мы можем обмануться и ощутить чувство, близкое нам, при виде курицы, спешащей вызволить из клетки с тонкими матерчатыми стенками невидимого цыпленка, чей писк она слышит. Мы приписываем ей человеческие чувства, и наша ошибка становится очевидной, когда та же курица перестает обращать внимание на цыпленка, который на сей раз помещен в стеклянную клетку со звуконепроницаемыми стенками. Цыпленок может видеть курицу, да и она его видит, так как попытается проникнуть сквозь стекло, стоит только под ноги цыпленка насыпать зерна. Но в этом случае курица реагирует исключительно на пищу — на что-то такое, что возбуждает ее зрительные центры. Слух же является единственной дорогой к родительскому инстинкту, который заставляет курицу защищать своего цыпленка.

Иногда нам трудно принять простую систему связи такой, как она есть. Мы абсолютно уверены, что должны существовать еще какие-то тонкости, о которых нам пока ничего не известно. При этом мы часто забываем, насколько необычна обстановка, в которую помещают животное во время опытов, и как мало мы знаем о таких ограничениях, которые имели бы для него значение в условиях свободного поведения.

А бывает и так, что мы принимаем как должное сложное поведение животных в диких условиях, не задумываясь над тем, как оно управляется. Какая птица, к примеру, руководит полетом стаи голубей? Как эти летуны добиваются слаженности в своем трехмерном балете? Их устремленность вперед ничем не напоминает беспорядочного кружения опадающих осенних листьев. Голуби тщательно избегают столкновений, даже когда некоторые участники полета, как бы игнорируя остальных, занимаются воздушной акробатикой; с радостной непринужденностью упиваясь своей свободой, они кувыркаются и делают сальто. Но радость ли это? Можно ли создать породу животных, обладающих чувством свободы? Голубеводы, которые вывели породу кувыркающихся голубей, не берут на себя смелость делать такие заявления. Быть может, эти голуби кувыркаются из-за каких-то дефектов в координации их полета, которые периодически дают о себе знать?

В обычных условиях каждое дикое животное обладает определенным набором реакций на сенсорные сигналы, которые адекватны обычно возникающим потребностям. Часто животные умудряются найти выход из критических положений так, словно понимают в чем дело. Однако их чувства настроены на столь простые сигналы внешнего мира, что любые резкие изменения, которые мы внесли в него, вызовут у животных только неправильные реакции.

Несмотря на подобные ограничения, сенсорный мир каждого вида животного должен способствовать его выживанию. Нервная система животного как-то комбинирует неосознанные ощущения от всех внутренних процессов в организме и изменяет реакции на внешние раздражения в зависимости от состояния внутренних побуждений. Внутри большого мозга, такого, как наш, например, память о прошлом опыте включается в нервные цепи и точнее регулирует совершаемые нами действия.

Конечно, размер мозга — это не самый главный критерий. У летучей мыши, которая совершает ежегодные перелеты между Ньюфаундлендом и Джорджией, не полагаясь при этом, насколько нам известно, на зрительные ориентиры, мозг едва ли больше резинки на кончике карандаша. Вся нервная система бабочки данаиды весит столько же, сколько просяное зернышко. Управляющие центры фруктовой мухи вряд ли равны по величине точке в конце этого предложения. Однако все эти животные способны производить сложные действия. Они эволюционировали в течение такого же длительного периода, как и человек, и выжили с таким же успехом, как и мы. К тому же их способность к адаптации, по-видимому, безгранична. Каждый раз, когда человек совершенствует мышеловку, выжившая мышь производит на свет еще более приспособленное к жизни потомство.

Нам приятно думать, что человек выжил из-за сознательного восприятия мира и из-за стремления изменить свое непосредственное окружение. Одежда, которую мы носим, дома, в которых живем, холмы, которые выравниваем, — все это примеры управления окружающим миром. Сегодня мы гордимся тем, насколько различные приспособления и машины освобождают нас от будничных дел — начиная от производства различных предметов потребления и до наблюдения за спящими детьми. Все чаще и чаще отводим мы человеку роль изобретателя более эффективных путей использования машин или спасителя, когда возникают критические ситуации. Мы настолько стараемся предусмотреть все до последней мелочи, что такие ситуации становятся редкостью.

Благодаря приложению научных принципов к технологическим проблемам наш образ жизни меняется так быстро, что многие выдающиеся мыслители мира приходят в замешательство, когда замечают, к чему приводят эти изменения. Сэр Чарльз Сноу утверждает, что сейчас происходит научная революция, которую можно поставить в один ряд с промышленной революцией, начавшейся два столетия назад. Доктора Рене Дюбо из Рокфеллеровского института медицинских исследований интересует, не являются ли некоторые заболевания, встречающиеся сейчас в цивилизованных странах, характерными именно для века реактивной техники. Не могли ли они возникнуть из-за того, что сейчас утрачена регулярность во всем — во времени, свете, температуре и географическом положении — из-за того окружения, в котором развивается человек? Поворотом выключателя мы превращаем ночь в день или это за нас делает автоматический механизм. Если мы живем в каком-то одном месте, то поддерживаем температуру и влажность внутри помещения на постоянном уровне, чтобы обеспечить весеннюю погоду в течение всего года. Путешествуя на борту реактивного самолета, летящего на запад или восток, мы можем за несколько часов без труда ускорить или замедлить ход времени на половину суток. Наше географическое положение меняется с такой быстротой, что мы не успеваем приспособиться к одному окружению, как уже оказываемся в совершенно другом.