Виктор Суходрев - Язык мой - друг мой

• Название: Язык мой - друг мой
• Автор: Виктор Суходрев
• Издательство: Тончу
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-91215-010-4

Виктора Михайловича Суходрева по праву можно назвать легендарным, "генеральным" переводчиком. На протяжении почти сорока лет он был личным переводчиком политических лидеров нашей страны: Хрущева, Брежнева, Громыко, Микояна, Косыгина, Горбачева. Во время их переговоров с Никсоном, Кеннеди, Картером, Насером, И. Ганди и многими другими выдающимися политическими мировыми деятелями он персонифицировал собой интеллект, культуру и дипломатическую гибкость советских руководителей. Особенно важна последняя составляющая деятельности "главного переводчика страны", так как от того, что скажет первое лицо государства, от его слов зависело не только решение многих насущных вопросов в международных отношениях, но и в целом мир на планете (например, в эпоху холодной войны, дни Карибского кризиса и т. п.).

Автор предлагает читателю свое видение, так сказать с ближнего расстояния, сильных мира сего той поры. Рассказывает о том, что они были за люди, об их достоинствах и слабостях, привычках, о том, какое они производили впечатление, как вели себя не только в официальной обстановке, но и в неформальной ситуации, что называется за кадром, о том, что их отличает от нас, простых смертных.

---

Госсекретарь объявил, что главным блюдом этого ресторана является особым образом приготовленная утка.

Мэтр спросил: что господа выпьют в качестве аперитива? Громыко, как это он обычно делал, в свою очередь спросил у меня, хотя прекрасно знал ответ:

— Суходрев, как вы думаете, что?

Я знал о пристрастии Роджерса к виски и не сомневался, что он закажет себе в качестве аперитива именно его. Поэтому ответил, что лучше всего выпить виски.

Мужчинам принесли виски, женщинам — что-то помягче, и началось застолье.

Стали подавать французскую закуску, знаменитый «пате де фуа гра» — паштет из гусиной печени.

Тут Роджерс повернулся ко мне и сказал:

— Виктор, наверное, обо мне плохо подумает мэтр, но я лично хочу выпить еще виски. Вы ко мне не присоединитесь?

— С удовольствием. Пусть о нас двоих плохо думают французы, — ответил я.

Вышколенный официант не моргнув глазом выслушал просьбу и принес еще два бокала виски. Мы с Роджерсом выпили. И тут настал очень важный момент для французского ужина — выбор вин. К закуске, разумеется, полагалось белое вино, а к утке следовало заказать либо красное, либо розовое.

После того как покончили с закуской, принесли главное блюдо. Утка была нарезана тонкими ломтиками. При нас ее залили особым соусом. Он источал совершенно дивный аромат. Ничего подобного я ни до, ни после этого не ел.

К утке подали вино, сейчас уже не помню, какое именно. Громыко пригубил бокал и сказал:

— Да, это действительно великолепное вино.

Заинтересовавшись вином, он шепнул мне на ухо, чтобы я запомнил его название. Я попросил официанта показать мне этикетку и сказал, что министру Громыко это вино очень понравилось. Я и раньше замечал, что он, крайне редко употреблявший крепкие напитки, всегда с интересом пробовал вина, особенно красные, в том числе и на обедах в Кремле, на которых в те годы, как правило, подавали мукузани.

В конце обеда мне принесли разглаженную этикетку. Я сообщил об этом Громыко. Он насторожился:

— А это удобно?

Я успокоил его:

— Не только удобно, но и принято во всех хороших ресторанах. Помимо всего прочего, такая просьба характеризует вас как человека, разбирающегося в винах. Так что ваши акции в этом ресторане только повысились.

Он попросил, чтобы я пока оставил этикетку у себя, но потом не забыл непременно ему отдать.

Перед тем как мы покинули ресторан, каждому из нас вручили по открытке. На ее лицевой стороне красовалась фотография — дагерротип одного из хозяев ресторана в костюме девятнадцатого века, занятого приготовлением фирменной утки. А сверху значилось, что по счету, ведущемуся с 1890 года, момента разработки оригинального рецепта приготовления утки, номер съеденной нами птицы — 448 251.

Это был один из самых приятных вечеров, проведенных мной рядом с нашим министром. Деловых разговоров не было. Громыко вел беседу на английском языке. Говорили о семьях, детях, внуках… И совсем не касались политики.

«Сладкий мальчик»

Помню, как в очередной приезд Громыко в Вашингтон на переговоры нам сообщили, что встреча с американским президентом Джимми Картером назначена на половину девятого утра. Громыко же по традиции, заведенной советскими руководителями еще в сталинские времена, привык трудиться допоздна, а иногда и по ночам. Он зачастую уезжал из министерства в девять-десять часов вечера, захватив с собой пухлую папку с документами. В МИДе же круглосуточно работали дежурные помощники, которые были готовы в любую минуту выехать к нему на дачу, чтобы привезти новые документы или увезти отработанные. При таком распорядке Громыко не привык вставать слишком рано. А тем более если предстояла важная встреча…

Несколько слов о Картере.

Джимми Картера долго считали политиком местного значения. В Джорджии его знали сначала как трудолюбивого и удачливого фермера, владеющего большими плантациями арахиса, культовой для Америки сельскохозяйственной культуры, затем — как губернатора штата. Правоверный баптист из весьма религиозной семьи, человек с открытым, улыбчивым лицом, светло-русыми волосами и белесыми ресницами, Картер, безусловно, тянул на стопроцентного американца. Но не более.

Во время президентской избирательной кампании он, соблюдая старую американскую традицию, лично ходил по домам избирателей, стоял у проходных заводов, раздавая листовки, и говорил: «Здравствуйте, меня зовут Джимми Картер. Я собираюсь баллотироваться в президенты Соединенных Штатов».

Как это часто бывает в Америке, в результате перипетий предвыборной гонки, стечения обстоятельств, одним словом, удачи белокурый фермер из Джорджии стал президентом. Правда, как потом оказалось, всего на один срок.

Американских обывателей после прихода нового президента к власти интересуют не только возможные перемены во внутренней политике (повышение или снижение налогов, увеличение или сокращение расходов на образование, медицину и так далее), но и то, какие изменения он внесет в облик своей резиденции в Белом доме. Я не могу отнести это только лишь к праздному любопытству. Характер перемен в Белом доме говорит очень многое о натуре, пристрастиях и воспитании его нового хозяина, в той или иной форме, в общем-то, определяющих будущую внешнюю и внутреннюю политику страны. Поэтому данный вопрос и волнует американцев.

Когда президентом был Кеннеди, его жена, в частности, много потрудилась в Белом доме над созданием более шикарного, изысканного убранства. При Линдоне Джонсоне стиль стал простым, техасским. Никсон тоже внес немало своего.

Заменяются даже картины, украшающие стены многочисленных комнат и залов Белого дома. При Кеннеди, например, висели произведения маринистов, изображения парусников… Словом, каждый президент вместе с супругой приспосабливает Белый дом под свой образ жизни, имидж, привычки. Это касается как убранства официальной резиденции американских президентов, так и порядков ее внутренней жизни. Меняется стиль обслуживания, питания, организации приемов и торжеств.

Конечно же, изменения произошли и при Джимми Картере. После его въезда в Белый дом стали поговаривать, что стиль этой резиденции существенно упростится. Дело в том, что многие предшественники Картера-президента критиковались за чрезмерное расточительство за счет налогоплательщиков: организация непомерно роскошных банкетов, приобретение новых сервизов персон на двести и прочее. И вот, чтобы отмести от себя подобные пересуды, Картер сразу же дал понять, что при нем все будет значительно упрощено. Сменили поваров, взамен французов и итальянцев наняли американцев, кухня стала как бы более «патриотичной». Было заявлено, что вина будут подаваться только калифорнийские (это коснулось и американских посольств за рубежом, куда «калифорнийцы» стали завозиться в обязательном порядке). И вообще ходили слухи, что потребление спиртных напитков в стенах Белого дома будет резко сокращено или даже отменено.

При Картере обмен визитами на уровне высших руководителей не осуществлялся. Этот президент в какой-то мере был идеалистом. Вскоре после своего избрания он прислал в Москву госсекретаря Сайруса Вэнса с предложениями, далеко выходящими за рамки Владивостокских договоренностей по вопросам ограничения стратегических вооружений. После этого переговорный процесс надолго застопорился. Казалось, что американцы напрочь отказались от уже согласованной основы. У нас даже считали, что, пока нет преемственности во внешней политике, с Америкой вообще нельзя вести никаких дел и, соответственно, не может быть и встреч на высшем уровне.

С. Вэнс, Л. И. Брежнев, А. А. Громыко на встрече в Кремле Москва, 1977 год

Еще одна проблема, которой, говоря современным словечком, Картер «доставал» советское руководство, — его навязчивая забота о правах человека. Он выдвинул эту проблему чуть ли не на первый план советско-американского диалога. Конечно, для наших руководителей предложенная тема стала просто острым ножом, приставленным к горлу, и рассматривалась она как вмешательство во внутренние дела СССР, несмотря на подписанный нами ранее Заключительный акт. Отношение же Картера к данной теме было идеалистическим, почти религиозным. Новый госсекретарь вместе со своим президентом начал ставить решение тех или иных вопросов в непосредственную зависимость от решения проблем в области соблюдения прав человека. Таких, например, как обращение с диссидентами, которых, повторюсь, стало появляться все больше и больше после и, я бы даже сказал, в результате Хельсинкских договоренностей. Короче, при Картере советско-американские отношения переживали не лучшие времена.

Однако ни американцы, ни мы, даже в условиях взаимных упреков и обвинений в адрес друг друга, все же не отказались от диалога. И вскоре вернулись к практике ежегодных встреч президента США и Громыко во время пребывания нашего министра иностранных дел на Генассамблее ООН.