Виктор Суходрев - Язык мой - друг мой

• Название: Язык мой - друг мой
• Автор: Виктор Суходрев
• Издательство: Тончу
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-91215-010-4

Виктора Михайловича Суходрева по праву можно назвать легендарным, "генеральным" переводчиком. На протяжении почти сорока лет он был личным переводчиком политических лидеров нашей страны: Хрущева, Брежнева, Громыко, Микояна, Косыгина, Горбачева. Во время их переговоров с Никсоном, Кеннеди, Картером, Насером, И. Ганди и многими другими выдающимися политическими мировыми деятелями он персонифицировал собой интеллект, культуру и дипломатическую гибкость советских руководителей. Особенно важна последняя составляющая деятельности "главного переводчика страны", так как от того, что скажет первое лицо государства, от его слов зависело не только решение многих насущных вопросов в международных отношениях, но и в целом мир на планете (например, в эпоху холодной войны, дни Карибского кризиса и т. п.).

Автор предлагает читателю свое видение, так сказать с ближнего расстояния, сильных мира сего той поры. Рассказывает о том, что они были за люди, об их достоинствах и слабостях, привычках, о том, какое они производили впечатление, как вели себя не только в официальной обстановке, но и в неформальной ситуации, что называется за кадром, о том, что их отличает от нас, простых смертных.

---

А начался он в середине 50-х, когда, будучи вторым, а затем и первым секретарем ЦК КП Казахстана, Леонид Ильич поднимал любимое детище Хрущева — целину. В те годы он и сам стал любимцем тогдашнего вождя.

В 1956 году Брежнева возвращают из Казахстана в Москву и избирают кандидатом в члены Президиума Политбюро, секретарем ЦК КПСС. Именно тогда я его и увидел впервые.

Где-то в декабре вместе с группой моих коллег-переводчиков я отправился в гостиницу «Советская» на дипломатический прием, который устраивало одно из аккредитованных в Москве посольств по случаю своего национального праздника. Через протокольный отдел министерства мы обычно заранее узнавали, кто из советских руководителей появится на приеме, — этим, собственно, определялся численный состав нашей группы. Нам сказали, что на приеме среди прочих руководителей будет присутствовать и «новичок» — Леонид Ильич Брежнев. О нем мне было известно тогда лишь в общих чертах — в основном по газетным сообщениям о достижениях на целине.

Вскоре к подъезду подкатили черные правительственные машины. Не помню, кто там еще был, а вот Брежнева я запомнил. Выше среднего роста, крепкий, молодцеватый, с зачесанной назад шевелюрой, он излучал здоровье и силу. Вышел из машины и чуть ли не бегом поднялся по лестнице. К нему подошел заведующий протокольным отделом Ф. Ф. Молочков и, указав на нашу группу, объяснил, что мы — переводчики, которые на приеме будут помогать общаться с иностранцами. Брежнев окинул нас взглядом, поздоровался с каждым за руку, затем, улыбнувшись, галантно согнул руку в локте и предложил ее Татьяне Сиротиной — единственной в нашей группе женщине-переводчице.

— Отлично! Мне как раз нужна переводчица, — произнес он своим красивым баском.

Татьяна у нас была женщина боевая — она тут же взяла его под руку, и Брежнев, той же энергичной походкой, направился с ней в главный зал. Нам все это очень понравилось.

Путь наверх

Так случилось, что после этой первой встречи я в своем профессиональном качестве практически не встречался с Брежневым добрых полтора десятка лет. Видел его, конечно, на приемах, особенно после 1960 года, когда Леонид Ильич стал Председателем Президиума Верховного Совета СССР. В этой должности он, разумеется, принимал у послов верительные грамоты, награждал космонавтов в Большом Кремлевском дворце. Но лично ко мне все это не имело отношения, поскольку моими «клиентами» были Хрущев, Микоян, Косыгин и, конечно же, Громыко, мой министр.

Даже после октября 1964 года, когда Брежнев был избран первым секретарем ЦК КПСС, какой-то ощутимой, заметной роли в международных делах страны он по-прежнему не играл. Нам тогда казалось, что в новом коллективном руководстве, значение которого постоянно подчеркивалось, Леонид Ильич занимается в основном партийными делами. А если кому и было персонально поручено выступать на международной арене как представителю Советского государства, то это — Косыгину. Так думали и за рубежом, причем не один год.

На единоличную первую роль в видимом спектре политической жизни страны Брежнев выдвигался постепенно. В 60-е годы участились контакты и встречи с партийными руководителями социалистических стран. Регулярными стали и совещания на высшем уровне Политического консультативного комитета государств — членов Варшавского договора. Были подписаны договоры о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между СССР и Монголией, Болгарией, Венгрией, Чехословакией, Румынией. Этот процесс, конечно, возглавлял партийный аппарат, во главе которого стоял именно Брежнев. Каждое подобное событие квалифицировалось в советской печати как историческое. И таким образом подхваченное нашей пропагандой имя Брежнева начинало приобретать международное звучание.

Думаю, что определенным рубежом во внешнеполитической деятельности Брежнева стало появление в его секретариате в 1961 году многоопытного профессионального дипломата А. М. Александрова-Агентова, который до этого работал у А. А. Громыко, в частности был его спичрайтером, выражаясь современным языком. Полагаю, что Андрей Михайлович, будучи человеком крайне амбициозным и честолюбивым, последовательно и целеустремленно «прививал вкус» своему патрону к международным делам. Главным помощником Генерального секретаря по вопросам внешней политики он оставался до последних дней жизни Брежнева и ушел со своего поста лишь по воле Горбачева.

Итак, возвышался Брежнев медленно. Даже, я бы сказал, исподволь. Помню, в конце 60-х обратил внимание на то, что его стали выделять среди других членов Политбюро. Как-то, просматривая «Правду», я прочитал подвальную статью, посвященную боевым действиям на Малой Земле во время Отечественной войны. Особенно выделялись заслуги политработника Л. И. Брежнева. В условиях, когда наша пропаганда продолжала подчеркивать роль коллективного руководства, меня такое возвеличивание «полковника Брежнева» несколько удивило. И я подумал: неужели опять?..

По какому-то служебному делу я в тот день позвонил своему давнему приятелю Е. М. Самотейкину, перешедшему из нашего министерства на работу в ЦК референтом Брежнева. В ходе разговора я упомянул о статье в «Правде». Евгений сказал, что статью еще не читал, но Брежневу такое выделение его персоны вряд ли понравится. Но я теперь думаю, что именно с этого рядового факта и началось превращение Брежнева в единоличного, «выдающегося руководителя партии и государства».

Однако решающим рубежом в его восхождении стал, пожалуй, 1971 год. А точнее — XXIV съезд КПСС, состоявшийся в марте — апреле того года. Съезд, на котором с отчетным докладом выступил Леонид Ильич, уделил большое внимание внешней политике и принял широковещательную Программу мира. И сразу советская пропаганда связала ее с именем Брежнева. В этот же период наши послы за границей, общаясь с иностранными руководителями, начали, по подсказке из Москвы, говорить им, что теперь, мол, все послания и другие обращения следует адресовать не Косыгину, а Брежневу. Что и стали делать зарубежные лидеры. Например, письмо американского президента от 5 августа 1971 года было адресовано уже лично Л. И. Брежневу. В том же году Леонид Ильич совершил свой первый официальный визит на Запад — во Францию.

Так, за каких-то шесть лет, Брежнев достиг вершины власти. Усилиями аппарата был «вылеплен» образ очередного «великого вождя» великой державы. В этом качестве он и предстал перед всем миром. Но на характер и привычки Леонида Ильича бремя власти повлияло не сразу. И в роли первого лица государства он долго оставался, по мнению многих, «нормальным мужиком».

Секретный визит Киссинджера

Брежнев, оставаясь более десяти лет главным партийцем, «по должности» вел официальные переговоры только с руководителями братских социалистических стран, такими же, как он, партийными лидерами. Высоких гостей из других государств он принимал лишь «для беседы» исключительно на тему общей оценки ситуации в мире и межгосударственных отношениях. В специально издаваемых для зарубежных гостей программках, помимо расписанного по минутам плана их пребывания в нашей стране, от прилета до отлета, включавшего, например, такие пункты, как «отдых» или «частный завтрак в резиденции», содержалась загадочная запись: «резервное время». Это время и было отведено для встречи с Брежневым. Туманная формулировка вовсе не означала, что он может по какой-то причине не принять гостя. Обижать никого не хотели, и Брежнев всегда принимал высоких гостей именно в «резервное время». А запись сделали, скорее всего, из-за давней приверженности нашего руководства ко всякой таинственности.

Тайной была окутана и поездка в Москву помощника президента США по национальной безопасности Генри Киссинджера в апреле 1972 года. Но в данном случае инициатором выступил президент США Р. Никсон. Он не доверял своему Госдепартаменту, считая, что в его стенах, как воду в сите, никаких тайн не удержишь.

Уже была достигнута договоренность о визите Никсона в Советский Союз. В плане более конкретной подготовки к нему Киссинджеру предстояло обсудить с советским руководством ситуацию во Вьетнаме, где продолжались ожесточенные военные действия с участием американских войск, а также решить ряд других проблем, в том числе связанных с устранением еще остающихся разногласий относительно договора о противоракетной обороне и соглашения об ограничении стратегических вооружений.

У Брежнева к тому времени не было опыта такого рода серьезных переговоров. Поэтому Леонид Ильич при встрече с Киссинджером чувствовал себя поначалу не в своей тарелке, но потом обрел уверенность. В правительственном особняке на Ленинских горах, где происходила эта встреча, присутствовал и министр иностранных дел Громыко.

Брежнев тогда был в хорошей физической форме, к тому же наша позиция по всем вопросам, вынесенным на эти переговоры, была разработана и утверждена на Политбюро, так что он быстро освоился и со знанием дела вел беседу. Переговоры длились более чем по четыре часа в день. Леонид Ильич дословно не придерживался текста, лежащего перед ним, свободно парировал аргументы Киссинджера. Мне было легко переводить, несмотря на сложность вопросов, потому что я имел возможность заранее подготовиться, вникнуть в суть дела. Диалог был напряженным и продолжался все три дня пребывания Киссинджера в Москве.