Петр Игнатов - Записки партизана

• Название: Записки партизана
• Автор: Петр Игнатов
• Издательство: Московский рабочий
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1973

Из предисловия: Книга написана бывшим командиром партизанского отряда, в годы Великой Отечественной войны боровшегося с гитлеровскими захватчиками на Кубани в предгорьях Кавказа. Отряд этот был не совсем обычным: в него входили инженеры, рабочие высокой квалификации, технические служащие, ставшие минерами-диверсантами. Во вражеском тылу они взрывали мосты, электростанции, склады, пускали под откос эшелоны с боевой техникой.

---

Потом, помолчав, добавил:

— Если загонишь коня, не прощу. Как бог свят, не прощу, жизни своей не пожалею. Понял?

Вечером следующего дня начальник полиции пришел к Мише.

— Я за конем, — сказал он сумрачно.

Миша отправился с ним в конюшню.

— Как твой кум поживает? — осведомился Михаил.

— Спит, — небрежно ответил полицейский, внимательно осматривая коня. — Коня после скачки насухо вытирать надо, — недовольно проворчал полицейский. — Понятно? Хороший конь уход любит… Виданное ли это дело — после такой скачки коня не привести в порядок! Тоже казаками называются…

Начальник полиции вскочил в седло и медленно поехал домой. Миша вызвал Лозового и долго отчитывал его за неосторожность, проявленную на базаре.

На другой день Миша вызвал к себе двух братьев — тех, что пришли к нему в отряд мстить за сестру Анютку.

— Даю вам важное боевое задание, хлопцы, — сказал он. — Надо пробраться через линию фронта, найти нужного человека и сообщить ему, где стоят немецкие артиллерийские склады. Вот вам бумажка: в ней написан маршрут, явки и пароли. Вызубрите это наизусть и сегодня вечером явитесь ко мне. Выход в двадцать три ноль-ноль.

Ночью ребята ушли в степь. Они вернулись только на исходе шестых суток, грязные, почерневшие. Но глаза их сияли, и Миша понял, что задание выполнено.

На следующую ночь над немецкими складами появилась эскадрилья наших У-2. Первые машины повесили в воздухе «люстры». На земле стало светло, как днем. Немецкие зенитчики открыли огонь. Но У-2 спокойно вышли на цель и мастерски сбросили бомбы: артиллерийские склады полыхали огнем, грохотали взрывы снарядов.

Эскадрилья уходила на восток, ярко освещенная заревом пожара, когда из темноты на бешеной скорости вырвался немецкий истребитель. У Миши тревожно сжалось сердце: не уйти тихоходным У-2 от «мессера».

Но наши и не собирались уходить. Развернувшись, они построились плотным строем и приняли бой. Нити трассирующих пуль понеслись навстречу истребителю. И «мессершмитт» вспыхнул. Каскадом фигур немецкий летчик пытался было сбить пламя. Но огонь перекинулся на середину машины, и она круто пошла к земле.

При свете пожара Миша увидел, как от машины отделился темный клубок и раскрылся белым куполом парашюта. Конные партизаны бросились в степь. Немецкий летчик долго отстреливался, но его все же удалось взять живым. Связанного по рукам и ногам немца, по старому кубанскому обычаю перекинули поперек седла и доставили в станицу.

Летчик оказался почти мальчиком и на первом же допросе рассказал много интересного. Михаил немедленно отрядил связного в Краснодар. Азардов связался по радио с нашим командованием, и ночью в степи приземлился маленький советский самолет. На него посадили пленного. Он был туго спеленут веревками и засунут в мешок. Отверстие мешка Миша перевязал бечевкой и скрепил ее своей сургучной печатью.

К сожалению, мне не довелось увидеть Мишиной печати, но, по рассказам, на ней были изображены серп, молот, казацкая сабля и пика.

Самолет, прилетевший за немецким летчиком, привез Мише подарок — маленький радиопередатчик и зашифрованный код, которым можно было сообщаться через линию фронта. Спустя несколько дней Миша передал свою первую радиограмму — о том, что недалеко от станицы Бейсуг, на территории МТС, расположилась на ночь большая моторизованная колонна немцев под охраной броневиков и среднего танка. Миша давал координаты МТС, просил выслать самолеты и предупреждал, что его хлопцы кольцом окружат колонну и при бомбежке не выпустят из кольца ни одной немецкой машины.

Ночью самолеты появились над степью. То ли Миша дал неточные координаты, то ли ведущий штурман оказался на этот раз недостаточно опытным, но самолеты не сразу вышли к указанному месту. Несколько минут они кружились над степью — немцы распознали гул советских моторов. Мотоколонна быстро начала рассредоточиваться: машины уходили в степь. Миша понял: операция срывается. И он отдал приказ атаковать немцев.

В ночной тьме раздались взрывы гранат. Полетели бутылки с горючей смесью. Вспыхнули машины, раньше других покинувшие стоянку.

Первым загорелся танк. С порванной гусеницей он пылал, кружась на месте. Почти одновременно с ним загорелась автоцистерна на противоположном конце территории МТС. Справа и слева от них вспыхнули еще три машины. Немцы оказались в огненном кольце.

Это был прекрасный ориентир, и наши летчики пошли на бомбежку. Они знали: где-то тут, совсем рядом, у этих пылающих машин дерутся с немцами смелые казачата. Пилоты, боясь неточных попаданий, били немцев с бреющего полета. Подчас взрывная волна подбрасывала самолеты, но летчики, вторично заходя на бомбежку, снова снижались почти до самой земли.

Когда на рассвете к месту побоища подъехали немецкие автоматчики на грузовиках, они увидели лишь остовы чадящих машин, трупы фашистских солдат и глубокие воронки авиабомб. Посреди этого хаоса стояла жердь, воткнутая в землю. На жерди висела каска убитого немецкого офицера, а в каске письмо. Текст его, по рассказам, был весьма ядовитый и, что называется, «соленый».

— Ну, вроде как запорожцы писали турецкому султану, — улыбаясь, рассказывал мне один из ближайших помощников Михаила.

Письмо «молодых запорожцев» было скреплено все той же печатью. После разгрома мотоколонны немцы стали осторожнее: явившись к месту ночевки, они с ходу рассредоточивались и далеко выдвигали в степь охранение.

Миша рассказал об этом Азардову, и тот через несколько дней прислал ему вместительный бидон с желтоватой жидкостью. Началась новая охота степных партизан за немецкими машинами.

Обычно это делалось так. Немецкая моторизованная колонна останавливалась на ночевку в каком-нибудь хуторе. Сюда тотчас же являлись Мишины хлопцы. Они в шутку называли себя «рыбаками», потому что им приходилось так же терпеливо ждать, как рыбаку с удочкой, когда «клюнет».

Случалось, часами лежали они где-нибудь у плетня, выжидая подходящий момент, чтобы незаметно подползти к машине, отвинтить пробку радиатора, вылить внутрь пузырек с жидкостью, присланной из Краснодара, снова завинтить пробку и бесследно исчезнуть.

На рассвете немцы начинали заводить машины. Моторы капризничали, но все же колонна отправлялась в путь. Обгоняя ее, летела Мишина радиограмма:

«Из пункта такого-то по такому-то направлению вышло столько-то «пьяных немцев» (как условно, конспирации ради, называл Миша машины, в которые была влита «чудодейственная» жидкость Азардова).

Как правило, через час одна из машин неожиданно останавливалась. Немцы ничего не понимали: все в порядке, а мотор не работает. Вышедшую из строя машину брали на буксир и ехали дальше. Но минут через пятнадцать останавливалось еще несколько машин, и опять-таки по совершенно неизвестным причинам.

Немцы нервничали, внимательно осматривали моторы, опасливо поглядывали на небо. А в небе появлялась советская эскадрилья. Пользуясь данными Мишиной радиограммы, она быстро находила колонну и шла на бомбежку: машины, застрявшие на степной дороге, были хорошей целью…

Глава VIII

Хочу рассказать еще об одном батуринце — Володе. Он боролся с немцами и погиб в Адыгее, в окрестностях родного аула Понежукай, который находится от Краснодара примерно в получасе хорошего конского бега.

Первые навыки подпольной работы Володя получил на комбинате; до конца своих дней он был тесно связан с Азардовым и с нашим отрядом и за неделю до гибели оставил нам расписку в получении гранат, подписав ее: «Володя-батуринец из Краснодара». Вот почему в этой книге, где речь идет о краснодарских подпольщиках, я не могу не рассказать и о нем…

Детство Володи прошло в ауле Понежукай, среди черкесов. Молодежь аула очень любила его. Он лихо скакал на коне, на лету бил птицу из старого отцовского ружья, мастерски подражал птичьему пению и знал все звериные тропы в плавнях. А может быть, его любили за то, что был он честен, правдив, горячо вступался за обиженных и готов был с кулаками броситься на каждого, кто издевался над слабым.

Володю любила не только молодежь. Уже после его гибели, когда немцы были выгнаны из Кубани, мне пришлось побывать в Понежукае, и я разговорился о Володе с почтенным старым черкесом.

— В нем текла не наша, не черкесская кровь, — говорил старик. — Но он знал наш язык, нашу веру, наши обычаи и уважал их. Мальчик чтил седую старость. Он снимал шапку, когда встречал на дороге человека старше себя. В кругу взрослых не выскакивал вперед, говорил только тогда, когда его спрашивали. И, хотя он был юношей, рассуждал, как мужчина.

Старик помолчал, выбил о камень черную прокуренную трубку и сказал:

— В нем текла не наша кровь, но он пролил свою кровь за нас. Он умер в бою за правое дело, как счастлив был бы умереть самый доблестный воин!.. Мы, черкесы, свято чтим память этого русского юноши. Мы расскажем о нем своим внукам. Память о нем не умрет, пока жив будет наш народ, — и старик приподнял свою высокую барашковую шапку…