Казимир Малевич - Том 5. Произведения разных лет

• Название: Том 5. Произведения разных лет
• Автор: Казимир Малевич
• Издательство: Гилея
• Жанр: Искусство и Дизайн
• Год: 2004
• ISBN: 5-87987-032-4

В последнем томе настоящего собрания сочинений представлен широкий диапазон письменного наследия Казимира Малевича — от теоретических трактатов до афористических «кратких мыслей», от риторических деклараций до поэтических строф. Большинство из этих работ публикуется впервые, часть — впервые на русском языке.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Поэтому каждая новая идеология создает законы, переступление которых карается разно, смотря по пространству переступления; чем больше переступление по своему пространству, тем ближе к смерти. В этом законе той или другой идеологии, как говорит К. Малевич, и кроется зло для тех, которые переступили орбиту закона, но для многих непереступающих оно есть добро.

Таким образом, зло имеет свою орбиту движения с двумя точками зла и добра, и тоже добро в своем движении становится злом, и обратно. Поэтому согласно теории К. Малевича мы, учителя, совмещаем единое существо в двух образах, скажем, Христа и Антихриста. Это так тесно связано, что разобраться в этом очень трудно.

Допустим, что все счастье человека заключается в его свободе, а мы, учителя-идейники, наоборот, проповедуем ту или другую идею, а это значит, что проповедуем известное мировоззрение с определенной системою поведения <для> людей, приявших <ее или> добровольно по своей глупости, или несильным путем. Своей идеей мы их ограничиваем, мы обозначаем ход их движения и поведения, мы их загипнотизировали, и они проделывают то, что нужно нам.

Я говорю «нужно нам», ибо по существу им, народу, никогда ничего не нужно, как не нужно камням архитектурное их сложение, — ни те, ни другие никогда не поймут того значения, которое мы <им> даем. Но все это, говоря между нами, нужно для нас, мы хотим выстроить мир, виденный нами образ, и для этого нам нужны необходимые материалы, поэтому мы и идем в природу, вырываем с корнем элемент Мертвого царства, обращаем его материю в материал, а потом материалу даем известное оформление, т. е. образ.

В этом Мертвом царстве мы находим разные виды материи, среди которых есть вид, называемый человеком; он, по существу, равен всем другим элементам этого Мертвого царства. Нам, учителям, приходится с необыкновенным трудом обрабатывать эту материю, чтобы ее сделать своим помощником, подручным. Человек для нас самый ценный материал, ибо через посредство его силы все другие силы можно подчинить форме того образа, который мы, учителя, хотим реализовать.

Начинается дрессировка и, между нами говоря, жульничество. Жульничество это, конечно, не зависит от нашей доброй воли, но в этом виноваты сами люди, виновны они в том, что не могут уяснить сущность нашего бескорыстного учения.

Поэтому, чтобы сдвинуть с места это Мертвое царство, мы, растормошив человека и объяснив ему всю нелепость его мертвечины, показав его желанную жизнь вне всякой культуры и просвещения и указав ему на источник света, в котором ему откроется новая светлая жизнь, при этом пустим световые лучи ему в глаза, от которых он нескоро очухается.

Мы постепенно начинаем ему доказывать, что вот в том или другом элементе Мертвого царства лежит клад, и если ты его захватишь, то будешь богат и счастлив. Растравленный и развращенный нашим торгашеским подходом, <человек> бросается с остервенением на эту нужную нам жертву и, будучи неопытен, погибает; тогда за ним идет другой очумелый от нашего учения фанатик и тоже гибнет, и так дальше и дальше, пока не получим опыт, который и поможет нам овладеть кладом. Какой же это клад мы получили? Напрасно наши ученики и верующие в наше учение будут думать, что они получили клад, который их освободит от сна и даст им желанную или даже неизвестную до нас ему свободу30.

Слово «будущее» — магическое слово; главное, оно убеждает всех почти тем, что не все же можно постигнуть сразу, но только через медленное постепенное завоевание установленных целей, преодолевая целесообразность, установленную в прошлом; будущее — это всё для всего, в будущем «всё» достигает совершенства. Это так ясно и неопровержимо.

Никто, конечно, и <не> призадумается <о> том, что ему <только> показалось <э>то <и> что будущее не что иное, как фетиш31, рисующийся в нашем представлении в прекрасных образах, формах и практических и экономических совершенствах. Малевич додумывается до того, что «будущее» есть фетиш, т. е. он уже разоблачает нас, учителей, морочащих голову людям. Это плохо, конечно, потому что от этого один шаг к тому, чтобы сказать, что каждое «сегодня» есть пришедшее и долгожданное то будущее, которое должно принести те воображаемые блага и то совершенство, за которое люди умирали, убивая друг друга во имя наше и во имя наших идей.

Каждое «сегодня» есть день разоблачения будущего; каждый день, каждое сегодня есть то пустое место, которое никогда ничем не заполняется. Совершенств в нем никаких не получали, все взносы человеческой жизни шли впустую; мы все, учителя, брали неимоверные подати с людей, отнимали жизнь и вели в бои народ для своего удовольствия. А в результате никто ничего не получил.

Каждый день мы держим ни в чем не повинный народ в страхе и рабстве и указываем ему пальцем в будущее, развращаем его яствами и духом благодати и чтобы получить это, народ идет.

Между нами говоря. приемы наши не ахти какие; страдая развратом, мы видим в этом благо и желаем развратить и все остальное общество, среди которого мы находимся.

Мало того, мы хотим, чтобы общество было бы рабами нашими, ибо они должны верить в нашу идею и служить ей, т. к. мне, идеедателю. Таким образом мы, учителя, за все свое существование видим, что ни один из нас не освободил народа, дал бы ему Мир совершенно беспредметный, к чему не без основания пришел Малевич. Мы все народу обещаем дать некий благий предмет, построенный на целесообразности, и каждый раз проваливаемся на этом, а чтобы оправдать свой провал, мы говорим; «Дорогие братья, сестры или дорогой товарищ, все в будущем»

Принимая теперь ваши новые основы диалектики, мы совершенно выходит из своего подозрительного положения и говорим: «Вот тебе, милый брат, товарищ, найден истинный закон развития, которое имеет три формы, теза, антитеза и синтеза <так!>; как хочешь, так и живи, знай только, что момент синтезирования есть уже высший момент развития движения, после которого ты будешь вновь у „разбитого корыта“».

Иными словами сказать, <в том> будуще<м>, в котором хочешь достигнуть совершенства, а еще иначе, синтеза, достигнешь разбитого корыта. Так вечно, как белка в колеснице <колесе>, будешь вертеться, и выхода не будет до тех пор пока идея будет существовать; я это усвоил хорошо, когда прочел некоторые положения Малевича с высоты загробной жизни о Мире как беспредметности и о<…>32

Вступление («Причины возникновения моей исследовательской работы…»)*

Причины возникновения моей исследовательской работы лежат в новейших течениях художественной культуры Эти течения в продолжение конца девятнадцатого века и начала 20-го сильно размножились. Линия Искусства которая в прежние века была более или менее устойчива, сменилась быстрой сменой волн, а следовательно изменением форм живописной и вообще художественной культуры.

Современный конец этой линии или волн Искусства конца 19 века и начал<а> 20 века по сие время находится в хаотическом порядке, т. е. никто еще не взялся более или менее привести все современные Искусства в какой-либо порядок, сделав классификацию всех видов. У нас нет до сих пор истории новейших течений, мы имеем только отдельные мнения разных критиков и социологов, которые будут, возможно только материалами для создания в будущем истории новых Искусств.

Сами историки за это дело не берутся, ибо считают что не вы шла еще давность Новому Искусству и что оно еще не установилось в вековой статике, чтобы возможно его было уже с полной ясностью неизменности историзировать.

Эта хаотичность, неразбериха в течениях живописной культуры спутывание видов культур, их идеологических установок остановили мое внимание и вызвали желание сделать попытку классифицировать эти виды культур, установить их границы так, чтобы каждый изм был ясен и точен, указать все взаимоотношения измов и развитие их живописной культуры.

Но опять-таки чисто исторический момент всех этих измов меня мало интересовал в порядке их хронологии или биографии мастеров с разбором их персональных качеств в их историческом или социологическом плане.

Как живописца, не историка и не социолога, меня, естественно, больше всего захватили моменты развития и анализы живописных видов культур. Больше всего меня интересовали внутренние и влияния внешние на природу и формирование данного живописного тела, нежели его история и биография живописца.

Меня больше всего интересовали изучение структуры, фактуры и идеологии данной живописной культуры, <воз>действия той или другой живописной культуры на восприятия, на психику того или друго<го> живописца, всевозможные виды реакций творческой энергии живописца на воздействия. Меня интересовал вопрос вытеснения образов или формы известной живописной культуры, установившейся в данном живописце, и обратно, устойчивость образа или живописной формы и вытеснение элементов воздействующей культуры.