Дмитрий Холендро - Ожидание: повести

• Название: Ожидание: повести
• Автор: Дмитрий Холендро
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Проза
• Год: 1967

Дмитрий Холендро — обладатель лирического почерка. Он пишет с любовью к людям, как их близкий товарищ.

Лирический характер произведений не мешает ему затрагивать острые проблемы современности, ставить своих героев перед решающими испытаниями.

Молодая мать Маша Анохина с тремя детьми уехала куда глаза глядят от поруганной любви, не зная, как жить. В безвестном Камушкине люди помогли ей бороться с разочарованием, соблазном спокойной жизни без настоящей любви, трудностями каждого дня.

Сашка Таранец, бригадир рыбацкого сейнера, в погоне за известностью совершил подлость, обманул всех. У порога славы или катастрофы, на глазах любимой девушки и односельчан он сам мучительно выбирает, какой сделать шаг.

Старый Харлаша давно ждет вестей от сына, а людям говорит, будто получает. Ожидание испытывает отцовскую и сыновнюю любовь.

В будничных историях писатель раскрывает красоту человеческого сердца, хотя авторская улыбка бывает и горькой, и едкой.

---

Славка играет только в море, он и гитару держит в кубрике «Ястреба», на берег не сносит. Славка — парень застенчивый. Так посмотрите — никогда не скажете. И выпьет, и выругается, не заметив, парень как парень. Простой и не хилый. А гитара делает из него ягненка.

Славка — талант природы, берет готовую мелодию, и на каждую у него есть новый текст. Где и кто их сочиняет, эти слова, неизвестно. Будто бы они сами возникают из воздуха. Вот, пожалуйста, на мотив «Хороши весной в саду цветочки»:

В аломан хамса не заскочила.
Стыдно нам на берег приезжать.
Бригадир ругается,
План не выполняется
И для сводки нечего давать.

А когда низовочка подует,
Сразу жизнь становится иной.
Рыбка в аломане,
Денежки в кармане
И моя милашечка со мной.

Поясняю: аломан — это наш кольцевой невод, которым мы окружаем рыбу, когда она есть, низовочка — ветер, прохватывающий море и сбивающий его кочевое население в косяки. Песня правильно отражает состояние души рыбака в разную погоду и нам очень нравится. Может быть, поэт написал бы лучше, но поэты что-то не пишут о рыбаках, они, как по мобилизации, все ушли в геологию. И дуют про геологов, хороших ребят, которые скитаются в необжитых краях, мокнут под дальними дождями и сохнут у костров. Может, поэты друг друга перещеголять хотят и не слазят с одной темы для сравнения, как спортсмены соревнуются на одном снаряде, может, делят поровну на всех насущный хлеб романтики, может, правда, у них такое задание, но ведь и мы живем на свете, и не без романтики, и нам петь охота про свою замечательную жизнь. И мы перешли на самообслуживание. Свято место пусто не бывает: его занял кто-то безымянный и бескорыстный, кто от лютой скуки мастер на все руки.

Есть рыбацкие слова на мотивы «А у нас во дворе», «Там, где кончается асфальт» и многих других песен.

Ребята собрались на корме, скинули робы, стянули рубашки, греются на дармовом солнышке и слушают Славку. Ну, прогулка, честное слово, а не промысел. Разлеглись на трюмной крышке и около, как на пляже.

Один Сашка торчит на капитанском мостике, не отрывая глаз от моря. Впившись взглядом в зелень воды, Сашка ищет рыбий косяк, похожий на тень от облака. Сейчас небо чистое, облака не мешают. А то бывает и так, что от нервного перенапряжения иной юный бригадирчик заставляет сыпать пятьсот метров сети на темное пятно, а поднимет потом голову — над морем облако висит. И вся рыба.

С Сашки эта первая оторопь давно схлынула. У Сашки в глазах не помутится до головокружения. Он спокойно посасывает свой чинарик и смотрит… Где же она, желанная тень с краснинкой, которой отсвечивают сквозь воду рыбьи спины? Уж какой час он гоняет сейнер, смотрит терпеливо, без устали, изредка приложит бинокль к глазам, последит за далекими чайками — не разведали ли они какой добычи — и опять упрется взором в воду… А вода отвечает ему живыми бликами солнца и головками вертких нырков.

Хорошо бы сейчас нарваться на непроломный косяк. Если он только-только подошел из холодных северных вод, с остывших отмелей, то еще не успел поверить в тепло, разбрестись, растаять. На такой свежий косяк одна надежда. Одна, и та вроде миража. А как было бы здорово…

В Сашкиных глазах — острота и сосредоточенность дозорного, губы его строго сомкнуты, но в Сашкиной башке — иные картины. Мелькают руки ребят, заводящих и подсушивающих сеть, а он улыбается с экрана и скромно говорит, что да, хорошую рыбу взяли, пожалуйста, извините, дело не ждет, и вот уже гремит рыба по лотку в пропасть трюма, а он делает глоток воды прямо из чайника, закуривает и опять скромно говорит, что вот так они и живут, рыбаки из маленького поселка Аю. И весь свет на него смотрит. Но на то, что его, Сашку, увидит весь свет, что наш Аю как бы перестанет быть безвестной крошкой вселенной и прославится, Сашке, честно говоря, наплевать. Ему главное Тоня. А если Тоня для него в самом деле значит так много, бог моря, Нептун, и Сашкина звезда, которая ночью заиграет над его головой, и слепая добрая и глупая удача, помогите ему! Ну что вам стоит!

Нептун беспробудно спит, звезда далеко, не хватит жизни, пока сигнал бедствия дойдет до нее, преодолев расстояние в какой-нибудь миллион световых лет, а удача в этот светлый денек не светит.

Море бежит на глаза…

Море пахнет, как пригретый луг. Сашка никогда не был в лугах, только знает о них по рассказам матери, которую отец привез из лесных мест после службы в армии в свои молодые годы. Мать все вздыхает о них. А здесь даже в лесных зарослях на Медведе или Медвежонке — голые осыпи красноватого или серого щебня и на память известные полянки с двумя-тремя ромашками. В сущности, декоративные ромашки.

Но Сашка представляет себе луга, когда выходит в море. Чем дальше от земли, чем мористее — тем зеленее, и кажется, что ты забрался в траву, и эта трава накрывает тебя с головой, стоит опустить глаза, как бы погрузив их в пучину.

И запахи — они просыпаются и текут навстречу солнцу, как и от травы. Они окружают тебя со всех сторон.

На берег эти запахи выкидывает иногда после шторма. Они бывают недолгими. Поэтому кажется, что они пролетают мимо. Нечаянно и редко. Но это не так. Они исчезают, как исчезают луговые запахи в скошенной траве, и, чтобы услышать их следы, надо приложить клочок сена к лицу, так же как плеснуть себе под ноздри горсть моря.

Сашка смотрит в зелень моря, будто бы и впрямь настоянную на густой траве, в которой заблудилась рыба. Не будет славы, не будет Тони, ничего не будет. Чем упрямей Сашка не слазит с капитанского мостика, тем глупее он выглядит в глазах ребят. Об этом долго будут вспоминать: как он дураком торчал на своем месте целый день. В кино хотел попасть. На экран. Артист! Вон ребята на корме уже хохочут. Надо сойти. Надо поесть, а он все курит и курит, Сашка. Еще и песню сочинят на какой-нибудь популярный мотив, вроде «Черного кота». Не пожалеют.

Сейчас, раз-два и — вниз.

Но теперь он уже стоит назло себе. И теперь уже глупо не стоять, а уйти, потому что это все равно что признать свое поражение перед ребятами. Какое поражение? Разве ты делился с ними своей думкой? Разве они знают, что ты и на берегу задержался, чтобы отпустить все суда в море и походить, порыскать одному? Ведь так было? Догадаются. И обсмеют. Вся бригада — сорвиголовы.

Ну, вниз!

Но Сашка стоит. Прирос к капитанскому мостику.

Хоть бы дельфины поиграли… Дельфины всегда играют на рыбе. Всяческая мелочь искрами летит от них, как от молота, когда дельфины, пружинисто выгибая спины, впрыгивают в стаю. Охотятся.

Пишут, что дельфины — люди моря. Ум у них. Не хуже человеческого. Жизнь, конечно, хуже. Бездомная, во-первых. А может, есть у них подводные общежития и подводные там сады? Из водорослей. Но зачем им дома? Под толщей воды им тепло, как под одеялами. И садов нет. Были бы сады — были б руки, за садами ухаживать надо. У них другая среда, водная, другой вид, все другое: кожа и фигура, а уму это не помеха. У одинаковых людей и то разный ум. Одного тянет к дельфину, как к разумному и загадочному сопланетнику. Когда дельфин кувыркается, всегда хочется искупаться. Другой их бьет. Промысел. Из них жир топят. В нашем море до недавнего ловили и били дельфинов. И жизнь у них, конечно, хуже людской, даже палки взять нечем. А вдруг правда? Правда, что у них есть язык? Вот обучат несколько дельфинов людскому, они скажут, что о нас думают. А потом будут работать, рыбу показывать.

Мы ведь непременно подружимся.

Эх, Сашка, ты учись у председателя Ильи Захарыча Горбова. Пока ты мечтаешь о далеком будущем или несбыточном, он, решив прославиться, не рассчитывает на «авось», а опирается в этом деле, как и во всем другом, на уже достигнутые успехи, на могучий арсенал современных средств науки и техники. Да, пока ты мечтаешь о рыбе, «пред» не сидит сложа руки.

Он ходит из угла в угол по почте, обминает кулаки, похрустывая суставами, а Кузя Второй разыскивает уже по четвертому телефону начальника промысловой разведки и наконец ловит его на аэродроме. Илья Захарыч заходит в кабину, притягивает за собой дверь поплотнее, чтобы его никто не слышал (оттого он и из кабинета удрал), хватает трубку, и теперь его слышат только Филипп Андреич и Кузя Второй, который обеспечивает надежность связи.

Поначалу Илья Захарович спрашивает у начальника разведки, как здоровье.

— Что? Здоровье? — летит в ответ удивленный голос. — Нормально.

— Хорошо, — говорит Илья Захарыч, как будто его это волновало неделю или как будто начальник разведки вчера вышел из больницы после инфаркта.

Хорошо-то хорошо, но облегчения Илья Захарыч не чувствует и поэтому повторяет:

— Это очень хорошо… Желаю, чтобы всегда так было.

— Спасибо, — коротко отвечает Филипп Андреич.

Голос у него торопливый, словно он стоит на горячем.