Морис Бланшо - Ожидание забвение

• Название: Ожидание забвение
• Автор: Морис Бланшо
• Издательство: Амфора
• Жанр: Философия
• Год: 2000
• ISBN: 5-8301-0098-3

Морис Бланшо — один из оригинальнейших мыслителей нашего века. Мишель Фуко хотел в молодости писать «как Бланшо»; Жак Деррида посвящает разбору автобиографического текста Бланшо, умещающегося на полутора компьютерных страницах, книгу в полтораста страниц- так властители дум нового века реагируют на скромную и сосредоточенную мысль Мориса Бланшо. «Ожидание забвение» — последнее из крупных художественных произведений писателя, здесь он впервые обкатывает ставшее потом знаменитым (в частности, у Ролана Барта, Жака Деррида) так называемое фрагментарное письмо.

http://fb2.traumlibrary.net

---

«То, что удерживает их в разлуке, отодвигая обоих от присутствия…» — «Это история, в которую она его влечет и в которой присутствие можно иметь только выраженным». — «По-прежнему невредимое присутствие, явленное только из-за петляния истории». — «Ведь это и позволяет истории разворачиваться как спокойной игре истории…» — «Это тот отступ, где уже ждут, отступив от присутствия, они оба…» — «Да еще в этом отступе, в пустоте между „видеть“ и „говорить“, и незаконно сближенные друг с другом ожиданием». — «Забвением».

Ожидание — дневная дорога, ночная дорога — это путь, ведущий от события, которого она ждет, к истории, в которой она его ожидает, вместе же и то и другое поддерживает забвение: оно проходит этим окольным путем, оставаясь предоставленным тому, что, не сокрытое и не явленное, возвращается в непроявленное состояние; так дело обстоит, хочет он того или нет, и с ней — в том отношении, какое с ней поддерживает он, и с ним — в том отношении, какое с ним поддерживает она.

«Но мы же тут, чтобы хранить секрет». — «Коли он не хранит нас». — «А весь секрет в том, что мы тут». — «Да, но тут ли мы?» — «В этом весь секрет». — «И что мы тут по секрету». — «По секрету и явно». — «По секрету в этой явленности». — «В этом мы выше их: как будто мы — их секрет». — «Но у них нет секретов». — «Они этого не знают, они считают, что один есть». — «Но мы-то знаем, как к этому отнестись». — «Ну да, мы-то знаем».

И тем не менее, в следующее же мгновение, останавливаясь и оглядываясь: «Но это присутствие».

Идя к присутствию, идти к которому они не могут. Отнесенные им, однако, к тому, что приходит, и тем самым к нему повернувшие. Все более и более отклоняясь по этой петле.

«Почему ты хочешь пробудиться от того присутствия, о котором мне говоришь?» — «Может быть, для того, чтобы в этом пробуждении заснуть. Не знаю, впрочем, хочу ли я этого, да и вы тоже, вы, может статься, этого не хотите». — «Да и как мне этого захотеть? Там, где я, нет ничего, чего бы мне хотелось. Я жду, такова моя роль внутри ожидания, направляясь в сторону ожидания». — «Ожидание, ожидание, какое странное слово».

«Где они ждут? Здесь или не здесь?» — «Здесь — оно и удерживает их не здесь». — «В том месте, где — или в том, о котором — они говорят?» — «В этом сила поддерживаемого во всей своей истинности ожидания — препроводить, где бы ты ни ждал, на место ожидания». — «По секрету, секрета не делая?» — «По секрету ото всех».

«И смерть пришла быстро?» — «Очень быстро. Но умирать так долго».

Разговаривая, вместо того чтобы умирать.

Бессмертные в миг умирания, поскольку более близкие к смерти, чем смертные: присутствующие при смерти.

«Они не могут умереть за отсутствием будущего». — «Хорошо, но в не меньшей степени и присутствовать». — «Они не присутствуют, все, что от них имеется, присутствие, в котором они медленно, вечно исчезают». — «Присутствие без кого бы то ни было, быть может». — «Присутствие, в котором они изглаживаются, присутствие изглаживания». — «Забывая, забытые». — «Забвение не властно над присутствием». — «Которое не принадлежит воспоминанию».

* * *

Что заставляло его поверить, будто бы он утратил идею умирания? Да, что заставляет его в это верить? Ощущение, что он ее ищет? Он ее ищет! В этом случае, даже если он ее и найдет, он найдет всего-навсего идею. Идею, правда, особого рода.

Как будто он вдруг стал не знать больше, чем способен не знать. Ему нужно разыскивать центр тяжести этого неведения, причем не в кое-как приспособленных словах «смерть» и «жизнь», а там, где он и пребывает: в ожидании между «видеть» и «говорить».

Видеть, забывать говорить; разговаривать, исчерпать в глубинах речи неисчерпаемое забвение.

Эта пустота между «видеть» и «говорить», в которой они незаконно сближаются друг с другом.

Когда он спрашивает себя, откуда пришел к нему этот дар неведения, который не приносит ему, если только от него не уклоняться, ни головокружения или смятения, ни чувства силы или бессилия, а лишь преисполненное покоя ожидание, приходится отвечать: от постигшего его изумления, начиная с таинственно развернувшейся простоты, игры между тем присутствием, явленность которого видится, даже когда и не зрима, и тем, что дает повод речи. Это разделение, каковое вовсе и не разделение — все же некий разрыв, но его не удается заметить, а на самом деле он и не изобличен, поскольку, как предполагается, вводит зазор между зримым-незримым и сказуемым-несказуемым. Там, где в соответствии с общим законом совершенный шов скрывает секрет стыка, тут-то на манер некого разрыва и выказывает себя, скрыто появляясь, секрет. Оба они, каждый на своем пути, свидетели этой пустоты. Это, полагает он, место неведения и внимания. Здесь, но она этого не говорит, самая сердцевина присутствия, та сердцевина, которой она может и хотела бы, чтобы он нанес насильным даром урон.

Будто вдруг не зная больше, чем он может не знать…

У него отчетливое предчувствие, что в это неведение оказалась вовлечена и идея умирания, и, когда из-за какого-то соскальзывания слов она, болезненно схватившись с тем, чего не знает, наводит его на мысль, что как бы лишена конца и если должна умереть, то обязательно своей смертью для него, мысль эта, как ему кажется, принадлежит разыгрывающейся между речью и присутствием игре неведения.

Он так и говорит, речь не изменяет неведению.

* * *

В какое-то мгновение он весело сказал ей: «О, вы таинственны». На что она не без резкости ответила: «С чего бы это мне быть таинственной, когда я, напротив, слегка удалилась от всякой тайны?»

* * *

Если бы нечто было поделено между тем, что видится, и тем, что говорится, речь постаралась бы изгладить это разъединение, сделать его более глубоким, оставить, заставив его говорить, нетронутым, в нем исчезнуть. Но тот раздел, над которым трудится речь, вновь всего лишь разделение в речи. Если только сама речь не обусловлена этим разделом, пользуясь некоей всегда уже поделенной речью. Обусловлена также и простотой присутствия, простотой, которая оказывается в ней простотой того, что видится, и того, что говорится.

Присутствие не просто разъединено, как раз оно-то и доходит до самых глубин разъединения.

Мало-помалу вопрос, который он всегда сдерживал: «Как ей могло у даться отступить от явленности своего присутствия?», терялся в ответе: «Тут нет ничего таинственного; секрет, скорее, — та точка, где отступ вдруг прекращается. Эта точка ускользает в заключенной между „видеть“ и „говорить“ пустоте и от того, кто ее видит, и от того, кто о ней говорит».

Тайна — какое грубое слово — окажется точкой, где в простоте присутствия встречаются то, что видится, и то, что говорится. Тайна, которую можно будет уловить, только если она легким колебанием отступит от таинственной точки.

* * *

«Что это за идея, которую мне следовало бы, по-вашему, хранить?» — «Вы тут, и вы ее храните, это и нужно». — «Как сокровище?» — «Как в древности огонь».

* * *

«Я и в самом деле многого о вас не знаю». — «Вообще обо мне не ведая». — «О, неведение — наш путь, хотя мы и мужественно боремся, чтобы его сократить». — «Да, мы боремся». Он задумался: «Я не то чтобы о вас не ведаю, так думать было бы ошибкой. Я не ведаю о вас частным образом». — «Вы хотите сказать, что неведение не приносит вреда нашим отношениям?» — «Я хочу сказать даже не это. Неведение направляет нас друг к другу, словно мне нужно вас видеть и с вами говорить, прибегая к окольному пути чрезмерного неведения». — «Вы о чем-то не ведаете?» — «Разве это что-то?» — «Что не удается сказать?» — «Не увидеть, разве что на пересечении того и другого. Совсем рядом с происходящим, но даже не возникает вопрос, что такое может произойти». — «И все же это тут?» — «Ну как об этом скажешь?»

* * *

Он видит ее, если он ее видит, по неведению.

Взгляд, принесенный ожиданием. Склоненный к тому, что отклоняется от всего зримого и всего незримого.

Ожидание дает взгляду время пройти через неведение.

* * *

«Я вас никогда не расспрашивал». — «И, однако, меня захватили, обездвижили вопросами, как бы лишив конца». — «Нет, я не задавал вам вопросов». — «Вы увлекли меня в окружение того, что подлежит речи».

* * *

Что она перестает быть таинственной — может быть, и загадка, еще одна тайна, но проходная, момент, когда, не отказываясь от своих стародавних средств, они упорно продолжают говорить, словно говорить всегда означало видеть. Но он может принять разве что в виде касающегося их обоих секрета то, как и к тому, и к другому приближается событие, которым в настоящем будущего или прошедшего она неожиданно и легко оправляется от всякой тайны, событие, воздвигнутое словно монумент из забвения, неведения и ожидания, словно свое собственное присутствие (забытое, неведомое, ожидаемое) в центре этого пространства речи.