Ноам Хомский - Новый военный гуманизм: уроки Косова

• Название: Новый военный гуманизм: уроки Косова
• Автор: Ноам Хомский
• Издательство: Праксис
• Жанр: Политика
• Год: 2000
• ISBN: 5-901574-26-5

Книга Ноама Хомского, впервые увидевшая свет в 1999 году, была написана по следам событий в Косове. Анализируя натовские бомбардировки Сербии автор ставит под вопрос «новый гуманизм». Что лежит в его основе: политические интересы или гуманитарные соображения? Оправдано ли применение силы во имя высоких принципов и ценностей?

На обширном историческом материале Хомский доказывает, что Соединенные Штаты и их союзники сражаются не за справедливый мировой порядок, а за собственные экономические и геополитические интересы.

http://fb2.traumlibrary.net

---

После окончания холодной войны в ноябре 1989 года существенной переменой в «стратегии сдерживания» стал ее адресат: раньше это были Россия и Китай, а теперь — «третий мир» в целом. Об этой перемене свидетельствовало очередное ежегодное послание президента Конгрессу с требованием колоссального увеличения военного бюджета (март 1990 года)28. Впрочем, это требование отличалось от всех предыдущих только предлогом: теперь большой бюджет диктуется не тем, что «русские идут», а тем, что «усложняются технологические возможности» стран «третьего мира». Перед лицом этой новой угрозы мы должны поддерживать «производственную базу обороны» (читай: индустрию высоких технологий) и мощные интервенционистские силы. Все это в основном по-прежнему необходимо именно для применения на Ближнем Востоке, где за «угрозы нашим интересам», которые уже потребовали от нас непосредственного военного участия, «теперь не спросишь с Кремля». Не спросишь за них и с Ирака: Саддам пока еще наш друг и союзник.

Подобная фразеология характерна именно для конца холодной войны. Директива Совета национальной безопасности, выпущенная в октябре 1989 года, в которой рекомендовалось оказывать Саддаму дальнейшую поддержку, призывала к «применению американской военной мощи» там, где это «необходимо и уместно» для защиты наших «жизненных интересов… от Советского Союза или других держав региона…». За месяц до падения Берлинской стены за посягательство на наши интересы все еще можно было «спросить с Кремля»29.

Когда же адресат «стратегии сдерживания» поменялся, международное окружение, как разъяснило Агентство по особым видам оборонительного оружия, «из кишащего всевозможной смертоносной техникой превратилось в изобилующее потенциальными целями». Россия «кишит смертоносной техникой», а юг вообще «изобилует целями» и «усиливающимися угрозами со стороны третьего мира», — такие оценки, по времени совпавшие с посланием президента Конгрессу, в 1990 году давал этой обстановке Объединенный комитет начальников штабов30. Отныне в списке целей оказываются нации, способные производить оружие массового поражения, т. е. очень широкая категория, включающая страны, которые имеют собственные лаборатории, промышленность и инфраструктуру. Новая «глобальная сила» должна распространяться на регионы «к югу от экватора» (надеюсь, это метафора). Другим новшеством является «адаптивное планирование», позволяющее быстро реагировать на «спонтанные угрозы» со стороны малых стран, прежде не учитываемых при выработке ядерной стратегии. К техническим новшествам относится «миниатюрное ядерное оружие», созданное для применения против непокорных («злодейских наций»).

В соответствии с позицией STRATCOM, «главная роль ядерного оружия в политике безопасности США с окончанием холодной войны осталась неизменной». Однако «подготовка к ядерной войне с „третьим миром“ стала новым шагом в его развитии», утверждается в отчетах BASIC и добавляется, что «Соединенные Штаты дают понять всему миру, что ядерное оружие имеет большое значение для престижа страны на международной арене и достижения их военных и политических целей», и что, когда дело касается интересов США (да и, вероятно, других, «менее» ядерных держав), Договор о нераспространении становится пустой бумажкой.

Основным последствием конца холодной войны, указывают аналитики BASIC, стало «исчезновение важного сдерживающего фактора», а именно советской угрозы. То, что это произойдет, было предсказано военными экспертами незадолго до падения Берлинской стены, а затем стало подтверждаться на практике, даже во время вторжения в Панаму, которое состоялось через несколько недель и свидетельствовало о новых возможностях, особо отмеченных высокими государственными мужами31.

Одним из следствий окончания холодной войны явился крах советской экономики, приведший к преждевременной смерти миллионов людей и полному краху общества, кроме его состоятельных элит, связанных с иностранными силами, естественный и предсказуемый результат возвращения России к ее статусу до холодной войны, в качестве, с точки зрения Запада, части «третьего мира», подчиняющегося рыночным принципам, которые в других странах, в отличие от родных пенатов, Запад проводит с неумолимой последовательностью32. Отсюда непосредственно вытекает большая свобода цивилизованных государств в организации военных авантюр. Очевидным следствием стал коллапс доктрины неприсоединения: ведь выбора больше нет, вместо двух могущественнейших всемирных мафиозных кланов на планете теперь правит только одна «злодейская» сверхдержава. Этому способствовал и ряд других факторов, среди них — экономическая катастрофа, разорившая многие регионы «третьего мира», но затронувшая и более богатые страны, как это вообще происходит с тех пор, как сильные мира сего в своих интересах навязали народам волну финансовой либерализации и особую форму «глобализации».

Поскольку советская угроза исчезла, а независимость (неприсоединение) «третьего мира» стала призрачной, то едва ли следует удивляться такому тотальному пренебрежению интересами «третьего мира», которое теперь проявляется в целом ряде политических мер — от ядерной стратегии до иностранной помощи, — и которое тоже было предсказуемым33.

Ярким примером такого пренебрежения стали события февраля 1999 года, когда проходили две важные встречи на высшем уровне: саммит «большой семерки», то есть государств богатого индустриального мира, и саммит «Пятнадцати», включающих в себя такие «неважные места» планеты, как Индия, Мексика, Чили, Бразилия, Аргентина, Индонезия, Египет, Нигерия, Венесуэла, Ямайка (где проходила встреча) и другие, им подобные.

Встреча семи государств освещалась подробно, причем особое внимание уделялось прошедшему на ней обсуждению «новой финансовой архитектуры», могущей справляться с многочисленными неудачами рыночной экономики, которые уже начали выливаться в «кризис» — в специфическом смысле этого слова, т. е. угрожать интересам богатых и сильных, но более никому.

На встрече пятнадцати государств также стоял вопрос о финансовой архитектуре, но в ином контексте. Участники саммита подчеркивали необходимость ограничения финансовых потоков с тем, чтобы спекулятивный капитал не мог беспрепятственно разрушать экономики, опираясь при этом на МВФ как на «гаранта возврата долгов сообществу кредиторов» (по выражению нынешнего исполнительного директора МВФ), обещающего им большие прибыли по рискованным кредитам, но при условии обобществления рисков, которое в первую очередь, согласно программам строгой экономии МВФ, ложится на плечи населения «третьего мира», а во вторую — на западных налогоплательщиков, которые своими налогами обеспечивают добровольное страхование рисков34. Участники «встречи пятнадцати» предупреждали, что «необузданный капитализм ставит под угрозу саму независимость развивающихся государств, отдавая их на произвол международных кредитных институтов и гигантских иностранных компаний» (Ассошиэйтед Пресс). Генеральный секретарь UNCTAD (Совета ООН по торговле и развитию, основного ведомства ООН по экономическим исследованиям) предсказал, что, если мы не примем это предупреждение всерьез, то подавляющему большинству населения мира будет уготована «печальная участь». Премьер-министр страны, принимавшей участников встречи, отметил, что традиционно двойственные принципы рынка — свободный рынок для бедных и разумное вмешательство государства в рыночные отношения для богатых — «представляют угрозу собственно экономическому выживанию многих стран развивающегося мира». Подобные страхи и заботы выражали и другие выступавшие35.

О том, как мала вероятность того, что цивилизованные государства всерьез отнесутся к таким предупреждениям, говорит их скудное освещение в прессе: всего лишь краткая информация в нью-йоркской «Дейли Ньюс», «Чикаго Трибьюн» и минеа-полисской «Стар Трибьюн»36. Причины такой скудости вполне понятны участникам «встречи пятнадцати». Их сформулировал президент Малайзии Махатир Мохамад: «Парадоксально, но величайшей катастрофой для нас, всегда бывших антикоммунистами, является поражение коммунизма. Окончание холодной войны лишило нас единственного средства — возможности поступиться своими принципами. Теперь нам примкнуть не к кому».

Таков не парадокс, а нормальный процесс цивилизующего воздействия на реальный мир во все века.

Тема выходит далеко за рамки нашей текущей дискуссии, но ее основные вопросы непосредственно связаны с «лицензией на всемирный интервенционизм» и тем, как к ней относятся в тех многочисленных уголках мира, где балканская авантюра и ее последствия трактуются весьма отлично от того, как это принято в цивилизованных государствах.