Иосиф Шкловский - Эшелон

• Название: Эшелон
• Автор: Иосиф Шкловский
• Издательство: Интернет-издание
• Жанр: Современная проза

Под словом «история» понимают две вещи — собственно поток событий и его отражение в сознании людей, — например, нечто, именуемое «исторической наукой». История как отражение существует только потому, что она интересна людям, а интересна она большинству людей потому, что сами они являются объектами истории — в смысле потока событий. Поэтому, в частности, существует жанр мемуаров, воспоминаний и т. п. Рассуждения на тему, о каких местах и временах нам интересно и/или полезно читать, а также на тему, каким должен быть автор и каковы должны быть его место в социуме и роль в событиях, предоставляется читателю в качестве легкого домашнего упражнения.

Мы же представляем вам воспоминания Иосифа Шкловского. Волею судеб мы располагаем оригиналом текста. Никакая редактура не проводились. Большая часть этих воспоминаний публиковалась ранее на бумаге (см. указания в оглавлении) и в Сети, но в сильно уредактированном виде. Известно, что эти публикации вызвали в свое время дискуссии и критические отзывы лиц, которые сочли себя охарактеризованными недостоверно (или их потомков). Нисколько не отрицая потенциальную пользу от обсуждений, равно как и возможную необъективность автора (как и тех из нас, относительно кого вообще имеет смысл задавать этот вопрос), мы полагаем, что наш долг — опубликовать текст в первозданном виде. Автор этих воспоминаний не мог в момент предшествующих публикаций защитить свое и естественное право автора — право донести до читателя свой текст. Время, счастливая случайность и Интернет сделали это возможным. А все, кому что-то покажется в этом тексте заслуживающим обсуждения, могут это нынче сделать не подвергаясь политкорректной — то есть политкорректирующей — редактуре.

От публикатора

---

В конце марта я выписался из больницы, а в начале лета мне позвонил какой-то незнакомый человек из Советского комитета ЮНЕСКО: «В августе, во дворце ЮНЕСКО в Париже состоится конференция круглого стола, посвященная проблеме «Разнообразие культур при наличии общности технологического прогресса». Устроитель конференции профессор Поликаров просит Вас прореферировать несколько докладов участников этой конференции». «Присылайте доклады, разберусь», — сказал я. Действительно, через несколько дней я получил довольно толстый пакет с явно насыщенными мутной водой машинописными рукописями преимущественно на непонятном мне французском языке. И вот тут мне в голову пришла счастливая мысль: «А почему бы мне самому не поехать на эту бодягу? Давненько я не бывал в Париже (год тому назад…)». Я набрал номер телефона советского комитета ЮНЕСКО и небрежно сказал уже знакомому мне чиновнику:

— Я получил материалы конференции. Увы, в них совершенно не представлена космическая тема!

— Это нехорошо, ой, как нехорошо! Как же быть?

— Пожалуй, я мог бы поехать и зачитать доклад!

— О кей! Я Вас быстренько оформлю.

До начала конференции оставалось менее двух месяцев, и я выразил сомнение, удастся ли в такие сжатые сроки оформить мое выездное дело.

— Это Вам не Академия наук! Кстати, Вы бывали в капстранах? — осведомился деятель ЮНЕСКО. — Ну, тогда все в порядке, можете не сомневаться!

И я действительно совершенно нахально не сомневался, абсолютно веря в свою счастливую звезду.

Между тем московское лето протекало обычным порядком. Я, конечно, не утруждал себя чтением присланных неведомых мне Поликаровым материалов. Что касается моего доклада, то я без всяких изменений, не удосужившись даже перевести, использовал рукопись находившейся тогда в печати в «Вопросах философии» статьи. Смущало, правда, полное незнание французского языка и слишком уж скромные познания в английском. «Не беда, выкручусь», —.думал я, усматривая перст судьбы в том, что устроитель конференции доктор философии Поликаров, судя по фамилии, — явный болгарин, судя по профилю — питомец Московского университета.

Как-то раз я отдыхал на даче у моего брата. Боковым зрением я увидел длинную фигуру зашедшей на участок по какой-то надобности соседской дочки. «Это Лена, — подумал я — она, кажется, преподает где-то французский язык». И сразу же мелькнула мысль:

— Леночка, как будет по-французски «не надо усложнять?»

— Иль не фо па комплике, — удивленно ответила она.

— А «не будем упрощать»?

— Иль не фо па симплифье. Но зачем это Вам?

— Надо, — не вдаваясь в подробности, ответил я, записывая русскими буквами французский перевод фраз, обеспечивших карьеру неизвестного мне кэгэбэшника. Эти же фразы должны были выручить и меня — решил я, и, как показали дальнейшие события, не ошибся.

Между тем наступил день отъезда. Все шло совершенно тривиально, совсем как в нашей милой Академии наук. Конечно, разрешения не было. Я, как идиот, сидел «с вымытой шеей» три дня у своего домашнего телефона. Деятель ЮНЕСКО весьма удивлялся молчанию Директивных Органов и говорил, что такого на его памяти не было. Я только потом понял, что Директивным Органам было не до моей персоны: это было начало августа 1968 г. — канун чехословацких событий. Потеряв надежду, под вечер третьего дня своего глупейшего ожидания я в который раз уже позвонил своему чиновнику.

Ничего нет, увы. Извините нас. А я должен через полчаса уехать отсюда жену встречать. А завтра ждать уже бессмысленно.

Вот тебе и Париж, идиотина! Много захотел… И вдруг через 10 минут — звонок, и мой чиновник спокойно говорит:

— Только что пришло разрешение. Вам надо немедленно хватать такси и ехать в кассу «Метрополя» за билетом. Самолет в Париж завтра в 8 утра. Касса закрывается через 40 минут. Успеете — Ваше счастье. Заграничный паспорт получите у постового милиционера в комитете ЮНЕСКО — здесь уже никого не будет, рабочий день кончился.

Я успел крикнуть в телефонную трубку:

— А как же деньги? Деньги — франки?

— Увы, я не мог выписать Вам аттестат. Получите валюту в ЮНЕСКО. Я позвоню туда по телефону вечером.

Я стремительно выбежал из квартиры. О, счастье — прямо у дома стояло свободное такси. Не без труда я нашел билетную кассу в холле гостиницы «Метрополь». Касса представляла собой рундучок, где обычно торгуют небогатой продукцией Союзпечати. Кассирша его уже запирала. Было довольно дико сказать ей: «Мне бы билет в Париж». Она не удивилась, хотя для порядка ворчала. И вот билет в кармане. Чудесный московский летний вечер. Центр города, где я почти не бываю, показался мне особенно красивым. Не торопясь, пешочком, наслаждаясь жизнью, я прошел до проспекта Калинина, где напротив Военторга в маленьком особнячке находится Советский комитет ЮНЕСКО — одно из многочисленных столичных учреждений класса «не бей лежачего». Странно было мне спрашивать у постового милиционера иностранный паспорт. Без всякой тени удивления он выдал мне вожделенный документ, взамен которого я стал ему тыкать свой советский паспорт. Он не взял его — «не имею указаний». И вышел я из подъезда симпатичного домика с двумя паспортами. А на следующее утро я уже был в аэропорту Ле Бурже. Радость — неизменная спутница всякого нормального советского человека, временно покидающего свою свободную родину — была омрачена полным отсутствием в карманах даже самой мелкой французской монеты и неясностью ближайшего будущего.

Я до сих пор не понимаю, как в толпе прилетевших пассажиров меня приметил человек, который сразу же подошел ко мне и уверенно сказал: «Товарищ Шкловский будете?» Кстати, я его тоже еще издали выделил в толпе встречающих. Мой благодетель оказался шофером в советском представительстве ЮНЕСКО, который и доставил меня в «Пале». Встретил меня в советском представительстве, расположенном в двух небольших комнатках двухэтажного флигеля (там каждая держава занимает одинаково убогую площадь), постоянный представитель Белорусской ССР при ЮНЕСКО тов. Колбасьев. Бывают же такие синекуры! Я попросил устроить меня в самый дешевый отель и чтобы деньги заплатить не сразу. Подходящий отель оказался как раз вблизи Пале-ЮНЕСКО. В таких номерах мне еще не приходилось жить. Комнатка метров 8 имела форму трапеции. По крайней мере 60 % площади занимала довольно монументальная кровать. Ни о каких «удобствах», конечно, не могло быть и речи.

Управившись с неотложными делами и оставив свой тощий чемоданчик в номере, я пошел в гигантский дворец ЮНЕСКО. Ой, как не просто было новичку найти в его лабиринтах помещение, где уже четвертый день заседала интересующая меня конференция круглого стола. Это удалось мне сделать при посредстве секретарши болгарского представительства, в которую я буквально вцепился мертвой хваткой. Я не рискнул сразу же войти в зал и попросил ее вызвать доктора Поликарова. Тот оказался обходительным, круглым человечком, превосходно говорившим на русском языке: мой расчет оказался правильным — он, конечно, окончил философский факультет МГУ. Действительность, однако, превзошла все мои оптимистические расчеты: он еще вдобавок оказался болгарским евреем. Поликаров очень мне обрадовался и ввел в зал заседаний. И тут я получил тяжелый удар! Я ожидал попасть на более или менее обычную конференцию с парой сотен разноцветных участников, среди которых я рассчитывал раствориться. Велик же был мой ужас, когда в небольшом зале за действительно круглым, правда, довольно большим столом я увидел 8 человек — всего лишь восемь! Каждый был на виду у каждого. Кресло с напечатанной на спинке моей фамилией стояло пустое уже четвертый день, дожидаясь меня.

Я сел, лихорадочно соображая, как бы выпутаться с минимальными потерями из идиотского положения, в которое я попал. Сидя на председательском месте, речь держал огромный, необыкновенно черный негр. На спинке кресла было написано: «Нигерия». «Биафра?» — демонстрируя эрудицию, спросил я у соседа-американца. «Что Вы, какая там Биафра — Лагос». И вдруг нигериец стал часто-часто упоминать мою фамилию, явно приглашая меня сходу произнести речь. Конечно, ни о какой речи не могло быть и речи! Но что делать? Мой рыскающий взор остановился на маленьком японце, которого, как я понял, профессионалы-трепачи, собравшиеся за этим круглым столом, совершенно затерли. И тут же пришла спасительная идея: «В этом году исполнилось ровно сто лет со времени революции Мей-дзи. Было бы очень интересно в этой связи, чтобы наш японский коллега осветил бы вопрос о взаимоотношении традиционной японской культуры и того бурного технологического развития, которое за это время претерпела его родина». Японец — д-р Лео Эйсаку радостно что-то зачирикал — видно было, что надолго, дорвался, голубчик! Я же получил тайм-аут. Решив углубить наметившийся контакт с соседом-американцем, я сказал ему, что сидящий напротив нас представитель ФРГ выглядит, на мой взгляд, странновато, «Еще бы, — прошептал американец. — Он еврей. Кстати, я тоже, как и Вы, еврей». Дальнейший анализ этой проблемы привел нас к выводу, что и бельгийский представитель — наш соплеменник. Стало совсем легко, как в доброе старое довоенное время в Киеве или Лохвице. В такой легкой беседе у нас прошел час, а затем наступило время обеденного перерыва. До чего же хотелось есть! Деваться некуда — я одолжил у Поликарова 25 франков. Он сказал, что деньги касса ЮНЕСКО будет платить завтра. После этого я пошел в буфет. Вот это был буфет! Больше я так в Парике не едал (см. ниже). Перерыв еще продолжался, и сытый, в благодушнейшем настроении я спросил у японца: «Доктор Эйсаку-сан, меня крайне удивляет Ваше имя Лео, ведь у японцев, насколько мне известно, звука «Л» в языке совсем нет. Уж не японский ли Вы еврей?» Лишенный чувства юмора в нашем понимании, он ответил мне странно: «Мое имя всегда давало повод для шуток. Когда я, например, был у вас в Ленинграде, меня спрашивали, кем я прихожусь… Исакиевскому /Эйсакувскому/ собору, ха-ха». Этому чудику-японцу я был весьма благодарен, так как он протрепался все послеобеденное время.