Квинт Флакк - Сочинения

• Название: Сочинения
• Автор: Квинт Флакк
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Античная литература
• Год: 1970

Поэзия Горация (I в. до н. э.) принадлежит к вершинам мировой литературы. Она подкупает уравновешенной красотой и совершенством формы. Ее философское содержание глубоко человечно и проникнуто любовью к жизни. Сатиры Горация представляют собой живые, блещущие наблюдательностью и юмором зарисовки римской жизни, рассказы об отдельных эпизодах жизни поэта. В посланиях Гораций касается коренных вопросов литературного творчества; наибольшей славой пользуется послание, известное под названием «Поэтическое искусство», повлиявшее на развитие эстетической мысли в эпоху Возрождения и в новое время.

Книга включает все произведения Горация; многие из них печатаются в новых переводах. В приложении даются вольные переводы и подражания Горацию Пушкина, Сумарокова, Фета, Блока.

[В файле восстановлены два эпода, не содержащиеся в книге]

---

137

7

Дав

Слушаю я уж давно. И хотелось бы слово промолвить:

Только боюсь: я ведь раб!..

Гораций

Это, кажется, Дав?

Дав

Да, он самый —

Дав, твой преданный раб и служитель достаточно честный,

Чтобы меня ты оставил в живых!

Гораций

Ну что ж с тобой делать!

Пользуйся волей декабрьской: так предки уставили наши.

Ну, говори!

Дав

Есть люди, которые в зле постоянны,

Прямо к порочной их цели идут; а другие мятутся

Между злом и добром. Вот Приск, например: то он носит

По три перстня зараз, а то и единственный снимет;

10 То он широкой, то узкой каймой обошьет свою тогу, —

То он в роскошном чертоге живет, а то заберется

В этакий дом, что и раб постыдился бы выйти оттуда;

То щеголяет он в Риме, то вздумает лучше в Афинах

Жить как мудрец: сто Вертумнов его преследует гневом!

А Воланерий, когда ему скрючила пальцы хирагра

(И поделом игроку!), то нанял себе человека

Чтобы за деньги он тряс и бросал из стаканчика кости

Вот постоянства в пороках пример! Но все же и этим

Он счастливей, чем Приск: он меньше презрен и несчастлив,

20 Нежели тот, кто веревку свою то натянет, то спустит.

Гораций

Скажешь ли, висельник, мне: к чему эти пошлые речи?..

Дав

Да к тебе!

Гораций

Как ко мне, негодяй?

Дав

Не сердись! Но не ты ли

Нравы и счастие предков хвалил? А ведь если бы это

Счастие боги тебе и послали, ведь ты бы не принял!

Все оттого, что не чувствуешь в сердце, что хвалишь устами;

Иль оттого, что в добре ты нетверд, что увяз ты в болоте

И что лень, как ни хочется, вытащить ноги из тины.

В Риме тебя восхищает деревня: поедешь в деревню —

Рим превозносишь до звезд. Как нет приглашенья на ужин —

30 Хвалишь и зелень и овощи; счастьем считаешь, что дома

Сам ты себе господин, как будто в гостях ты в оковах,

Будто бы рад, что нигде не приходится пить, и доволен.

Если же на вечер звать пришлет Меценат: «Наливайте

Масло скорее в фонарь! Эй! Слышит ли кто?» Как безумный

Ты закричишь, зашумишь, беготню во всем доме поднимешь.

Мульвий и все прихлебатели — прочь! А какие проклятья

Сыплют они на тебя — уж лучше о том и не думать!

«Да, — рассуждает иной. — Нос по ветру, брюхо пустое —

Вот я каков, лентяй и глупец, завсегдатай трактирный!

40 Что ж, я не спорю о том! Но поверь, что и сам ты такой же,

Если не хуже; только что речью красивой умеешь

Слабость свою прикрывать!» И точно: ведь впрямь ты безумней

Даже меня, хоть меня и купил ты на медные деньги!

Да не грозись, подожди, удержи и руку и злобу —

Я расскажу тебе все, что открыл мне привратник Криспина!

Жены чужие тебя привлекают, а Дава — блудницы,

Кто же из нас достойней креста за свой грех? Ведь когда я

Страстной природой томлюсь, раздеваясь при яркой лампаде

Та, что желаньям моим ответствует, как подобает,

50 Или играет со мной и, точно коня, распаляет,

Та отпускает меня, не позоря: не знаю я страха,

Как бы ее не отбил кто-нибудь иль богаче, иль краше;

Ты же снимаешь с себя и всадника перстень, и тогу

Римскую, ты из судьи превращаешься в гнусного Даму

И надушенные кудри вонючим плащом прикрываешь.

Разве тогда ты не тот, кем прикинулся? Робкого вводят

В дом тебя; борется похоть со страхом, колени трясутся.

Разница в чем — ты «на смерть от огня, от плетей, от железа»

Сам, подрядившись, идешь или, запертый в ящик позорно,

60 Спущен служанкой туда, сообщницей грязного дела,

Скорчась сидишь, до колен головою касаясь? По праву

Мужу грешащей жены дана над обоими воля.

А уж над тем, кто прельстил, — особенно. Ибо она ведь

В доме своем и в платье своем, а тебе уступает

Лишь потому, что боится тебя, твоей страсти не веря.

Ты ж, сознавая, пойдешь под ярмо и ярости мужа

Весь свой достаток отдашь, свою жизнь, свое тело и славу!

Цел ты ушел; поумнел, я надеюсь, и станешь беречься?

Нет, где бы снова дрожать, где бы вновь мог погибнуть ты ищешь.

70 О, четырежды раб! Какое ж чудовище станет,

Цепи порвавши, бежав, возвращаться обратно к ним сдуру?

«Я не блудник!» — возразишь ты. И я ведь не вор — прохожу я

Мимо серебряных ваз, а не трону. Но только из страха!

Сбрось лишь эту узду, и природа тотчас забунтует.

Ты господин мой, а раб и вещей и раб человеков

Больше, чем я, потому что с тебя и сам претор ударом

Четырехкратным Жезла добровольной неволи не снимет!

К этому вот что прибавь, что не меньше внимания стоит:

Раб, подвластный рабу, за него исправляющий должность, —

80 Равный ему или нет? Так и я пред тобой! Ты мне тоже

Ведь приказанья даешь, а сам у других в услуженье,

Словно болванчик, которым другие за ниточку движут!

Кто же свободен? Мудрец, который владеет собою:

Тот, кого не страшат ни бедность, ни смерть, ни оковы

Кто не подвластен страстям, кто на почести смотрит с презреньем;

Тот, кто довлеет себе; кто как шар, и круглый и гладкий,

Все отрясает с себя, что его ни коснется снаружи;

Тот, перед кем и Фортуна опустит бессильные руки:

С этим подобьем ты сходен ли? Нет! Попросит красотка

90 Пять талантов с тебя, да помучит, да двери захлопнет,

Да и холодной окатит водой, да снова приманит!

Вырвись попробуй из этих оков! «Я свободен!» — Ужели?

Нет! Над тобой есть такой господин, что, лишь чуть притомишься,

Колет тебя острием; а отстанешь, так он подгоняет!

Смотришь картины ты Павсия, к месту как будто прикован.

Что ж, ты умнее меня, коли я, на цыпочки ставши,

Пялю на стенку глаза, где намазаны красным и черным

Рутуба, Фульвий и Плацидеян в отчаянной битве?

Будто живые они: то удар нанесут, то отскочат!

100 Дав засмотрелся на них — ротозей он; а ты заглядишься —

Дело другое: ты тонкий ценитель художества древних!

Я на горячий наброшусь пирог — ты меня обругаешь;

Ну, а тебя от пиров спасает ли дух твой высокий?

Я понимаю, что мне обжорство гораздо опасней, —

Я ведь спиною плачусь! Но и ты дождешься расплаты

За разносолы твои, на которые тратишь ты деньги;

Горькой становится сласть, когда она входит в привычку,

И не стоит на неверных ногах недужное тело!

Раб твой, скребницу стянув, променяет на кисть винограда —

110 Он виноват; а кто земли свои продает в угожденье

Жадному брюху, тот раб или нет? Да прибавь, что ты дома

Часу не можешь пробыть сам с собой, а свободное время

Тратишь всегда в пустяках! Ты себя убегаешь и хочешь

Скуку в вине потопить или сном от забот позабыться,

Только напрасно! Они за тобой — и повсюду нагонят!

Гораций

Хоть бы мне камень попался какой!

Дав

На что?

Гораций

Хоть бы стрелы!

Дав

Что это с ним? Помешался он, что ль, иль стихи сочиняет?..

Гораций

Вон! А не то попадешь ты девятым в сабинское поле!

138

8

Гораций

Что? Хорош ли был ужин счастливчика Насидиена?

Я за тобою вчера посылал; но сказали, что с полдня

Там ты пируешь.

Фунданий

Ужин чудесный был! В жизнь мою, право,

Лучше не видывал я!

Гораций

Расскажи мне, ежели можно,

Что же прежде всего успокоило ваши желудки?

Фунданий

Вепрь луканийский при южном, но легком пойманный ветре —

Так нам хозяин сказал. Вокруг же на блюде лежали

Репа, редис и латук, — все, что позыв к еде возбуждает:

Сахарный корень, рассол и приправа из винного камня.

10 Только что снят был кабан; высоко подпоясанный малый

Стол из кленового дерева лоскутом пурпурным вытер,

А другой подобрал все отбросы, какие могли бы

Быть неприятны гостям. Потом, как афинская дева

Со святыней Цереры, вступил меднолицый гидаспец

С ношей цекубского; следом за ним грек явился с хиосским,

Чистым от влаги морской. Тут хозяин сказал Меценату:

«Есть и фалернское, есть и альбанское, если ты любишь».

Гораций

Жалкое чванство богатства! Однако ж скажи мне, Фунданий

Прежде всего: кто были с тобою тут прочие гости?

Фунданий

20 Верхним был я, Виск подле меня, а с нами же, ниже,

Помнится, Варий; потом, с Балатроном Сервилием рядом,

Был и Вибидий: обоих привез Меценат их с собою!

Меж Номентана и Порция был наконец сам хозяин;

Порций нас тем забавлял, что глотал пироги, не жевавши.

А Номентан был нарочно затем, чтоб указывать пальцем,

Что проглядят; ведь толпа — то есть мы, все прочие гости, —