Квинт Флакк - Сочинения

• Название: Сочинения
• Автор: Квинт Флакк
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Античная литература
• Год: 1970

Поэзия Горация (I в. до н. э.) принадлежит к вершинам мировой литературы. Она подкупает уравновешенной красотой и совершенством формы. Ее философское содержание глубоко человечно и проникнуто любовью к жизни. Сатиры Горация представляют собой живые, блещущие наблюдательностью и юмором зарисовки римской жизни, рассказы об отдельных эпизодах жизни поэта. В посланиях Гораций касается коренных вопросов литературного творчества; наибольшей славой пользуется послание, известное под названием «Поэтическое искусство», повлиявшее на развитие эстетической мысли в эпоху Возрождения и в новое время.

Книга включает все произведения Горация; многие из них печатаются в новых переводах. В приложении даются вольные переводы и подражания Горацию Пушкина, Сумарокова, Фета, Блока.

[В файле восстановлены два эпода, не содержащиеся в книге]

---

Мощному, сам ты вручи Пенелопу ему.

Улисс

Неужели,

Сможет, по-твоему, он совладать с целомудренной, с чистой,

С той, что с прямого пути совратить женихи не сумели?

Тиресий

Дива нет — шла молодежь, что скупа на большие подарки,

80 Та, что не столько любви, сколько кухни хорошей искала.

Вот почему и чиста Пенелопа; но если от старца

Вкусит она барышок и разделит с тобой хоть разочек, —

То уж отстать не захочет, как пес над засаленной шкурой.

В дни моей старости в Фивах одна старушка лукаво

Так завещала, чтоб тело ее, умащенное маслом,

Сам наследник на голых плечах отнес на кладбище:

Ускользнуть от него и по смерти хотела, затем что

Слишком к живой приступал он. Смотри же и ты: берегися,

Чтобы не слишком быть вялым и чтобы не слишком быть пьяным!

90 Кто своенравен, ворчлив, тому говорливость досадна.

Будь при таком молчалив: «да», «нет» и больше — ни слова;

Стой, как в комедии Дав, склоняясь с испуганным видом.

Но на услуги будь скор: подует ли ветер, напомни,

Чтобы головку покрыл; в тесноте предложи опереться

И плечом подслужись, а болтлив он — внимательно слушай.

Лесть ли он любит — хвали, пока не всплеснет он руками,

Не отставай, покуда он сам не воскликнет: «Довольно!»

Дуй ему в уши своей похвалой, как мех раздувальный.

Ну а когда он умрет, чтобы мог ты вздохнуть с облегченьем,

100 И услышишь ты вдруг наяву: «Завещаю Улиссу

Четверть наследства!» — воскликни тогда: «О любезный мой Дама!

И тебя уже нет! Где такого найти человека!..»

Сам зарыдай, и не худо, чтоб слезы в глазах показались:

Это полезно, чтоб скрыть на лице невольную радость.

Памятник сделай богатый и пышно устрой погребенье,

Так, чтобы долго дивились и долго хвалили соседи.

Если же твой сонаследник-старик в одышке и в кашле,

Ты предложи, не угодно ли взять или дом, иль именье

Лучшее в части твоей, за какую назначит он цену!

110 Но увлекает меня Прозерпина!.. Живи и будь счастлив!

136

6

Вот в чем желания были мои: необширное поле,

Садик, от дома вблизи непрерывно текущий источник,

К этому лес небольшой! И лучше и больше послали

Боги бессмертные мне; не тревожу их просьбою боле,

Кроме того, чтобы эти дары мне оставил Меркурий.

Если достаток мой я не умножил постыдной корыстью;

Если его не умалил небрежностью иль беспорядком;

Если я дерзкой мольбы не взношу к небесам, как другие:

«О, хоть бы этот еще уголок мне прибавить к владенью!

10 Хоть бы мне урну найти с серебром, как наемник, который,

Взыскан Алкидом, купил и себе обрабатывать начал

Поле, которое прежде он сам пахал на другого»;

Если доволен я тем, что имею, — прошу, о Меркурий:

Будь покровителем мне, пусть толще становится скот мой,

Как и иное добро, а тонким лишь ум остается!

Скрывшись от шумного города в горы мои, как в твердыню,

Чуждый забот честолюбья, от ветров осенних укрытый,

Страшную жатву всегда приносящих тебе, Либитина,

Что мне воспеть в сатирах моих, с моей скромною Музой?

20 Раннего утра отец! Или (если приятней другое

Имя тебе), о бог Янус, которым все человеки

Жизни труды начинают, как боги им повелели!

Будь ты началом и этих стихов! Не ты ль меня в Риме

Гонишь с постели: «Вставай! Торопись поручиться за друга!»

Северный ветер ли землю грызет, зима ль выгоняет

Солнце сквозь снег на низкое небо, — нет нужды, иду я

Голосом ясным ручательство дать, — себе в разоренье! —

Чтобы потом, продираясь назад чрез толпу, вдруг услышать

Голос обидный: «Куда ты несешься? Чего тебе надо?

30 Или затем лишь толкаешься ты как шальной с кем попало

Чтобы скорее опять прибежать к твоему Меценату?»

Этот упрек, признаюся, мне сладок, как мед! Но лишь только

До Эсквилинской дойдешь высоты, как вспомнишь, что сотня

Дел на плечах. Там Росций просил побывать у Колодца

Завтра поутру; а тут есть общее новое дело —

Скрибы велели напомнить: «Квинт, не забудь, приходи же!»

Тут кто-нибудь подойдет: «Постарайся, чтоб к этой бумаге

Твой Меценат печать приложил». Говорю: «Постараюсь?»

Слышу в ответ: «Тебе не откажет! Захочешь — так сможешь!»

40 Да! Скоро будет осьмой уже год, как я к Меценату.

Стал приближен, как я стал в его доме своим человеком.

Близость же эта вся в том, что однажды с собою в коляске

Брал он в дорогу меня, а доверенность — в самых безделках!

Спросит: «Который час дня?», иль: «Какой гладиатор искусней?»

Или заметит, что холодно утро и надо беречься;

Или другое, что можно доверить и всякому уху!

Но невзирая на это, завистников больше и больше

С часу на час у меня. Покажусь с Меценатом в театре

Или на Марсовом поле, — все в голос: «Любимец Фортуны!»

50 Чуть разнесутся в народе какие тревожные слухи,

Всякий, кого я ни встречу, ко мне приступает с вопросом:

«Ну, расскажи нам (тебе, без сомнения, все уж известно,

Ты ведь близок к богам!) — не слыхал ли чего ты о даках?»

«Я? Ничего!» — «Да полно шутить!» — «Клянусь, что ни слова!»

«Ну, а те земли, которые воинам дать обещали,

Где их, в Сицилии или в Италии Цезарь назначил?»

Ежели я поклянусь, что не знаю, — дивятся, и всякий

Скрытным меня человеком с этой минуты считает!

Так я теряю мой день и нередко потом восклицаю:

60 — О когда ж я увижу поля! И когда же смогу я

То над писаньями древних, то в сладкой дремоте и в лени

Вновь наслаждаться блаженным забвением жизни тревожной!

О, когда ж на столе у меня появятся снова

Боб, Пифагору родной, и с приправою жирною зелень!

О пир, достойный богов, когда вечеряю с друзьями

Я под кровом домашним моим и трапезы остатки

Весело сносят рабы и потом меж собою пируют.

Каждому гостю закон — лишь собственный вкус и охота,

Каждый по-своему пьет: иной выбирает покрепче,

70 Ну, а иному милей разбавленным тешиться Вакхом.

Нашей беседы предмет — не дома и не земли чужие;

Наш разговор не о том, хорошо ли и ловко ли пляшет

Лепос, но то, что нужнее, что вредно не знать человеку,

Судим: богатство ли делает иль добродетель счастливым;

Выгоды или достоинства к дружбе вернее приводят;

В чем существо добра и в чем высочайшее благо?

Цервий меж тем, наш сосед, побасенку расскажет нам кстати.

Если богатство Ареллия кто, например, превозносит,

Не слыхав о заботах его, он так начинает:

80 «Мышь деревенская раз городскую к себе пригласила

В бедную нору — они старинными были друзьями.

Скудно хозяйка жила, но для гостьи всю душу открыла:

Чем богата, тем рада; что было — ей все предложила:

Кучку сухого гороха, овса; притащила в зубах ей

Даже изюму и сала обглоданный прежде кусочек,

Думая в гостье хоть разностью яств победить отвращенье.

Гостья брезгливо глядит, чуть касается кушаний зубом,

Между тем как хозяйка, все лучшее ей уступивши,

Лежа сама на соломе, лишь куколь с мякиной жевала.

90 Вот наконец горожанка так речь начала: «Что за радость

Жить, как живешь ты, подруга, в лесу, на горе, средь лишений!

Разве не лучше дремучих лесов многолюдный наш город?

Хочешь — пойдем со мною туда! Все, что жизнию дышит,

Смерти подвластно на нашей земле: и великий и малый,

Смерти никто не уйдет: для того-то, моя дорогая,

Если ты можешь, живи, наслаждаясь, и пользуйся жизнью,

Помня, что краток наш век». Деревенская мышь, убежденья

Дружбы послушавшись, прыг — и тотчас из норы побежала.

Обе направили к городу путь, чтобы затемно тайно

100 В стену пролезть. И уж ночь, совершая свой путь поднебесный,

За половину прошла, когда наконец две подруги

Прибыли к пышным палатам; вошли: там пурпур блестящий

Ложам роскошным из кости слоновой служил драгоценным

Мягким покровом; а там в корзинах, наваленных грудой,

Были на блюдах остатки вчерашнего пышного пира.

Вот, уложив деревенскую гостью на пурпурном ложе,

Стала хозяйка ее угощать, хлопоча деловито:

Яства за яствами ей подает, как привычный служитель,

Не забывая лизнуть и сама от каждого блюда.

110 Та же, разлегшись спокойно, так рада судьбы перемене,

Так весела на пиру! Но вдруг громыхнули запоры,

С треском скрипнула тяжкая дверь — и хозяйка и гостья

С ложа скорее долой и дрожа заметались по зале.

Дальше — больше: совсем еле живы, услышали мышки

Зычное лаянье псов. «Ну нет! — говорит поселянка. —

Эта жизнь не по мне. Наслаждайся одна, а я снова

На гору, в лес мой уйду — преспокойно глодать чечевицу!»

137

7

Дав