Федор Орлов - Месть «Голубой двойки»

• Название: Месть «Голубой двойки»
• Автор: Федор Орлов
• Издательство: Чувашское книжное издательство
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1966

«Записки» Героя Советского Союза Федота Никитича Орлова — это воспоминания очевидца и участника грозных битв, рассказ о трудных, жестоких испытаниях, выпавших на долю его современников и сверстников в годы Великой Отечественной войны. Написанная много лет спустя после войны книга с документальной достоверностью доносит до читателя атмосферу суровых будней, героических дел советских военных летчиков.

---

Да, всякое бывает в полете, и как важно для летчика до конца сохранять выдержку, спокойствие, в самых сложных условиях быстро найти нужное решение, проявить сообразительность и находчивость. Ведь если упустишь момент — трудно будет потом изменить что-то. Поэтому пилот безукоризненно, как таблицу умножения, должен знать свое дело, свою машину, чтоб в случае необходимости мог работать даже вслепую. Я никогда не забуду один случай — может, после него появилась у меня на висках первая седина. Как-то мы дважды летали на цель. В первый раз отбомбились удачно, а при втором вылете все вокруг окутал густой туман. Посоветовавшись с Евгением Ивановичем, решили вернуться с бомбами в Бережу. Захожу на посадку, стараясь попасть в луч единственного тусклого прожектора. И вдруг перед самым приземлением со старта дают красную ракету, что значит «уходи на второй круг». Я мгновенно даю газ. И вдруг «забарахлил» один из левых моторов. А машина перегружена, прямо под нами лес. Скорость самолета почти критическая, разворачиваться опасно — зацепишься за деревья и подорвешься на своих же бомбах. Вся жизнь прошла в этот миг перед глазами, сам я, наверно, побледнел как полотно, на лбу выступил холодный пот. Начал делать незаметный крен над самой макушкой леса, будто выполняя вираж по замкнутой кривой. И, снова выйдя на аэродром точно со стороны посадки, нормально приземлился. Этот злополучный красный сигнал едва не стоил жизни экипажу. Оказывается, мне «удружил» его инженер эскадрильи Андрей Иванович Тружеников: он хотел нам помочь, получше осветить посадочную площадку и выпустил ракету перед самым носом корабля. А она оказалась красного цвета…

Старшина Бутенко командует генералом

Близится двадцать четвертая годовщина Великого Октября. На общем собрании мы решили: увеличить количество боевых вылетов за ночь, устроить и немцам «праздник». Как и прежде, под вечер наши экипажи вылетали в сторону фронта. Загружались там на близлежащих аэродромах бомбами и по три-четыре, а то и все пять раз за ночь летали на цель..

4-го ноября «Голубая двойка» дожидалась сумерек на Макаровской площадке. День был морозный, ясный, только легкие перистые облачка закрывали иногда солнце, — в общем, самая подходящая погодка для рыболовов. Прорубив на озере лунку, мы со штурманом удобно расположились рядом. Но вскоре нас прогнал оттуда какой-то немецкий самолет, который покружил над аэродромом и ушел на восток. Потом глядим, возвращается обратно и уже совсем низко. Заметил, видно, наши корабли и решил обстрелять их из пулемета. Но вдруг перед самым носом немца стали рваться снаряды — не дремали наши зенитчики. И, выпуская клубы черного дыма, «юнкере» скрылся за лесом.

Под вечер мы перелетели в Кресцы. Получили задание бомбить аэродром Сольцы, где скопилось много немецких самолетов. Погода была хорошая, мы уже немного знали местность, и потому легко нашли цель. Но подойти поближе рискованно — там наверняка сильная противовоздушная оборона. Федя Локтионов с штурманом Скорыниным пошли на разведку. Лишь один прожектор откликнулся на шум моторов, взрывов же снарядов вообще не последовало. Может, специально молчат немцы, чтобы не раскрывать себя? Разворачиваемся на цель восточным курсом — это иногда помогает, фрицы могут подумать, что мы уже пустыми возвращаемся к себе, мол, не стоит лишний раз и «голос подавать», а то и вообще за своего примут. Тем более что в таких случаях специально летишь на «расстроенных» моторах, подлаживаясь под звук немецких машин. По экипажу Локтионова стреляли совсем мало. Значит, все спокойно.

Ну, думаю, теперь мы отбомбимся по всем правилам. И вдруг — я даже подскочил от неожиданности на сиденьи — нас ослепил яркий свет прожектора. Теперь только жди разрывов. Второй-то залп не так страшен, уже знаешь, что делать, а вот первый… С ума можно сойти от томительного ожидания: попадут или не попадут? Уф-ф, снаряды разорвались далеко, сзади и выше. Значит, надо еще увеличить скорость и опуститься пониже. Держу курс прямо на аэродром. Прожекторов теперь полно, совсем рядом рвутся снаряды. Наконец, бомбы пошли по назначению. Теперь, чтобы скорей уйти из зоны зенитного огня, надо опускаться еще ниже. Вот уже пятьсот метров, четыреста. Только у озера Ильмень я немного успокоился, облизал, наконец, запекшиеся пересохшие губы. Спина была влажная, по лицу катился холодный пот; хотя день был по-настоящему морозный. В Кресцах нас встретил сам генерал Куцевалов. Поинтересовался, как дела, посочувствовал нам и говорит:

— Теперь полетите бомбить менее опасную цель. Это поближе и нет там столько зениток. Только побольше бомб захватите.

Разговаривая, мы вместе подошли к кораблю. Там в самом разгаре была работа. Борттехник Свечников со своим помощником Киселевым все еще копался в моторах, выискивая пробоины, а остальные ребята под руководством Сырицы подвешивали бомбы: Бухтияров и Резван подтаскивали их, Козырев подцеплял, а Бутенко стоял на лебедке и по команде штурмана выполнял «майна-вира». Генерал Куцевалов вновь напомнил:

— Берите побольше осколочных бомб, пригодятся. И не жалейте патронов. Только что от партизан получено сообщение, что в пункт Ситно прибыла испанская «Голубая дивизия». Надо сделать все, чтобы стереть ее лица русской земли. — И сам пошел под корабль посмотреть, скоро ли закончат подвеску бомб. В это время Бутенко, который стоял на лебедке, и не видел, как мы подошли, закричал на командующего:

— Эй, ты там, что стоишь, подавай скорей бомбу, вылетать пора!

Мы так и обомлели. Ну, думаю, будет сейчас гроза, уже не раз приходилось слышать, что характерец у генерала — дай боже… А тот ничего не сказал, молча нагнулся за бомбой. Тут уж мы, конечно, опомнились, бросились к нему и сами стали подавать бомбы наверх. Все обошлось благополучно.

Впрочем, впоследствии я убедился, что Куцевалов хороший человек — требовательный, но заботливый начальник. Кто летал хорошо, тех он любил, многих летчиков на фронте знал по фамилии. Но если кто «мазал» при бомбежке или кто из техников плохо смотрел за самолетом — тут уж пощады не жди. Что, ж, на то и генерал, чтобы заставлять всех воевать как следует. Зато нам было на руку, что он часто приезжал на аэродром: тогда во всем чувствовался полнейший порядок. Вовремя подвозили бомбы, давали сводку погоды, и даже сам командир БАО ходил по экипажам и спрашивал, все ли перед вылетом попили горячего чая. Ну, а когда этим интересуется лично командующий — как вот сегодня — это приятно вдвойне, и летишь на задание в приподнятом настроении.

Скоро наши два экипажа вышли на цель. Поработали отлично, не оставили ни одной бомбы, ни одного патрона. И были уверены, что получим хорошую оценку — если не от генерала Куцевалова, так по крайней мере от командира «Голубой дивизии». Скоро пришло и подтверждение: испанских фашистов мы потрепали основательно. Наши бомбы вызвали среди них большую панику: чуть ли не половина дивизии была перебита. Многие попали в плен. Так они, и «отвоевались», не сделав ни единого выстрела. Мы все были представлены за этот ночной налет к, правительственным наградам. Вернулись мы в Кресцы, конечно, уставшими до чертиков, но морально удовлетворенные, веселые. И радист Бутенко сразу же расхвастался перед механиком Шутко, что он-де, старшина, впервые в жизни, командовал сегодня генералом, и тот выполнил его приказание. Правда, у самого на обветренном, обросшем за ночь лице прячется виноватая улыбка. А Шутко ничего понять не может. Тут Сан Саныч подошел, начал подначивать:

— Так как же ты, Микита, командовал генералом, расскажи.

— Откуда же я знал, что он генерал, ночью-то не видно, — оправдывается Бутенко. — А надо было скорей подвешивать бомбы.

А Свечников еще подливает масла в огонь.

— Ну, смотри, Бутенко, докомандуешься. Далеко пойдешь, если тебя не остановить вовремя.

Видим, вернулся с задания летчик Большаков. Ходит вокруг самолета, считает пробоины. Да, многовато их для начала. Большаков только недавно прибыл к нам из училища, и сегодняшний вылет для него, пожалуй, первое серьезное боевое крещение. Ведь даже нам, «старичкам», попадавшим и не в такие передряги, пришлось нынче нелегко, а каково было ему? А в воздухе он вел себя мужественно и сейчас ничего, молодцом держится. Улыбается, хотя лицо иссера-красное от усталости. А когда Большаков снял шлем, я не поверил своим глазам: виски у него были совсем седые. Немало, видно, пережил и передумал он за несколько страшных минут над целью, в тесном кольце лучей немецких прожекторов, среди рвущихся снарядов… А его молодой штурман Черниченко — тот вообще молчал, не разговаривал ни с кем. Каждый по своему переживает полет. Но ко всему привыкает человек. На фронте некогда предаваться унынию, здесь что ни день — новое переживание, посильней вчерашнего. И когда получаешь очередное боевое задание, думаешь уже только о нем, отключаешься от всяких посторонних мыслей. Ведь полет — это проверка всех физических и духовных качеств человека, экзамен на преданность Родине. Скоро тот же Большаков — молодой парень с седыми висками — научился улыбаться как ни в чем не бывало, считая новые пробоины на своем корабле. Все вошло в нормальную колею фронтовой жизни.