Роберт Хелленга - 16 наслаждений

• Название: 16 наслаждений
• Автор: Роберт Хелленга
• Издательство: Гаятри
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-9689-0033-4

Американка Марго Харрингтон, молодой реставратор книг, живя и работая в небольшом флорентийском монастыре кармелиток в дни наводнения 1966 г., обнаруживает восхитительный томик с шестнадцатью эротическими гравюрами руки Джулио Романо, сопровождающими весьма пикантные сонеты Пьетро Аретино. Почти пять веков назад Ватикан настоял на уничтожении всего тиража. Интригующим загадочным образом этот единственный экземпляр уцелел и приобрел в наши дни баснословную ценность, а также уйму претендентов на обладание…

«Похотливые сонеты», или «16 наслаждений» – книга, переиначивающая жизни людей. И для Марго эта книга припасла испытание «страстью и златом». А что в награду? Chi vivra vedra, как: говорят итальянцы. Поживем – увидим.

---

Утром в Рождество мы открыли наши подарки – шарф и новый кошелек для Сандро, нефритовые сережки и ожерелье для меня – и пошли бродить по городу. В Европе люди действительно знают, как надо закрываться на праздники. Магазины, булочные, лавочки деликатесов, мясные лавки, рестораны – все были закрыты тяжелыми металлическими решетками, похожими на гаражные двери. Знакомые улицы выглядели странно, настороже.

У итальянцев есть поговорка, которая напомнила мне о доме, пока мы бродили по пустому городу: «Natale con i tuoi e Pasqua con chi vuoi» – «Проводи Рождество со своей семьей, а Пасху – с кем хочешь». Мне вдруг очень захотелось позвонить домой, где праздновали Рождество без меня, и мы пошли на почту. Мне было тревожно, ведь я не писала папе все это время (послала лишь одну открытку) и не звонила. Но с другой стороны, я ведь собиралась уехать домой на Рождество, так что какой был смысл писать.

Я сказала девушке у стойки, что хочу позвонить в Соединенные Штаты, назвала номер и ждала в стеклянной будке, когда меня соединят. На стене висели таймеры с указанием номеров будок, чтобы можно было следить, сколько времени ты разговариваешь. Сандро немного поболтал с девушкой и затем сам вошел в одну из будок.

Когда я услышала папин голос, у меня слегка перехватило дыхание.

– Алло? – сказал он. – Алло? Алло? Марго, это ты?

– Папа, это я.

– У тебя все хорошо?

– О, папа, я так рада. Я влюблена, по-настоящему влюблена. У меня голова идет кругом. Ты хорошо меня слышишь? Не хочется об этом говорить слишком громко.

– Ты где находишься?

– На почте.

– Посреди ночи?

– Здесь девять часов утра. Почему ты спрашиваешь? Сколько времени у вас?

– Два часа ночи.

– О, папа, я думала сейчас у вас полдень. У вас все еще Рождество?

– Пока еще вечер накануне Рождества. Я наполняю праздничные чулки. Твой я отдал ухажеру Молли. Его зовут Тежиндер, и он из Пенджаба. Он сикх и носит чалму.

– Он тебе нравится?

– Похоже, он славный парень.

– Ты получил мою открытку? – Я послала ему открытку на Благовещение.

– Она на холодильнике. – Наступила пауза. – Кто этот счастливчик?

– Он итальянец.

– Женат?

– Нет, папа. То есть да, но он разводится. Он из Абруцци. Он главный реставратор всей области Тоскана. Он работает над фресками часовни Лодовичи в Бадиа. Ты помнишь Бадиа? Монастырь, где в крытой галерее был настольный футбол? Он все еще там.

– Я помню эту игру, но кроме нее ничего не помню.

Я представила, как он сидит за кухонным столом, наполняя большие красные чулки изюмом, и курагой, и скрепками, и резинками, и шариковыми ручками, и всякими маленькими игрушками.

– Каковы твои планы? Я имею в виду, собираешься ты домой или нет?

– В конце января мы едем в Абруцци повидаться с родителями Сандро, а затем в Рим.

– Ты написала своему боссу в Ньюберри? Он как-то на днях звонил сюда. Он недавно вернулся, и, по правде говоря, мне кажется, что ты потеряла работу.

– Послушай, папа. Я здесь работаю над очень важной книгой, это настоящая профессиональная удача, поверь мне. Я никогда не прошу себе, если упущу такую возможность.

Опять пауза.

– Я думал, что в Италии нельзя получить развод.

– Это аннулирование брака. Это то же самое. Вот увидишь. Не волнуйся, пап. У меня все в порядке. Все хорошо. Я напишу тебе, правда, напишу. Но мне уже пора идти.

– Я думаю продать дом.

– Дом? Наш дом? – Сандро закончил разговаривать по телефону. Я видела, как он беседовал с девушкой у стойки. – Где же ты будешь жить?

– Я могу поехать в Техас, – сказал он. – Выращивать авокадо.

– Ты говорил об этом с Мэг и Молли?

– Немного. Но я точно не знал до сегодняшнего вечера. Может быть, пора идти дальше. Попробовать что-нибудь еще.

Мне пришлось сдержать порыв отругать его.

– Ты кого-нибудь знаешь в Техасе?

– Некоторых садоводов, некоторых грузоотправителей. Я годами заключал с ними сделки по телефону.

– Ну, папа, я не знаю, что сказать. Я крайне удивлена.

– Тебе не надо ничего говорить. Просто посмотрим, что получится.

– Мне надо идти. Береги себя, папа.

– Ты тоже береги себя.

– Папа, я люблю тебя. Передай всем, что я их люблю. И собакам тоже.

– Они скучают по тебе. И я скучаю.

– Я тоже по тебе скучаю, папа. До свидания.

Когда я вышла из будки, Сандро опять говорил по телефону. Я настолько была озабочена новостями от отца, что мне и в голову не пришло до тех пор, пока мы не легли вечером спать, что не только я не поехала домой на Рождество.

Кроме аппретирования[134] не было ничего, что бы я не могла делать при помощи моих инструментов и доли присущей янки смекалки прямо в квартире Санди Я смонтировала собственную швейную рамку и послала Сандро в Санта-Катерина за небольшим блокообжимным прессом. Я надоумила его сказать, что синьор Переплетную доску Сечи, переплетчик из Прато, который был так добр и одолжил его монастырю, просит вернуть пресс назад. Переплетный пресс, нитки, кожу кусок прекрасного темно-красного сафьяна и клей – все это я могла найти во Флоренции.

Если бы я стала описывать свой идеальный день, он выглядел бы так: встаю рано утром, выхожу купить свежего хлеба и фруктов, выпиваю с Сандро caffélatte, для себя варю яйцо, провожаю Сандро; тружусь над Аретино до полудня (мою и чищу каждую страницу, чиню каждый разрыв, обрезаю кожу); на ланч ем салями, сыр и рane toscano, и может быть, выпиваю стаканчик «Кьянти»; часик лежу на спине и расслабляюсь, пока мой мозг совершенно не успокоится, не станет гладким, как поверхность пруда, чтобы он мог отражать Божественное сияние (я подхватила эту идею в Санта-Катерина); возвращаюсь к работе; совершаю небольшую прогулку без всякой определенной цели; сажусь на оранжевый ящик у окна и смотрю на площадь до тех пор, пока Сандро не придет домой; мы валяем дурака, отправляемся ужинать, разговариваем о том, как прошел день; приходим домой, еще немного валяем дурака, читаем и засыпаем.

Я придерживалась такого распорядка где-то до середины января, когда нужно было закончить с Аретино, что я собиралась сделать в мастерской синьора Сечи в Прато. Во время прогулок я иногда навещала Сандро во дворце Питти, где поврежденные картины (многие из них были перебинтованы) лежали в Лимонайе, будто пациенты в госпитальной палате, или в Бадиа, где проходила подготовка к снятию со стен фресок в часовне Лодовичи, к операции, которая называлась strappo.[135] Иногда я ходила на площадь Микеланджело, а иногда ездила на автобусе в Фьезоле и совершала свою любимую прогулку в Сеттиньано, где останавливалась в Каса дель Пополо выпить стакан вина, прежде чем вернуться на автобусе в город. Домой. Я была cittadina, помните?

* * *

Я упросила синьора Сечи позволить мне пользоваться его инструментами для нанесения золотого тиснения, необходимыми, чтобы закончить переплет книги. Эти инструменты очень тонкие и дорогие, и вообще-то спрашивать разрешения пользоваться ими было все равно, что просить кого-то одолжить тебе его зубную щетку. Но когда я объяснила все обстоятельства и показала ему книгу, он все прекрасно понял и даже предложил взять эту работу на себя. Возможно, это и было разумным предложением. Он имел гораздо больше опыта, чем я, и он показал мне некоторые свои работы – удивительно красивые. Но я хотела сделать все сама. Он это тоже понял и обещал помогать мне всем, чем только мог.

Его мастерская была красивой. Его инструменты были красивыми и идеально чистыми, его бронзовые шрифты были высочайшего качества, и золото, которое он использовал, было самой высокой пробы. Я выбрала узор, состоящий из нескольких простых орнаментов.

Сафьян, который я выбрала, имел четкую зернистую поверхность, и я провела все утро, полируя его при помощи теплого гладила, сглаживая все неровности. В полдень синьор Сечи помог мне выбрать шрифт и установил его в паллеты: «Le preghiere cristiane preparate da Sauta Ghdiana d'Arezzo». После мучительных раздумий я решила использовать «Preghiere cristiane» вместо «Sonetti lussuriosi» для заголовка на корешке.

Эстетическая задача, которую я поставила перед собой, – попытаться вписать в узор обложки изгиб моста Санта-Тринита, но синьор Сечи заметил, что из-за нехватки соответствующих инструментов длинные изгибы, о которых я думала, будут выглядеть тонкими и слабыми без должной опоры. В конце концов мы остановились на двух прямоугольниках, один в другом, увенчанных четырьмя микеланджеловскими изгибами с простым цветочным орнаментом по углам. Была также и техническая проблема. Изгиб сложный. Когда мост восстанавливали после войны (он был взорван нацистами), инженеры не смогли найти формулу, чтобы выразить изгиб математически, и я тоже не могла понять, как изобразить его при помощи отделочных инструментов. Но синьор Сечи нашел решение. Мне следовало воспользоваться очень маленьким валиком (инструментом, похожим на колесико, которым разрезают пиццу), чтобы перевести с бумажной выкройки на сафьян основной рисунок – начертить длинную плавную часть изгиба. А затем обработать каждый конец там, где изгиб начинает закручиваться, как пружина, при помощи двух специальных полукруглых стамесок- бронзовых инструментов, предназначенных для того, чтобы оттискивать разного размера дуги.