Дэйв Эггерс - Душераздирающее творение ошеломляющего гения

• Название: Душераздирающее творение ошеломляющего гения
• Автор: Дэйв Эггерс
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-699-21049-7

Книга современного американского писателя Дэйва Эггерса — душераздирающее творение ошеломляющего гения, история новейших времен и поколения X глазами двадцатилетнего человека, попавшего в крайне тяжелое положение. Одно из величайших произведений современной мировой литературы в 2001 году было номинировано на Пулитцеровскую премию. Ни одно произведение последних сорока лет после книг Дж. Д. Сэлинджера не вызывало такую бурю откликов во всем мире. Впервые на русском языке.

---

— Мы не сможем вам заплатить, — говорим мы.

— Не вопрос, — говорит он.

Мы понятия не имеем, зачем ему это надо: залезать в машину с четырьмя незнакомыми людьми, а потом голым бегать по пляжу — но мы, представьте себе, и не хотим знать.

И вот не по сезону холодным октябрьским утром мы оказываемся на пляже «Черные пески» на плоскогорье Марин. Мы только что разделись и обнаружили: там, где у пятого парня предполагается просто пенис, наличествует пенис, сквозь который продета какая-то золотая штуковина. Что-то вроде иглы, гвоздя или чего-то в этом роде — трудно сказать, не всматриваясь. Мне от одного взгляда становится нехорошо. Я благочестивый и запуганный католик, до десяти лет вообще не видел своего пениса, а до поступления в колледж не дотрагивался до него, и смотреть на эту штуку, про которую я даже не знал, что так бывает… Я переключаю внимание на груди Марни: без одежды они выглядят совсем иначе, чем в одежде и — представьте себе — они вроде как несимметричны. Джун выглядит нормально, она гибкая и сильная и, безусловно, единственная из нас всех, у кого все на месте и как полагается. Потом я пытаюсь прикинуть, чей пенис больше — мой или Муди, — но потом решаю, что, по крайней мере в неэрегированном состоянии, у нас ничья. Или почти ничья. Ну и ладно.

Мы молоды, мы наги и мы на пляже!

Дебра достает аппаратуру и усаживается на бревно лицом к воде. Мы отходим на двадцать ярдов для разбега, а потом мчимся мимо нее вдоль берега на полной скорости. Мы стараемся рассредоточиться, чтобы в тот момент, когда мы мимо нее пробежим, было видно каждого и чтобы были представлены все цвета и размеры. Будет красиво и поэтично, но оказывается, что это жутко больно. Пенисы болтаются вверх-вниз, а когда мы набираем скорость, они мотаются вправо-влево и вперед-назад (кто бы мог подумать, что еще и вправо-влево?). Дико больно. Люди не должны такого делать. Пенисы придуманы не для того, чтобы с ними бегать. У меня в голове возникают образы: полуоторванный глушитель скребет дорожное покрытие, птица вытряхивает жизнь из червяка… Больно до идиотизма. Мы пробегаем мимо Дебры, она щелкает раза два, потом мы всё повторяем. И еще как минимум двенадцать раз. Я начинаю на большей части дистанции придерживать пенис рукой и отпускаю, лишь когда пробегаю прямо перед Деброй. Не могу представить себе, каково парню с пирсингом. Вряд ли пирсинг помогает, чтобы не болтался. Вот если бы это был специальный крючок, скажем на пупке…

Мы делаем еще снимок, где все бегут со стороны Дебры прямо в воду, а та, как всегда, ледяная. После чего одеваемся и едем по домам. И вот фотографии готовы: все мы безнадежно размазаны, а наших благородных демографических усилий (две девушки, один чернокожий) практически невозможно заметить. Вся беготня мимо Дебры пошла коту под хвост, а значит, что мы измывались над своими пенисами зазря. Остается только последняя фотография, где все мы с голыми задницами несемся в воды Тихого океана. Ее и берем.

Эта фотография — последняя из серии, занимающей шесть страниц и открывающей первый номер: это визуальный монтаж, предваряющий процитированный выше манифест. Каждая страница — что-то вроде коллажа: фотографии упираются друг в друга. Над каждой напечатано слово. Например:

Над фотографией молодой женщины избалованного вида: Не-а1.

Над витриной с оружием на продажу: Не-а2.

Над двумя пупсиками в подвенечных нарядах: Не-а3.

Над телевизионным проповедником, превозносящим свою паству: Не-а4.

Над фрагментом «Похищения сабинянок»: Не-а5.

Над молодым человеком, который глумливо ухмыляется крупным планом: Не-а6.

Над грудой деловых дамских туфель с высокими каблуками: Не-а7.

Над крупным планом воротничка и галстука: Не-а8.

Над Адамом и Евой, которых изгоняют из райского сада: Не-а9.

Мы искренне убеждены, что у нас получилось творение такой мощной гениальности и провидческой силы, что оно запросто может породить бунт. Если смысл не везде ясен, вот расшифровка:

1 Мы не избалованные и не бездельники!

2 Мы считаем, что оружие не должно продаваться в магазинах.

3 Мы не любим институт брака.

4 И религию.

5 Мы безоговорочно отвергаем изнасилование.

6 И глумление.

7 И еще — высокие каблуки.

8 Туда же и галстуки.

9 И еще нам не нравится изгоняться богами из садов. Или клеймиться за наготу. А может, за поедание яблок. (Тут смысл не такой однозначный.].

А потом, после всех отрицаний, после вещей, которые мы безоговорочно отвергаем, на целом развороте следует кульминация, итог: огромный снимок, где пять обнаженных человек мчатся в океан, повернувшись спиной к фотографу. Над этим снимком, как девиз на гербе, черными буквами на фоне неба (снимок черно-белый), — одно единственное слово: Мощчь.

Бабах!

Вообще-то мы не сомневаемся, что движемся к чему-то эпохальному, и наш рабочий график отражает это убеждение. Наш график — тест на силу воли и пример гнилого воздействия среды, потому что, несмотря на свою маргинальность, мы начинаем придерживаться стандартного рабочего расписания: с девяти до шести плюс два-три дополнительных раунда в зависимости от того, что должно быть сделано до завтра ради нас самих и спасения человечества.

Надо — значит надо! Откладывать непристойно!

Во время рабочего дня мы с Муди занимаемся графическим дизайном, чаще всего для отдела внутренней рекламы «Сан-Франциско Кроникл». Муди, как и раньше, занимается другой маркетинговой работой, а я, как и раньше, сижу на временных приработках, в основном — в головном офисе «Пасифик-Белл» в Сан-Рамоне; там я высиживаю по восемь часов в день, занимаясь оформлением сертификатов, вручающихся в знак особых заслуг (рис. 3). Марни работает официанткой четыре вечера в неделю, но счета наши чем дальше, тем чаще оплачивает «Кроникл», руководство которой с самого начала прониклось ко мне жалостью: глаза Дианны Леви, в одиночку воспитывающей дочь-подростка, наполнились слезами, когда я сказал, что дома у меня мелкий, — и теперь они обращаются к нам за помощью в изготовлении объявлений, постеров и слоганов, где говорится о всевозможных рубриках и колумнистах. Мы выполняем эту работу со своим фирменным изяществом.

Рис. 3

— Нам нужно объявление о бизнес-обозрении, — говорят они.

— Запросто, — отвечаем мы. Результат:

«КРОНИКЛ». ОТКРОЙ СВОЙ БИЗНЕС.

— А теперь — для спортивного обозрения.

«КРОНИКЛ-СПОРТ». МЫ ВЕДЕМ СЧЕТ.

Такая растрата нашего творческого потенциала нас гнетет, и мы решаем: не надо рассчитывать, что на эти заработки мы сможем содержать «Мощчь». Хотя мы и рассказываем всем, кому интересно, что «Мощчь» начинался на отработанных кредитных карточках и излишках от наших дизайнерских гонораров, но ужасная, постыдная правда заключается в том, что я всего лишь выписал чек. На погашение первого счета из типографии ушло примерно десять тысяч долларов, и это была львиная доля денег, появившихся у меня по страховке и от продажи дома, когда решился вопрос с недвижимостью. Сначала я считал, что мы должны говорить всем правду. Какая метафора лучше описывает наше предприятие? Скромная сумма, возродившаяся из праха наших родителей (в буквальном смысле), дала нам возможность делать, что нам хочется, спасла от необходимости продавать кому-то идею, добывать на нее финансирование или навсегда отказываться от нее, когда станет ясно — а это станет ясно, разумеется, — что никто не собирается вкладывать деньги в нашу нелепую авантюру. Но тогда получается, что нас не за что хвалить. Так нет необходимых ниточек. Муди и Марни и так знают, откуда взялись деньги, но больше никому никогда ни слова. Что, если остальные поймут неправильно — или слишком правильно? Впрочем, после первого взноса денежные вливания требуются минимальные, поскольку предприятие почти сразу же начинает себя окупать; надежды же на то, что оно начнет окупать заодно и нас, остаются призрачными и отдаленными. Впрочем, все может измениться очень быстро. Все может измениться, если бы, к примеру, мы были не компанией безвестных полудурков, ляпающих дешевый журнальчик, а… хорошо, допустим, той же компанией полудурков, но при этом один из них — звезда популярного и безумно влиятельного, приподнимающего завесу настоящей жизни шоу МТВ.

Мы подаем заявки.

Мы с Марни решаем, что заявляться будем оба. Заполняем небольшую анкету. В соответствии с требованиями, готовим видеозаписи, где мы делаем что-нибудь такое, что, по нашему мнению, может показаться завлекательным. Некоторые катаются на скейтборде. Некоторые танцуют чечетку, рассказывают о семье и возятся со своими собаками. Я же сижу за столом на складе и, пока Муди снимает меня, разговариваю ни о чем, а потом, как бы ни с того ни с сего начинаю эпилептически отстукивать барабанную дробь. Я изображаю барабанщика группы «Лавербой», который не может стучать в барабан, не гримасничая и не корчась в конвульсиях, как будто сел на провод под током. Нам кажется, что запись получилась смешная. Не исключено, что она вышла скорей жуткой, чем смешной, но Муди веселился. Мы отсылаем запись.