Борис Мариан - Ночной звонок

• Название: Ночной звонок
• Автор: Борис Мариан
• Издательство: Литература артистикэ
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1985

В книгу включены остросюжетные повести, посвященные работе советских военных разведчиков («Дело капитана Егорова»), поимке дезертиров и преступников во время Великой Отечественной войны («Марченко и варнаки»); действие повествующих о борьбе с расхитителями социалистической собственности повестей «Три трудных дня капитана Влада» и «Поднесение даров» происходит в наши дни; морально-этическим проблемам посвящена повесть «Приезд старшего брата».

---

— Наверное, вина моя, товарищ майор. Незадолго до вашего прихода я вещмешок вытряхивал там.

Майор резко повернулся к Игнатьеву, с минуту смотрел на него, словно ничего не понимал, потом тяжело вздохнул. Все опустили головы. Весенин, раскрыв рот, смотрел на старшину: у старшины и вещмешка-то нет. Полевая сумка… Значит, он, Весенин, прав. Не мог он, Весенин, ошибиться. Старшина Игнатьев — контрразведчик. И ему для чего-то нужно, чтобы никого ни в чем не подозревали. Случайность и случайность. И чтобы не было разбирательства.

Открылась дверь. Шаповал торжественно отрапортовал:

— Печатать можно, товарищ майор. Повреждений почти нет. Удалось отмыть.

У всех словно камень с души свалился.

— Ну, черт возьми! — выругался Спасов. — Печатать. Заново. А ты, Игнатьев, исправляй свою ошибку. Воды побольше наноси в чан. И трое суток ареста.

— Есть наносить воды в чан. И трое суток ареста!

10

Издавна повелось называть глаза человека зеркалом души. Но задумывался ли кто над тем, что применима эта пословица лишь к детям, да еще к тем, кто прожил свои годы в святом неведении жизни? Что такое зеркало? Кусок стекла, точно воспроизводящий любой предмет. Отразив, зеркало ничего не скроет, но ни о чем и не расскажет. А глаза, если они даны не равнодушному, не наивному человеку, никогда не будут немы.

Странные глаза были у Игнатьева, когда он в тот злополучный вечер шагал из расположения фотоотделения в штаб корпуса, чтоб доложить дежурному о своем аресте. Старшина брел по улице и лениво покусывал прутик. Глаза выражали смятение: в течение одного дня два таких неожиданных сюрприза. Сперва Весенин открытие сделал — что он, Игнатьев, не старшина Игнатьев, а следователь; теперь вот пришлось брать на себя вину, которой не совершал… Игнатьев дошел до здания школы, где помещался штаб корпуса, прошел в отдел разведки, доложил об аресте. И Коробов, и Мартемьянов удивленно посмотрели на провинившегося старшину, потом друг на друга, снова обратила взоры на Игнатьева.

— За что это вас, старшина? — спросил майор Коробов.

— По неосторожности чуть фильм не испортил. Запылил…

— А-а…

Майор вздохнул. До сих пор ни в штабе корпуса, ни в других службах не практиковался арест. Летчикам выносили благодарности, награждали, давали выговоры, понижали в должности. Но арест? Что толку, если трое суток без дела пролежит на лавке провинившийся? Еще и часового к нему приставляй… Два бездельника будет.

— Что ж, старшина, — решил наконец Коробов. — У нас в разведке посыльного нет. Побегаешь за него три дня. Вечером полы поскребешь в штабе. Вот и назовем это твоим арестом. На ночь уходи к себе в фотоотделение. Здесь мне негде тебя держать. Впредь с фильмами осмотрительнее будь: пилоты жизнью рискуют, а вы там черт знает что вытворяете.

И пришлось старшине Игнатьеву бегать за посыльного: из штаба на аэродром, с аэродрома на радиостанцию и обратно. Одних вызывал, другим вручал пакеты, третьим передавал устные приказания майора Коробова или его помощника Мартемьянова.

Сердцем корпусной разведки были двое — майор Коробов и капитан Мартемьянов. Первый был уже немолодым человеком — далеко за пятьдесят. Медлительный, флегматичный, мягкий по натуре, майор Коробов целиком передоверил дело помощнику. Мартемьянов был полной противоположностью своему начальнику: быстрый, находчивый, резкий. Как только он появлялся, начиналась суета, телефонные звонки, беготня. И весь этот шум перекрывался голосом капитана Мартемьянова: «Где, где танки? Ох, черт возьми, да сообщайте же данные по рации!» «Шифровальный отдел! Вы что, спите там? Немедленно шифруйте и передавайте о танках на передовую. Что?!» Не положив еще трубки одного телефона, он хватал другую: «Соедините с аэродромом» или «Соедините с Хозяином», «Дайте старт».

Через Мартемьянова шли все данные корпусной, наземной и воздушной разведки. Он знал, куда и откуда сняты тот или иной полк, батальон, дивизия, где и на какой час готовится наступление противника, куда переместил он огневые точки.

Наступал вечер, и заместитель начальника разведки, в последний раз выругавшись на то, что быстро проходит день, моментально исчезал, словно проваливался или испарялся. Дежурные и посыльные могли вздохнуть, но ненадолго. Через час он появлялся в своей комнате, и снова начинался круговорот: «Штурманы эскадрильи Якубовского? В двенадцать ноль-ноль ко мне с картами!», «Посыльный, марш в фотоотделение, пусть приготовят еще один экземпляр вчерашних фотосхем для штаба армии», «Дежурный, да куда же вы делись, черт возьми! Свяжитесь с армейской разведкой, сообщите, что сведения о переброске войск противника в полосе действия корпуса будут к завтрашнему дню».

Первый день ареста отразился лишь на ногах старшины. От беготни по аэродрому они сделались ватными, ныли в местах переломов и только каким-то чудом продолжали носить тело.

Лишь во второй половине дня удалось побывать старшине в фотоотделении. Вышло так. Зазвонил один из телефонов. Майор Коробов слушал минут пять, потом положил трубку и обратился к Мартемьянову:

— Сергей Григорьевич, иди-ка сюда.

Они подошли к одной из топографических карт, разложенных на большом столе. Старшина Игнатьев приблизился и стал за их спинами.

— Вот в этих двух квадратах немцы беспокоят хозяйство Якунина. Сообщили, что полчаса тому назад был накрыт штаб. Сам Якунин контужен. А батарея та, дальнобойная, третий день лупит: якунинцы достать ее не могут и не знают, где расположена.

Мартемьянов все понял.

— Будет сделано, товарищ майор. — Схватил телефонную трубку, приказал: — Якубовского мне. Якубовский? Слушай, Петр, Мартемьянов говорит. Пошли пару истребителей в район девять. Зафотографируй квадраты Г-5, Г-6, Г-7. Потом Весенин внимательно посмотрит и отыщет дальнобойную артбатарею. Что? Сам полетишь? Хорошо, действуй. К вечеру чтоб фотосхема была.

Капитан обратился к Игнатьеву:

— Тебе задание: бери машину и быстро катай на аэродром. Там найди командира полка бомбардировщиков и передай этот пакет. Оттуда заедешь на командный пункт истребителей и сообщи им… На разведку пусть не посылают. Потом зайдешь к дежурному основной рации и передашь, чтоб вечером в двадцать ноль-ноль был у командира корпуса. Выполнишь все это — являйся сюда. Понял?

— Так точно, товарищ капитан: передать пакет командиру полка бомбардировщиков; сообщить истребителям, чтоб на разведку не летали; заехать к дежурному по рации, чтоб он в двадцать ноль-ноль был у Хозяина. Затем вернуться к вам.

Капитан, довольно хмыкнув, заметил:

— Будешь так же расторопен до конца войны — с медалью домой вернешься.

Майор Коробов усмехнулся благодушно:

— Да он же у нас, Сергей Григорьевич, арестант. Трое суток пройдет — и опять вместо него дадут какого-нибудь растяпу.

— Да, да. Я и забыл… — И схватив телефонную трубку, Мартемьянов закричал: — Аэродром? Дайте старт! Соедините сейчас же…

Игнатьев съездил на аэродром, на командный пункт полка истребителей и, проезжая мимо фотоотделения, попросил шофера:

— Ты подожди минут десять, я сейчас вернусь.

В фотоотделении ребята готовились к обработке нового фильма. Старшину встретили радушно:

— А вот и заключенный! Да еще по-генеральски — на своей машине.

— Как она, гауптвахта-то?

— Ничего, живем, — ответил Игнатьев. — За посыльного туда-сюда мотаюсь. Перекусить есть что-нибудь? А то за беготней в столовку не успел.

Мигом на столе появились колбаса, хлеб, сало.

Учуяв закуску, щурясь, как кот на солнце, выполз на свет из темной лаборатории Косушков. Вошел и Спасов. Поздоровался, выразительно посмотрел на Косушкова. Тот шмыгнул назад, в лабораторию. Минуты через две выплыл обратно, неся полстакана разведенного спирта.

— На, подкрепись, старшина…

Игнатьев кивнул на дверь комнаты, за которой скрылся начальник отделения.

— Не бойся. Сам распорядился. Тебе можно — для беготни полезно. А у нас задание сейчас. Якубовский полетел фотографировать.

Игнатьев выпил, разжевал луковицу, чтоб не пахло, и, оглядев присевших вокруг ребят, заметил:

— Ну, мне пора. До скорого! — Пожал всем руки и вышел.

Был уже вечер, и старшина Игнатьев рискнул наведаться к подполковнику Тарасову. Надо было узнать, к каким выводам пришли эксперты.

Игнатьев искоса посмотрел на шофера, доверительно спросил:

— Слушай, парень, как тебя зовут?

— Митро.

— Скажи, ты умеешь держать язык за зубами?

— А він у мене завжди за зубами.

— Я серьезно.

— Та хіба ж хто тримав би мене тут, якби я був бовтун… «Бовтун — знахідка для ворога» — скрізь написано.

— Так вот, Митро, давай подвернем вон туда…

— Там смерш…