Рефат Аппазов - Следы в сердце и в памяти

• Название: Следы в сердце и в памяти
• Автор: Рефат Аппазов
• Издательство: Доля
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2001

Рефат Фазылович Аппазов - один из немногих крымских татар, кого в минимальной степени коснулась трагедия депортации крымскотатарского народа. Ему посчастливилось работать рядом с легендарным главным конструктором С.П.Королёвым и быть соучастником многих выдающихся событий в области ракетно-космической техники. В конце 1980-х годов Аппазов активно включился в движение по восстановлению прав своего народа, был одним из инициаторов созыва ІІ-го Курултая крымскотатарского народа, членом президиума Меджлиса крымскотатарского народа. Книга, повествующая о некоторых значительных событиях его жизни, об интересных наблюдениях автора, написана образным и живым языком. Трагические страницы сменяются ироническими с изрядной долей юмора, оставляя место историко-политическим оценкам и даже философским рассуждениям.

---

С первых минут нашего разговора Сергей Павлович обратился ко мне на "ты". Но это "ты" было совсем другим, чем "ты" товарища Ж. Королёв этим "ты" как бы давал понять, что мы - единомышленники, он как бы брал на себя обязательства старшего в семье человека, приглашал быть с ним откровенным и, как позже убедились все работающие с ним, готов был каждого из нас защитить от беды и неприятностей как своих близких родственников.

Выйдя от Сергея Павловича, я тут же помчался к Ж. - его кабинет был в другом корпусе - и притворился давно ожидающим его. Всю остальную часть процедуры нет смысла описывать подробно - она была проведена им с подчеркнутым апломбом и со всякими мелкими уколами и издевательскими репликами. Пришлось скрепя сердце терпеть. Через какое-то время всё это забылось напрочь: ни мне, ни Тюлину, оставшемуся в военном ведомстве, никаких обвинений предъявлено не было.

Прошло несколько месяцев, заполненных напряжённейшей работой. Чувствовалось, что Королёв умеет задавать темп и сам себя не щадит. Каждый день по вечерам в его кабинете допоздна горел свет, а в рабочее время это ощущалось по многим другим признакам, в том числе, и по нашей загруженности, несмотря на постоянно увеличивающуюся численность наших подразделений. Наш отдел расширялся главным образом за счёт молодёжи, но приходили и люди, имеющие за плечами значительный опыт работы. К сожалению, никто из них не являлся специалистом в области ракетной техники, каковой у нас практически ещё и не было, а груз традиций, приобретённый ими в других отраслях, чаще мешал, чем помогал Сергею Павловичу в его стремлении создать организацию нового типа, исходя из масштабов дела и его новизны. Вскоре рядом со мной появились такие же молодые ребята, как и я сам: из университета - механики и математики, инженеры из Бауманского, авиационного, из Ленинградского военно-механического институтов, несколько человек, демобилизованных из армии.

Несмотря на огромную занятость организационной работой, Сергей Павлович иногда находил время прохаживаться между рядами кульманов, беседуя с рядовыми конструкторами, проектантами. Чувствовалось, что у него самого "чешутся" руки, чтобы сесть за чертежную доску, взять в руки логарифмическую линейку и забыть о внешнем мире. Иногда он с завистью смотрел на работу обыкновенных инженеров и техников.

В один из таких моментов ему на глаза попался я. Подошел, поинтересовался, чем я конкретно занимаюсь, спросил о жилищных условиях, вспомнил о мешках с документами.

- Ну как, больше неприятностей у тебя не было с Ж.?

- Нет, Сергей Павлович, всё обошлось.

- Слушай, вот мы с тобой уже несколько раз встречаемся, а я не знаю, как тебя зовут, даже фамилию забыл, извини меня.

- Моя фамилия Аппазов.

- Аппазов... Аппазов, - произнес он несколько раз, растягивая слова и напрягая память, - что-то я таких фамилий не встречал. А по имени, отчеству?

- Рефат Фазылович.

- По национальности ты татарин?

- Да, Сергей Павлович, я из Крыма.

- Ах вот как. Крымский татарин. Где же твои родители, родственники?

- Все в Средней Азии.

- Как же ты там не оказался?

- Я с 1939 года учился в Бауманском институте, всю войну был здесь, в Крыму не пришлось бывать больше.

Этот разговор для меня был тяжким, однако видно было, что это не простое любопытство, так как в его глазах, в тоне разговора сквозило сочувствие.

- Ничего, Рефат Фазылович, жизнь непростая штука, она приносит много сюрпризов и не всегда приятных, приходится переносить многое. Пройдём время, и всё станет на свои места. Понимаю, что тебе тяжело. Терпи.

Много позже, когда я узнал теперь известные подробности его собственной непростой жизни, я понял, почему он с таким вниманием отнёсся к моей трагедии. Он многое понимал, в том числе и наше общее бессилие против зла и произвола. Понимал также и то, что такие вопросы обсуждению не подлежат. Постояв немного в возникшей неловкости, он вдруг, чуть улыбнувшись, продолжил разговор:

- Пойдем-ка со мной, у меня тоже с Крымом многое связано.

По пути в его кабинет он стал расспрашивать, откуда я, где жил в Крыму, где окончил школу, кто мои родители, есть ли братья, сёстры. Мы вошли в его кабинет, и он пригласил меня сесть в одно из широких кресел, а сам занял другое такое же кресло. Узнав, что я большую часть жизни прожил в Гурзуфе и Ялте, он задумчиво резюмировал:

- Да, благодатные, красивейшие места.

Прикрыл глаза, чуть заметно покачал головой несколько раз и медленно, очень медленно спросил:

- А на Каче ты был?

- Нет, Сергей Павлович, не был, но много слышал о Качинской долине как об одном из удивительных мест в Крыму.

- Жаль, жаль, ты много потерял. А в Коктебеле, я надеюсь, был, на Кара-даге был?

По правде говоря, я там тоже не бывал, но не желая огорчать Сергея Павловича, находящегося в состоянии каких-то очень приятных воспоминаний, солгал:

- Да, конечно, эти места я знаю.

Он как-то сразу оживился и с какой-то мечтательной грустью, глядя куда-то вдаль, сказал:

- Знаешь, лучшей частью моей жизни я обязан этим местам. Полёты на планёрах, внизу весь Крым, горы, леса, долины, море... сказочные красоты, опьяняющий воздух... Друзья, товарищи, соревнования... Была там одна женщина, ух, какая женщина! Там можно работать от зари до зари, а усталости не чувствуешь. Я бы хотел ещё хоть раз вернуться в то время, в те места и почувствовать себя в этом бесшумном, удивительном, ни с чем не сравнимом полёте.

В таком растроганном состоянии я видел Сергея Павловича один только единственный раз, когда он не мог сдержать нахлынувших чувств.

- Сергей Павлович, вы, конечно, ещё не один раз сумеете побывать в тех местах, когда жизнь наладится.

- Твоими бы устами, да мёд бы пить, дорогой Рефат Фазылович! Я верно произнёс твое имя?

- Абсолютно точно.

Молча помечтав ещё несколько секунд, он неожиданно сменил тему.

- Ты помнишь, в Крыму было такое кушанье - рахат-лукум?

- Конечно, помню. Это такие сладкие кубики из твердого желе, обсыпанные сахарной пудрой.

- Правильно говоришь. Я очень любил этот рахат-лукум. Никакого другого сладкого, кроме рахат-лукума, я там не ел. Так вот, Рефат Фазылович, к чему это я вспомнил. Если я вдруг не смогу вспомнить твоё имя, назову тебя Рахат Лукумович - ты не обидишься на меня?

Очень довольный своей шуткой, он дружелюбно улыбался, опустив уголки губ книзу.

- Я не обидчив, Сергей Павлович. И, кроме того, это для нас обоих будет хоть каким-то воспоминанием о Крыме.

- Так и договорились. Иди, работай, а то мы заболтались. И не унывай, все беды рано или поздно уйдут. Впереди нас ждут очень большие дела.

Иногда, видимо, бывает в жизни так, что под влиянием каких-то совершенно необъяснимых причин, мы внезапно можем раскрыться, поделиться своими сокровенными желаниями, запретными воспоминаниями, невысказанными мыслями с людьми, вовсе не являющимися близкими друзьями или родственниками. Затем мы опять закупориваемся в свою непроницаемую оболочку, пока не прорвётся вдруг эта оболочка в другом месте, в другое время, чтобы сбросить накопившееся внутреннее давление и принести очередное успокоение. Такое несколько раз и со мною происходило. Что касается Сергея Павловича, то только ещё однажды он так сильно расслабился и рассказал про самые трудные времена в своей биографии, но не мне одному: с нами в машине ехал один молодой майор по фамилии Прохоров. Это было где-то в 1955-1956 годы.

Эти первые встречи с Королёвым дали возможность понять, по крайней мере, три вещи: своих людей он готов защищать; у него есть чувство сострадания; и, наконец, с ним на этом предприятии считаются. Может быть, я не сразу сделал эти выводы на сознательном уровне, будучи озабочен сиюминутными обстоятельствами, однако они, безусловно, закрепились на уровне подсознательном, ибо все последующие годы эти его качества в моих глазах оставались несомненными и неизменными, дополняясь лишь новыми подтверждениями. Своим "правом" называть меня этим новым им сымпровизированным именем он пользовался в очень редких случаях и, как правило, в отсутствие посторонних свидетелей, как бы подчёркивая нашу общую "тайну", и только тогда, когда были причины находиться в прекрасном расположении духа. "Ну, как идут дела, Рахат Лукумович?" - спрашивал он иногда при случайной встрече где-нибудь в коридоре, озираясь по сторонам и хитро подмигивая. Или: "Ну, Рахат Лукумович, ты мне никакого больше сюрприза не подготовил?" - намекая на какие-нибудь трудноразрешимые технические или организационные вопросы, с которыми приходилось к нему время от времени обращаться. Память у него была отличная, в том числе на имена, лица, события, не говоря уже о том, что касалось нашей техники, в чём я неоднократно убеждался на множестве примеров.

На основании описанных эпизодов моих первых общений с Сергеем Павловичем может создаться впечатление о каких-то особых отношениях, сложившихся между нами. В действительности никаким особым вниманием я не пользовался, никогда не входил в круг близких к нему лиц и не претендовал на это. Моему характеру подходил принцип: "Чем дальше от начальства, тем спокойнее", и я не старался по поводу и без повода попадаться на глаза главному конструктору, хотя это, может быть, и снижало мой рейтинг. Однако работа все же заставляла иметь с ним довольно частые и регулярные встречи то на больших совещаниях, то в небольшом кругу, то один на один. Работу с Королёвым я и по сей день рассматриваю как очень большое везение, позволившее мне оказаться в эпицентре одного из самых увлекательных направлений науки и техники середины двадцатого века и быть причастным ко многим событиям, удивившим и восхитившим в свое время весь мир.