Эллен Датлоу - Лучшее за год 2007: Мистика, фэнтези, магический реализм

• Название: Лучшее за год 2007: Мистика, фэнтези, магический реализм
• Автор: Эллен Датлоу
• Издательство: ИД «Азбука-классика»
• Жанр: Триллер
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-91181-510-3

Лучшие произведения малой формы в жанрах мистики, фэнтези и магического реализма в очередном выпуске антологии «Лучшее за год»!

Ежегодный сборник «The Year's Best Fantasy and Horror», выходящий в США уже почти два десятка лет, публикует повести, рассказы, эссе и стихотворения, отобранные по всему миру, и попасть в число его авторов не менее престижно, чем завоевать Всемирную премию фэнтези или «Небьюлу».

В настоящее издание вошли произведения таких мастеров, как Танит Ли, Кристофер Фаулер, Джеффри Форд, Питер Страуб, и других талантливых авторов.

---

— Какая кошка откусила твой язык, дорогуша? — поинтересовалась Дот.

Я сунул кассету в магнитолу, и Вилли Нельсон затянул «Привет, стены».

— Куда едем, Дот?

— Просто веди свою тачку прямо миль двадцать. Когда увидишь указатель на Гончарную лощину, сворачивай направо по первой же пыльной дороге.

Дот извлекла из сумочки пачку «Кулз», сунула одну сигарету в рот и щелкнула автомобильной зажигалкой.

— Не работает, — с опозданием предупредил я.

Она с полминуты копалась в своей кошелке, после чего раздраженно застегнула «молнию».

— Дерьмо. У тебя есть спички, Сид?

Краем глаза я следил, как сигарета ходит в ее губах вверх-вниз, когда она говорит.

— Извини, золотко, нету.

Дот вытащила сигарету изо рта, пару секунд разглядывала ее, а затем отправила щелчком в открытое окошко.

Привет, окно. На самом деле у меня имелся коробок огайских «Голубых головок», но я не хотел, чтобы Дот курила, потому что однажды это наверняка убьет ее. Моя мать курила, и я помню ее мокрый кашель и туго натянутую на кости кожу, когда она лежала в верхней спальне большого дома в Линчбурге,[39] попыхивая «Винстоном» в перерывах между выхаркиванием кусков разъедаемых раком легких. Когда бы мой старик ни поднимался к ней, чтобы забрать тарелки с нетронутым завтраком и спросить, не постарается ли она все-таки съесть чего-нибудь, матушка улыбалась ему — а глаза у нее были большие-большие — и вытягивала еще пару гвоздей для своего гроба из красно-белой пачки своими желтыми от никотина пальцами.

Как-то раз после того, как мне довелось стать свидетелем такой сцены, я последовал за отцом на кухню. Когда он нагнулся, чтобы поставить поднос на стойку, я выхватил из его нагрудного кармана сигареты и растер их в порошок, засыпав табачной крошкой груши и домашний сыр. И уставился на него — пусть только попробует взбеситься. Пару секунд спустя он просто протиснулся мимо меня в гостиную и врубил телевизор.

Такова история моей жизни: я пытаюсь спасть вас всех, а вы все игнорируете меня.

По ту сторону Элмонда были одни лишь горы. Дорога кружила и петляла. Наверху, где-то у макушек деревьев, на откосе у насыпи вспыхивали предупредительные огни. Я вилял, повинуясь двойной желтой линии, с трудом вписываясь в повороты, но дорога оставалась пустынной. Иногда мы оставляли позади какой-нибудь полуразвалившийся домик с помятым пикапом на грязной подъездной дорожке и покрытым пятнами ржавчины пропановым баком во дворе.

Из темноты выплыла табличка со словами «Гончарная лощина», и мы свернули на изрезанную колеями и посыпанную гравием тропу, перекрученную еще больше, чем асфальтовая дорога. Путь круто поднимался, а подвеска у «ти-бёрда» короткая, и мой глушитель не раз со скрежетом проехался по земле. Если в план Дот входило подкрасться к кому-нибудь, то этот план уже провалился. Но она заверила меня, что дом на гребне пустует, и ей известно, где спрятаны деньги.

Время от времени случайная ветка царапала ветровое стекло или боковое зеркало. Лес после летней засухи, худшей за столетие, если верить статистикам, был сух, как трут, и в зеркало заднего вида я видел клубящуюся в свете габаритных огней поднятую колесами пыль. Мы провели на этой дороге минут пятнадцать, когда Дот сказала:

— Хорош, теперь стой.

Преследующая нас туча пыли накатила, точно волна, и стала медленно оседать. Песчинки плясали в лучах фар.

— Глуши мотор, туши свет, — велела Дот.

В наступившей тишине и темноте стрекот цикад как бы придвинулся ближе. Нащупав сумочку, Дот открыла дверцу и выбралась наружу, и я увидел, что она пытается разглядеть при тусклом верхнем свете какую-то карту, начириканную на вырванном из блокнота клочке бумаги. Я открыл багажник, достал монтировку и пару кусачек для срезания болтов. Когда я обогнул машину и подошел к Дот, она уже направила на карту карманный фонарик.

— Тут не больше четверти мили вверх по дороге, — сказала она.

— А почему бы нам просто не доехать туда?

— Кто-нибудь может услышать.

— Но ты сказала, что дом пустует.

— Угу. Но какой смысл испытывать судьбу?

Я рассмеялся. Испытывать судьбу? Забавно. Впрочем, она так не думала и ткнула меня локтем.

— Прекрати, — фыркнула она и вдруг сама хихикнула. Я обвил рукой с инструментами талию Дот и поцеловал ее. Она оттолкнула меня, но не слишком грубо. — Идем.

И мы зашагали по пыльной дороге. Когда Дот выключила фонарик, осталась лишь бледная луна, пробивающаяся сквозь листву деревьев, но постепенно наши глаза привыкли к сумраку. Над нами вздымался черный лес. Ночные прогулки по чащобам всегда рождали во мне ощущение, что я попал в какой-то подростковый ужастик. Вот сейчас из дебрей выскочит с диким визгом парень в хоккейной маске и покромсает нас на ленточки длиннющими бритвенно-острыми ногтями.

Дот услышала об этом летнем коттедже, принадлежащем богатеям, когда работала в Шарлотте.[40] Бройхиллы, или родственники Бройхиллов, — старая финансовая аристократия, наследники мебельного бизнеса. А может, это были Дюки и табак. В любом случае, они пользовались своей хибарой всего месяц-полтора в год. Иногда туда заглядывает уборщик, но в доме не живет. Дот слышала, как их родовитая дочка говорила своему дружку, что ее семейство хранит там десять тысяч наличными на тот случай, если очередной профсоюзный бунт или беспорядки из-за призыва в армию вынудят их на время удрать из города.

Так что мы просто залезем внутрь и найдем деньги. Таков план. Он казался мне немного ненадежным. В прошлом у меня водились бабки — мой старик владел автомобильным агентством, пока не вылетел в трубу. Бросить груду монет в пустом доме — такое поведение богатых людей выглядело в моих глазах несколько необычным. Но Дот могла быть очень убедительной, даже когда она неубедительна, а мой отец все равно утверждал, что у меня нет ни капли здравого смысла. За двадцать минут мы добрались до просеки, и там стоял дом. Он оказался больше, чем я себе представлял. Простоватый, этакий деревенский, с кирпичной трубой и выложенным камнями входом, с бревенчатыми стенами и черепичной крышей. Лунный свет сверкал на трех выходящих на фасад мансардных окошках, но остальные окна были закрыты ставнями.

Я вогнал монтировку в зазор между стеной и петлей одной из ставен, и после некоторого сопротивления та подалась. Изнутри створки намертво держали щеколды, но мы, не церемонясь, выбили стекло и отодвинули их. Я подсадил Дот и сам последовал за ней внутрь.

При помощи фонарика Дот нашла выключатель. Мебель здесь была громоздкой, тяжелой: один только дубовый кофейный столик, который нам пришлось передвинуть, чтобы поднять ковер и проверить, нет ли под ним тайника, весил, должно быть, не меньше двух сотен фунтов. Мы сняли со стен все картины. Одна из них оказалась гравюрой на дереве, Мадонной с младенцем, только вместо ребенка женщина держала рыбу; на заднем плане картинки, за окном, дымное облако совокуплялось с пыльной дорогой. У меня аж зубы застучали от отвращения. За гравюрой не обнаружилось ничего, кроме оштукатуренной стены.

За моей спиной раздался дребезг стекла. Дот открыла бар и вытаскивала из него бутылки — а вдруг за ними есть потайной отсек? Я внимательно изучил ассортимент, взял стакан и налил себе на пару пальцев «Гленфиддиша». Устроившись в кожаном кресле, я прихлебывал крепкое пойло, наблюдая за поисками Дот. Она распалялась все больше и больше. Когда Дот проходила мимо, я поймал ее, обняв крутые бедра, и притянул ближе, усадив к себе на колени.

— Эй! Отвали! — пискнула она.

— Давай попробуем в спальне, — предложил я.

Она спрыгнула с моих коленей:

— Отличная мысль. — И покинула комнату.

Дело оборачивалось типичной для Дот одиссеей: сплошное поддразнивание и никакого удовольствия. Я отставил стакан и пошел за ней.

Дот в спальне шарила в ящиках с чьими-то трусиками и кальсонами, швыряя охапки белья на кровать. Я открыл шкаф. Там висела куча кофт, фланелевых рубах и синих джинсов, на полу стояли пара сапог для верховой езды и аккуратно выстроившиеся рядком сандалии. Я развел болтающиеся на вешалках тряпки, и там, в задней стене, обнаружилась дверь.

— Дот, тащи сюда фонарик.

Она подскочила и направила луч в нутро шкафа. Я провел рукой по стыку панелей. Дверь была такого же серовато-белого цвета, как стенка шкафа, но холодила кожу: наверняка она из железа. Ни петель, ни запоров, только поворотная ручка, вроде катушки на удочке.

— Это не сейф, — сделала вывод Дот.

— Элементарно, Ватсон.

Она оттерла меня плечом, присела на корточки и крутанула ручку. Дверь распахнулась во тьму. Она посветила в проем фонариком; Дот загораживала мне обзор, и я ничего не видел.

— Иисусе! — выдохнула она.

Что?

— Ступеньки. — Дот шагнула вперед, потом вниз. Я отодвинул чужую одежду и последовал за ней.