Андрей Добрынин - Смерть говорит по-русски (Твой личный номер)

• Название: Смерть говорит по-русски (Твой личный номер)
• Автор: Андрей Добрынин
• Жанр: Современная проза

 Это было его призванием, и он отлично справлялся с заданиями вне зависимости от собственных убеждений, признавая единственный принцип при выборе очередного места работы - размер предполагаемого гонорара. Коллеги знали его по татуировке на руке - личному номеру. Но однажды его, опытного бойца, киллера- профессионала, подставил старый приятель, крутой мафиози. Виктор Корсаков, американец русского происхождения, умел хорошо воевать. Отныне вся жизнь Корсакова направлена на месть. Готовя операцию против своего врага, он сталкивается с ошеломляющим фактом: на сей раз его цель совпала с интересами российских спецслужб.

Новое издание романа "Твой личный номер"

---

— Да, торжества торжествами... — произнес Шарль и, не докончив фразы, широко зевнул. Волна боевых машин с грохотом прокатилась над городом. В открытом боковом люке одной из них Тавернье различил установленный на турели тяжелый пулемет и стрелка, сидящего в кресле и сквозь прицел глядящего на землю. Журналисты погрузили свое имущество в джип, уселись сами, и лейтенант дал команду трогаться. Шоссе по-прежнему было запружено войсками, но теперь среди техники, двигавшейся по встречной полосе, Тавернье то и дело выделял группы боевых машин с необычным тоном камуфляжной раскраски и трафаретной эмблемой на бортах — распростертым в прыжке ягуаром. Солдаты, поглядывавшие через борта грузовиков на маленький встречный караван, выглядели щеголевато в своих черных беретах, черных шейных платках и камуфляжной форме той же расцветки, что и их машины. Ладности их облика не нарушали обвешивавшие их многочисленные подсумки, а также ножи, лопатки, фляжки и прочие предметы военного обихода, Бросалось в глаза разнообразие их вооружения: если обычные пехотинцы почти все, за исключением пулеметчиков, имели штурмовые винтовки «галил» или «М-16», то эти солдаты были вооружены кто штурмовой винтовкой с подствольным гранатометом, кто снайперской винтовкой, кто легким пулеметом, кто обычным противотанковым гранатометом. Вдобавок из-за бортов выглядывали устремленные в небо ноздреватые стволы тяжелых пулеметов, прикрепленных для удобства перевозки к днищу кузовов. На то, что Шарль снимает их, солдаты реагировали весьма нервно, переговаривались, показывая пальцами на джип, а один из солдат даже вскинул винтовку и прицелился в Шарля. Лейтенанту пришлось передать по рации приказ генерала Мондрагона не препятствовать работе корреспондентов. После этого озлобление на лицах солдат сменилось приветливыми улыбками, и в воздухе замелькали растопыренные в виде знака победы смуглые пальцы.

— Не сердитесь на них, — сказал лейтенант. — Это специальные войска, батальон «Кетцаль». Про них журналисты чего только не писали, изображали их форменными людоедами, так что...

Конец его фразы был заглушён ревом очередной тройки «Фантомов», промчавшейся на север, к горам. Тавернье оглянулся и увидел, что над холмами предгорий в воздухе на разных ысотах взад-вперед снуют вертолеты, словно маленькие хищные насекомые. Становилось ясно, что новый командующий решил с помощью карательных рейдов авиации показать населению партизанских районов цену вражды с правительством.

— Коронадо знает, что делает! — радостно воскликнул лейтенант,   перекрикивая  шум  ветра.  — Сперва их проутюжит авиация, а потом за дело возьмется «Кетцаль». Я этим марксистам не завидую!

Тавернье за эти дни слышал уже множество подобных восклицаний и потому промолчал. Шарль дремал, переваривая обильный завтрак. До въезда в Санта-Фе Тавернье молча оглядывал поля, проносившиеся по сторонам дороги, на которых кое-где виднелись тракторы или одетые в белое фигурки сельскохозяйственных рабочих. На контрольно-пропускном пункте у въезда в город они оставили броневик — видимо, таково было распоряжение генерала Мондрагона, считавшего подобный эскорт чрезмерным для столицы. Однако всего лишь через четверть часа выяснилось, что генерал жестоко ошибался.

Когда лейтенант, предъявлявший на посту документы, вновь уселся в джип рядом с водителем, Тавернье по какому-то наитию попросил его проехать в отель через самый центр города, через квартал правительственных зданий. Некий голос подсказывал журналисту, что в канун торжеств если что-то и может происходить в столице, то исключительно в центре, где атмосфера насыщена электричеством политики и войны. Лейтенант не получал от своего начальства никаких запретов на сей счет и только пожал плечами: «Через центр так через центр». Своим согласием он подписал себе и своим людям смертный приговор, но об этом не мог знать ни он, ни Тавернье, впоследствии не раз видевший во сне молодое и жизнерадостное лицо лейтенанта — таким, каким оно было за десять минут до смерти. Смерть уже перевернула в тот момент свои песочные часы, и песчинки бежали вниз с той же скоростью, с какой два джипа приближались к Пласа де Индепеденсиа — площади перед зданием парламента. Вокруг площади возвышались помпезные здания Конституционной палаты, Верховного суда и других государственных учреждений, деятельность которых за время непрерывного правления военных постепенно приобрела совершенно таинственный характер, хотя отпрыски лучших семей страны исправно, ходили сюда на службу и получали немалое жалованье. То обстоятельство, что даже запутанные имущественные споры в Тукумане разрешались генералами, ничуть не мешало обильному производству бумаг в мраморных дворцах на Пласа де Индепе-денсиа. Тавернье обратил внимание на то, что на улицах стало значительно меньше солдат и в особенности бронетехники. Лейтенант объяснил, что большая часть войск столичного гарнизона стянута в новую часть города, к резиденции президента и городку иностранных посольств, откуда по Авенида Майор войска должны проследовать мимо правительственной трибуны к пригородным казармам. Извилистые улицы старого города, хотя и довольно широкие в центре, не приспособлены для прохождения военной техники. Лейтенант говорил с Тавернье, повернувшись к нему с переднего сиденья, а джип тем временем выехал на обширную центральную площадь. Одну ее сторону целиком занимало выстроенное в духе позднего классицизма величественное здание парламента. Огромная лестница, поднимавшаяся к колоннаде перед главным входом на всю высоту цокольного этажа, с обеих сторон была обнесена мраморной балюстрадой и цепочкой бронзовых бюстов героев Республики. Сновавшие по циклопической лестнице фигурки посетителей дворца казались крошечными, как и фигурки солдат, дежуривших в тени колоннады у выложенной из мешков с песком пулеметной точки. У подножья лестницы стоял одинокий танк «Т-55». Люки были открыты, танкисты, не в силах долго оставаться внутри раскаленной стальной коробки, сидели на броне, покуривали и потягивали из банок кока-колу. На другой стороне площади под пальмами, окаймлявшими фасад здания Министерства юстиции, виделся еще один пост с пулеметом. В целом вся картина создавала впечатление невозмутимого покоя. Тавернье окинул ее одним взглядом, не переставая в то же время беседовать с разговорившимся лейтенантом. «Какой контраст!» — подумал Тавернье, невольно вспомнив рев штурмовиков над Номбре-де-Дьос.

С противоположной стороны на площадь выехал крытый армейский грузовик. Покачиваясь на брусчатке, он свернул с обозначенной разметкой полосы, по которой автотранспорт должен был пересекать площадь, и остановился перед лестницей парламентского дворца, неподалеку от караульного танка. Тавернье безучастно наблюдал за перемещениями грузовика, который по мере движения джипа становился все ближе, и вдруг, не поверив собственным глазам, увидел, как через задний борт на мостовую ловко, как кошка, спрыгнул худощавый парнишка с гранатометом, встал на одно колено и навел гранатомет на танк. Одновременно откуда-то сзади защелкали выстрелы. Танкисты, сидевшие на броне, встрепенулись, но, увидев направленное на них смертоносное орудие, скатились с танка и бросились наутек в разные стороны. Через задний борт грузовика посыпались вооруженные люди, один из которых ловко вскарабкался на танк и исчез в открытом башенном люке. За ним тут же последовал второй. Взвизгнули покрышки, джип занесло, Тавернье бросило вперед, и они с лейтенантом пребольно стукнулись головами. Когда Тавернье сумел наконец выпрямиться на сиденье замершего посреди площади джипа, он увидел, что пуля неизвестного снайпера, угодившая лейтенанту в лоб, вырвала у него всю заднюю часть черепа, а после этого пробила ветровое стекло. Водитель бессильно привалился боком к дверце машины. Очнувшийся Шарль издал нечленораздельный вопль, подхватил свой чемодан, перекувырнувшись через голову, вылетел из джипа и распластался на мостовой у колес, служивших хоть и ненадежным, но все же прикрытием. Тавернье последовал его примеру, но спокойнее ему от этого не стало — пули со всех сторон звонко щелкали по брусчатке, высекая из нее искры, и противно визжали, рикошетом взмывая в небо. Со стороны Министерства юстиции по партизанам, взбегавшим по лестнице парламентского дворца, ударил было крупнокалиберный пулемет, но тут же захлебнулся и смолк. Тавернье посмотрел в ту сторону. Один солдат из расчета лежал на бруствере из мешков с песком, свесив руки наружу, остальных не было видно. Походило на то, что невидимый снайпер застрелил всех. Оглянувшись на джип с охраной, Тавернье увидел, что пулеметчик бессильно обмяк в своем кресле, водитель уронил голову на руль, а из двух других солдат один, держась за живот, корчится от боли на брусчатке, второй же, припав на колено, стреляет из-за машины куда-то в сторону Министерства юстиции. Солдат повернул голову к Тавернье.