Неизвестен Автор - Особое задание (сборник)

• Название: Особое задание (сборник)
• Автор: неизвестен Автор
• Жанр: История

---

Статья, над которой трудился с утра Феликс Эдмундович, преследовала как раз эту цель: пригвоздить к позорному столбу интриганов с дипломатическими паспортами.

Любители заговоров должны знать, что молодая Советская Республика бдительно следит за их грязными происками.

"Сейчас этот таинственный поезд никуда не пойдет, - написал Дзержинский в заключение. - Он задержан в Петрограде Советской властью. Заговор раскрыт. Заговор американских (и не только американских) империалистов с калединцами".

И в ту же минуту, будто дождавшись, когда Дзержинский закончит свою работу, в кабинет вошел его секретарь Иван Ильич Ильин.

- На проводе заместитель наркомпрода, - доложил он. - В третий раз уж сегодня звонит...

- Что у них случилось?

- Известно что, Феликс Эдмундович... Воюют с саботажниками, ничего не могут добиться...

Не только Наркомпрод, но и другие комиссариаты терпели бедствия из-за наглого, ловко организованного саботажа чиновников.

Саботаж сделался оружием борьбы против Советской власти. Оружием опасным и изощренным, рассчитанным на паралич всей государственной жизни в стране.

Подогреваемые науськивающими их на Советскую власть врагами, чиновники приходили на службу, рассаживались за свои столы и откровенно бездельничали весь день, потирая руки от удовольствия: поглядим, дескать, как без нас, без опытнейших специалистов, справятся господа комиссары. Был и другой способ, более примитивный - вовсе не являться на службу, сидеть дома, отказываясь от сдачи дел и даже ключей от сейфов.

В середине ноября вспыхнула тщательно подготовленная забастовка банковских служащих. На дверях банков и сберегательных касс появились вызывающе дерзкие плакаты стачечного комитета, а чиновники с утра до вечера митинговали, упражняясь в остроумии по адресу назначенных Смольным комиссаров: раз взялись кухаркины дети управлять государством, так на здоровье, а мы вам не помощники...

Феликсу Эдмундовичу довелось тогда по заданию Ленина заниматься банковским саботажем. Посланные Военнореволюционным комитетом ревизоры установили весьма любопытные факты. Выяснилось, что в составе стачечного комитета действует крайне разношерстная публика - от меньшевиков до бывших царских министров, - объединившаяся на почве ненависти к Советской власти. Стало известно, что денежные средства так называемого "саботажного фонда" добыты не совсем праведным путем.

Занятный разговор был у Дзержинского с членом стачечного комитета Харитоновым, видным меньшевистским деятелем.

- Мы вынуждены предать вас суду Военно-революционного трибунала, объявил Дзержинский. - И сделаем это немедленно, если не прекратится этот преступный саботаж...

Харитонов, конечно, взвился. Кричал об узурпаторстве большевиков, незаконно захвативших власть, о священном праве граждан на забастовки, которые Смольный намерен подавить грубой силой. Лично ему, сидевшему в царских тюрьмах, трибунал не страшен. За свои политические убеждения он готов пострадать и заявляет об этом прямо, без страха...

- Позвольте, позвольте, Александр Александрович! - - прервал эту пылкую тираду Дзержинский. - Вы что-то изволите путать. При чем здесь ваши политические убеждения? Мы намерены предать вас суду по обвинению в воровстве...

Длинное лошадиное лицо Харитонова вытянулось еще заметнее. Видно было, что он не ожидал такого поворота.

- Да, да, не удивляйтесь... Мы будем судить вас публично как расхитителя народного достояния. И весь ваш стачечный комитет. Забастовка, в которой участвуют царские сановники, - это звучит. Вот ознакомьтесь с обвинением...

На столе у Дзержинского лежал подробнейший акт ревизии с точным перечислением всех украденных у государства сумм. 415 тысяч рублей стачечный комитет путем подлога изъял из активов Коммерческого банка, 120 тысяч похищено в правлении сберегательных касс, немалые деньги взяты в иностранной валюте - долларами, фунтами стерлингов, франками. Не погнушались вытащить из кладовых Русско-Азиатского банка даже мешки с разменной медной монетой.

- Это были вынужденные меры, - смутился Харитонов. - Экспроприация в целях утверждения демократии...

- У кого экспроприация? У народа, у трудящихся масс? И в чью пользу, разрешите вас спросить? Почему же господа чиновники намерены саботажничать за счет государства? Со всеми, видите ли, удобствами, получая свое жалованье...

Саботаж в Наркомпроде был не менее злостным, и это стало понятно, едва Дзержинский взял телефонную трубку. Пятую неделю подряд чиновники не являются на службу. Посылали к ним на дом курьеров - дверей не отпирают, в глаза издеваются и вообще ведут себя так, будто они хозяева положения. Дошло до того, что и ключей от сейфов не вытребовать, а в сейфах - схемы железнодорожных поставок хлеба, статистические сведения и другие документы, без которых комиссариат все равно что без рук.

- Чрезвычайная комиссия наделена огромными правами, товарищ Дзержинский! - волнуясь, кричал в трубку заместитель наркома. - Очень вас просим, примите строжайшие репрессивные меры... Вы же сами в курсе дела, с продовольственным снабжением Петрограда архискверно, а тут еще эти злобствующие негодяи...

- Какие меры считаете необходимыми?

- Наиболее активных саботажников надо арестовать и осудить по всей строгости революционного закона...

- А сколько их у вас? Активных?

Заместитель наркома начал перечислять по списку, составленному в комиссариате. Выяснилось, что заправилами и организаторами саботажа являются почти все начальники отделов и подотделов. К ним же надо отнести и правление стачечного комитета, насчитывающее девять человек.

- Таким образом, вы настаиваете на аресте тридцати своих чиновников? рассердился Дзержинский. - Странные, однако, у вас понятия о правах и обязанностях Чрезвычайной комиссии! Выходит, мы должны уподобиться царской охранке, хватавшей всех без разбора?

- Но это же враги, товарищ Дзержинский! Интеллигентные люди, а не хотят слушать никаких резонов, ведут себя, как базарные торговки!

- С арестами ничего не выйдет! - решительно сказал Феликс Эдмундович. Давайте попробуем иначе... Кто у них самый главный в комитете?..

Телефонный разговор с заместителем наркома закончился несколько своеобразным и необычным поручением для Ивана Ильича Ильина. Предварительно, еще не вызвав к себе секретаря, Феликс Эдмундович заготовил ордер.

Форменных бланков ордеров в Чрезвычайной комиссии не было: не успели заказать в типографии. Не было пока и собственной круглой печати и взамен ее пользовались печатью Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета, позаимствованной в Смольном.

Оторвав четвертушку чистого листа бумаги, Дзержинский невольно задумался. Изрядно, должно быть, удивятся будущие историки революции, если попадет когда-нибудь в их руки документ, который он сейчас составит на этом клочке бумаги. Удивятся, будут недоумевать и разгадывать и в конце концов, вероятно, поймут. По незначительному, едва приметному штриху раскрывается иной раз целая картина.

Впрочем, времени у Дзержинского было в обрез, к 11 часам его ждали в Смольном, и нужно было торопиться.

"Всерос. Чрезв. Комиссия при Совете Нар. Комис. по борьбе с контрреволюцией и саботажем, - стремительно писал он, обрубая по своему обыкновению слова энергичными точками. - Поручается Ив. Ильичу Ильину доставить..."

Четко расписавшись и скрепив ордер печатью, Феликс Эдмундович пригласил Ильина.

Долгих инструкций не понадобилось. Взаимопонимание с Иваном Ильичом возникло у него сразу, с первого дня совместной работы, и спустя пять минут Ильин уже садился в дежуривший у подъезда "мерседес-бенц", чтобы в точности выполнить поручение, данное ему председателем Чрезвычайной комиссии.

С Гороховой шофер повернул направо и выехал на Невский, затем, не доезжая до вокзальной площади, сделал еще один поворот направо и мягко остановил машину на углу Стремянной улицы.

Николай Николаевич Вяткин, в недавнем прошлом действительный статский советник и управляющий канцелярией министерства, а ныне заведующий фуражным подотделом Наркомпрода, ничего обо всем этом не знал.

Не знал ни о выписанном Дзержинским ордере, ни о том, что на второй этаж, к нему в квартиру, поднимается строгий, неулыбчивый мужчина в кожаной куртке, подпоясанной широким ремнем, и в кожаной фуражке, а следом за ним, опасливо поглядывая на маузер в деревянной колодке, висящей на боку у мужчины, поспешает дворник Кузьма.

В квартире Николая Николаевича было тепло и домовито. В спальне, задвинув тяжелые шторы на окнах, полулежала на кровати дородная супруга хозяина, маялась от очередного приступа мигрени, а горничная Ксюша, опустившись перед ней на колени, меняла намоченные холодной водой полотенца. Из детской комнаты, несмотря на строжайший запрет, слышалась какая-то веселая возня.