Елена Блонди - Татуиро (Daemones)

• Название: Татуиро (Daemones)
• Автор: Елена Блонди
• Издательство: Шико
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2012

---

И было немного ужасно сидеть в большой чужой ванной — голому, под взглядами чужих не новых мочалок и полотенец, упираться копчиком в теплое дно и ощущать, как проталкивается при движениях вода между ног. Стал намыливать голову, опускал ее низко и сильно, старательно, чтоб отвлечься на движения. И когда смывал, держа гибкую змейку душа над головой, через чистую воду увидел — на большом полотенце вдоль кафельной стены — влажные темные пятна. Понял, Ритино полотенце, только что она вот тут, в этой же ванне. И все встало на свои места. Встало… А прочие мысли из головы убежали. И хорошо. Успеется еще.

Стоя на коврике босиком, протер ладонью зеркало и ею же пригладил волосы, глядя на себя, розового, с испуганными глазами. Нахмурился, чтобы изменить выражение лица, прислушиваясь, что там, в коридоре, не ходит ли бабка.

— Ты все? — спросила Рита из-за двери.

— Ага.

— Выходи тогда.

Откинул крючок и вышел, ожидая, что она там и вместе пройдут по длинному коридору, мимо кухни и еще каких-то дверей, какой дом-то оказывается, большой и богатый, а Генка и не думал особенно никогда. Но пока возился с крючком, Рита исчезла и он пошел сам, быстро ступая мохнатыми тапками и туго запахивая толстый халат.

Открыл дверь в комнату и встал на пороге. Через опущенные шторы цедился свет, как вишневый компот, на столе в хрустальных гранях дрожало пламя свечи. Рита сидела в кресле, чуть поодаль от стола. И была такая… Пока он плескался и рассматривал чужие мочалки, переоделась. Платьице без лямочек, темное и блестящее. И — ноги. Длинные, в колготках, одна на одну и продолжали их открытые туфли, как узкие ладони с пальцами, охватившими ступни и щиколотки. Волосы забраны туго назад, гладкая голова отсвечивает темной вишней. Свет падал сзади, из-за высокой спинки кресла, и на смутно видимом лице лишь точки огоньков танцевали в зрачках.

На секунду Генка подумал, что вообще не туда открыл дверь и даже повел рукой назад, нащупывая за спиной дверную ручку. Но халат распахнулся и он поспешно стянул его на животе обеими руками. Переступил ногами, чувствуя, как елозит по голым коленям махровая ткань.

— Ты садись. Выпьем немножко, да? — вишневая головка мелькнула темным бликом, наклоняясь к столу, протянулась к фужерам окрашенная в цвет жидкой крови рука.

Генка осторожно сел, затягивая пояс халата. Взял свой бокал и одним махом вылил в себя два глотка с донышка. Кашлянул, но сдержался, кинул в рот кусочек ветчины. Только после этого пальцем вытер выступившую слезу.

— Ну, ты что. Его надо держать в ладонях, греть, потом подышать запахом и пить медленно…

— Рит?

— Что?

— Кончай, а?

— Что?

Генка встал, обошел стол и протянул ей руку:

— Ну-ка, поднимись, — отодвигая Риту, подтащил огромное кресло ближе к столику, вплотную к своему.

— Скидывай свои туфли, сядь по-человечески. Мы столько шли, ноги-то гудят, наверное?

Она помолчала и потом улыбнулась:

— Гудят. А тебе слышно?

— Еще бы. Как миллион пчел. Залазь с ногами. Или хочешь, перекидывай их ко мне, вот так, через ручку, я помну.

— Да. Только давай еще выпьем. Чуть-чуть, — и она, уже сидя поперек кресла, устраивая ноги на его коленях, нахмурилась заранее.

— Давай, — согласился, разминая затянутую в нейлон ступню, — и сразу еще нальем. Чуть-чуть.

— Я думала, ругаться будешь.

— Не-а. Я тебя напою и потом кое-что спрошу у тебя.

— А я не скажу.

— Скажешь. Вот выпьем и скажешь.

По коридору слышались мелкие шаги бабки Насти, а через штору солнце лило свой вишневый компот, как будто там — лето.

Они болтали и смеялись. На полированном столике в беспорядке стояли полупустые салатницы, а в пепельнице дымились забытые окурки. Раза два Рита порывалась включить кабельное или музыку, но Генка не дал.

— Ты мне лучше всякой музыки, сядь. И сними свои чулки, я тебе ноги поглажу по-настоящему.

— Ген…

— Что?

— Мне хорошо. С тобой.

— Мне тоже.

Он поднимал голову, чтоб за ее высоко поднятыми коленями увидеть лицо. И она сказала:

— Я тебя люблю. Наверное. А ты?

— А я просто люблю. Давно уж.

Им мешали пухлые подлокотники и на ковре оказалось намного удобнее сидеть, а потом лежать. Ковер немножко щипал колени и Генка стал снимать халат, чтоб подстелить его под Ритину спину, там, где голые плечи над платьем, ну и снизу, где уже платье выше бедер. Коньяк качался в голове вишневым компотом и было понятно, — они сели в узкую и очень гладкую трубу, вроде тех, что ставят на пляжах, и вместе несутся вперед, вниз, все быстрее и уже не остановиться, даже если сейчас откроется дверь и войдут все: бабка Настя, мать из гостей, батя с вахты и соседка за солью.

— Подожди, подожди, ну!

Отпустив, неудобно застыл на коленях, с занывшей спиной. А она рыбой выскользнув, метнулась в угол комнаты. Подумал ватно «резинки, наверное там у нее, в шкафу» и смотрел, не имея сил повернуть головы, на черные и красные извилины ковра, выползающие из-под брошенного халата.

Скрипнула тонко дверца.

— Иди сюда.

Выпрямился, стоя на коленях. Не дверца. Дверь, задернутая прежде такой же пурпурной шторой. Поднялся и пошел, прижимая к себе скомканный халат, наступая на пояс.

В маленькой сумрачной комнатке Рита, сидя на постели, стягивала через голову платьице. Кинула на пол и легла, длинная, как рыба, касаясь пальцами ног деревянной спинки кровати. Протянула к нему светящиеся, как вечерние лучи, руки. Молчала. На белых простынях в полумраке казалась смуглой.

И он, уронив халат на пол, подошел и навис, прилегая к ее телу, навертываясь на нее, ладонью проведя по коленям и между ними, бережно попадая в горячее, растолкал, раскладывая, чтоб не дернуть резко, не разломить и пошел внутрь, неостановимо, закусив губу и умирая от этого, что везде — под руками, под животом и там, где ноги, а еще ее раскрытый рот, совсем родной, как собственный, только нежнее и лучше, и стукают зубы по его зубам и вдруг, неожиданно, крепко остановился, но не стал удивляться и ждать, а просто надавил еще и еще, сильнее, обнимая Риту рукой, и держа другой ладонью лицо, которое она стала отворачивать, забившись под его телом. Но уже поймал, как сильную живую рыбу, и крюк, на который насадил, был железным, прочным, и уже не от Генки зависело, а просто летели и летели, и она — напоролась…

Когда Рита перестала биться и обмякла, подаваясь под ним, замедлился и затих. Грудью слушал, как быстро колотится ее сердце — тактактак, ударяясь об его ду-дук, ду-дук — размашистое и замедляющееся. И только тогда понял, когда держал ее, и руками тоже, — билась, но не отпустил, стучался в нее все сильнее и сильнее, а потом кричал, заглушая неторопливые старушечьи шаги в коридоре.

Генка попытался сползти, лечь рядом, но ее руки метнулись и обхватили его. И колени прижались к бедрам.

— Нет. Будь тут, будь.

Он послушался. Только напрягся весь внутри, стараясь приподняться, стать легче, чтоб не давить сильно.

Она вздохнула. И ослабляя хватку, сама тихонько толкнула его, выбираясь. Уложила рядом и закинув ногу на его бедро, прижалась плотно, сильно. Он чувствовал под боком мокрое пятно на простынях. Подумал о том, что не испугалась и не предложила надеть резинку, как-то так, все непонятно. Но вдруг снова напрягся. Шевельнул рукой и прижав ее к мокрому на простыне, поднес к лицу. От темных пальцев пахнУло кровью.

— Рит? Ты что? Ты?

— Да. А что? Не рад, что ли?

— Я… Я думал…

— Эх, ты. Я ведь тебе. Так хотела.

Он посмотрел в темные широкие глаза, совсем рядом, и закрыл свои, зажмурился, но тут же раскрыл, потому что изнутри на веках было показано ему снова — то, что увидел на снимках. И, опять глядя в ее глаза, подумал обрывками мыслей, а что увидел-то? Голову и руку. И там, за желтой шторой, ну, видел — стоит, а потом ушла. Это же ничего, может, и не значит? Сказал, касаясь губами полураскрытого рта:

— Я тебя люблю.

— Я знаю.

— Больно тебе?

— Ага.

Ему стало жарко ушам, вспомнил, как билась, и не давал ей вырваться.

— А… Хорошо не было?

Она засмеялась.

— Нет. Но сейчас будет. Ты ведь не заснешь, нет?

— Не засну. Я сейчас, давай.

— Не торопись. Только темнеет, у нас куча времени еще. Давай немножко полежим.

Откуда-то плыл запах степи, не от закрытого окна, а из дома, просачиваясь через двери. Пахло летом.

— Я про нас думал, все время. Хотел, чтоб летом и ночью. Думал, вот встречу тебя и мы пойдем. Или к морю или в степь, когда совсем тепло. …Паршиво было.

— Почему?

— Ты не смотрела даже. Уезжала все время. Знаешь, я ведь в лодочный сарай одеяло отнес. Ну, если в степь пойдем, чтоб постелить. Там и лежит, в рундуке старом, под сетками.

— С москвичкой не пригодилось?

Генка дернул измазанной в крови рукой, которую держал на весу, боясь еще испачкать простынь.