Артур Япин - Сон льва

• Название: Сон льва
• Автор: Артур Япин
• Издательство: Лимбусс Пресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-8370-0566-4

Захватывающая история любви в декорациях Вечного Города — беспроигрышная фактура для романа. Но «Сон льва» — не просто роман. Это воспроизведение художественными средствами документальной истории о том, как юная голландская актриса приехала покорять кинематографическую столицу Европы, а вместо этого покорила сердце величайшего режиссера всех времен и народов — несравненного Федерико Феллини.

Артур Япин — крупнейший современный голландский писатель и несравненный мастер сюжета, но здесь ему не было нужды ничего выдумывать — ведь история, которую он описывает, разворачивалась на его глазах.

---

Подобно тому, как я на материале короткого сна выстраиваю целый фильм, так из разрозненных впечатлении я пытался составить ее жизнь. Мне легко удалось оживить эпизоды нашей любви, но чтобы понять» почему Гала меня так сильно полюбила, я добавил некоторые сцены из ее жизни до нашего знакомства, как, например, ее первый приступ на цветочном аукционе. Мне без труда удалось придумать всю ее предысторию, даже многочисленные сцены с нею и Максимом, о которых я ничего не мог знать. Их мысли приходили ко мне в готовом виде, как для персонажей из моих фильмов. Так близко я подобрался к ним со своей камерой! Когда я наблюдал за ними в постели, то ясно видел даже все их неровности. На мужском теле, которого я в глаза не видел, я нашел ямочки на ляжках. Эти молодые люди стали для меня настолько настоящими, что я ни за что не поверю, что Гала и Максим — всего лишь часть одного из моих многочисленных незавершенных проектов. Многое из того, что я о них нафантазировал, должно быть правдой.

Теперь, за то время, что мне осталось, мне приходится лишь синхронизировать их историю с моей.

— Если имеешь какие-то ожидания, обязательно разочаруешься… — говорит Сангалло воскресным утром, когда они с Максимом возвращаются из Сикстинской капеллы.

Впечатления так переполняли его, что он отменил их обед в «Чеккино».[290] Вернувшись домой, он бросает куртку на диван и исчезает на кухне.

Максиму пришлось настоять, чтобы Сангалло позволил ему подняться вместе с ним наверх. Ему не нравится внезапное огорчение виконта и кажется, что он должен его как-то утешить.

— Но что вас так сильно разочаровало?

— Я думал, что увижу больше, а увидел меньше, — отвечает Сангалло, возвращаясь с хорошим старинным «Кьянти».

Он ставит бутылку на пол, зажимает ее ногами, но ему не хватает сил, чтобы выдернуть пробку. Бутылка выскальзывает. Проклятье. Сангалло отворачивается, чтобы не показать, как трудно ему сохранять спокойствие.

— Возможно, вы не увидели больше целого, зато смогли рассмотреть все детали!

— Нет, — отвечает Сангалло, — ты не понял. Проблема в моем зрении, оно становится все хуже и хуже. Скоро я буду видеть картины, как в детстве слушал симфонии: вызывая в воображении отдельные звуки и представляя самые прекрасные их сочетания.

— Это ужасно! — говорит Максим.

Поднимает бутылку с пола, открывает и наполняет бокалы, но осадок, поднявшийся со дна, уже испортил вино.

— Роговица стала как решето. Ничего не поделаешь. Попробую это принять. Иногда я вижу лучше, иногда хуже. У меня осталось еще немного времени. Постараюсь насладиться как можно больше.

— А что потом?

Сангалло трагично опускает уголки губ. Засовывает крупный цветок в петлицу, опускает плечи, как грустный клоун, и пародирует Марселя Марсо.[291] Вытягивает перед собой руки и начинает, как мим, ощупывать воображаемое пространство, стены которого становятся все ближе и ближе. Удивление на его испуганном лице так убедительно сыграно, что Максим заливается смехом. Виконт делает вид, словно смех в темноте привлек его внимание, и идет к Максиму с вытянутыми руками. Морщинистые пальцы касаются молодого лица. Задумчиво скользят по лбу, скулам, ямочкам на щеках. Потом Сангалло делает вид, словно узнал черты лица своего юного друга и растягивает губы в широчайшую улыбку.

Так они стоят, живот к животу, и смеются. Игра закончилась, но пальцы виконта все еще остались на лице Максима. Кончики пальцев снова приходят в движение. Сначала только дрожат. Затем начинают осторожно гладить, проводят по волосам и замирают у Максима на шее. Хрупкость старика неотразима.

— В детстве я столько раз принимал участие в долгих застольях, — говорит Сангалло. — Когда наступала смена блюд, мне не хватало терпения оставаться на одном месте — и я бегал везде и ползал под ногами у взрослых. На скольких праздниках и собраниях я был самым младшим! Что же пошло не так?

Максиму больше всего на свете хочется утешить старика. Он чувствует сильную потребность пойти ему навстречу. И это было бы совершенно естественно. Он даже мог бы сейчас его поцеловать. Не составило бы никакого труда, а старика он сделал бы счастливым.

Но Максим не решился. Пусть его поступок непростителен, но он не настолько силен, чтобы не думать при этом о себе. Именно в этот момент старик берет инициативу на себя, привлекает Максима к себе и прижимается губами к его губам.

Но Максим сердито отталкивает его.

— Нет! — восклицает он резко.

И когда старик его отпускает, добавляет мягче:

— Мне очень жаль.

Максим выходит в коридор и вызывает лифт. Пока он ждет, в дверях за его спиной появляется Сангалло.

— Не волнуйся, — говорит он. — Я все тот же, что и раньше, это мир вокруг исчезает.

4

— Бедный Рим! — плачет Джеппи. — Сначала Ганнибал, теперь еще это!

Она лежит на кухонном столе среди картофеля, который чистила, когда до нее дошла новость. Входит Максим, и она поднимает голову и протягивает к нему руки. Тому ничего не остается, как обнять ее и утешить. Она доходит ему до пупка.

— Как листва опадают наши возлюбленные. Кого только я не потеряла: родителей, сестер, братьев и, наконец… ну что же, такова жизнь. Все известно наперед, и если ты не можешь это пережить, то не стоит и начинать. Один за другим падают листья, пока не останется ничего, кроме голого ствола, — меньше красоты, зато больше силы. И теперь еще это! За что нам такое наказание? Ах, Рим, бедный старичок! На этот раз топор вонзили под самый корень, чтобы тебя повалить.

Джеппи прижимается мокрыми щеками к животу Максима. Он достает у нее из волос картофельную шкурку. Она полагает, что все в курсе, отчего Рим в трауре, так что до нее не сразу доходит, что молодой человек понятия не имеет об инсульте Снапораза.

— Сразу же после вручения «Оскара»! Да-да, я сама все видела в новостях.

Упал прямо на руки Марчелло!

Максим думает только о Гале. Он должен пойти к ней и рассказать, прежде чем она услышит новость от других.

— Ах, почему ангелы не забрали меня вместо него! — стенает Джеппи, а Максим пытается высвободиться из ее объятий.

— Я молюсь, чтобы он поправился. Все, чего касается этот человек, превращается в золото. А его изумительные черные кудри!

Черные кудри? Но Джеппи, Снапораз давным-давно лыс.

— Лыс?

Джеппи с презрением отталкивает Максима.

— Сразу же люди начинают порочить его имя!

Грозя пальцем в небо, она кричит Максиму вслед:

— А я утверждаю, что наш Снапораз высок, строен и ослепительно красив. Ах, бедные, бедные наши сны, кто их еще спасет?

Гала не отвечает на звонки и не открывает, поэтому Максим заходит в ее церковь, воспользовавшись запасным ключом. Неужели до нее уже дошли новости, и она в панике уехала, или, может быть, ее давно уже нет? На кровати, похоже, давно не спали. Чемодана нет, ее лучшей одежды — тоже. Все говорит о том, что она запланировала отъезд. Когда он видел ее в последний раз? Почему он не зашел к ней еще вчера? Осмотр комнаты занимает не более пяти минут. На террасе он видит осколки витража.

Через некоторое время врачи клиники «Монтеверде» сочли, что я достаточно окреп, чтобы развлечься. Меня вынули из кровати, посадили в инвалидное кресло и повезли бесконечными кругами вокруг больницы. Этот ритуал стал повторяться ежедневно: утром и после обеда. По пути я смотрел во все глаза. В саду отдыхала пестрая компания. Некоторые больные сидели на скамейке и пели вместе с сиделкой простую песенку. Другие отрабатывали на газоне моторику, подобно жонглерам, разогревающимся перед выступлением, пока все, что они ни схватят, не полетит снова в воздух. Большинство были мои собратья по несчастью. Все проходили реабилитацию после инсульта или другого мозгового недуга. Пациенты неврологического и психиатрического отделений развлекались вместе, как в луна-парке. Поскольку я не мог играть в мяч или запускать змея, меня регулярно оставляли в бельведере, откуда сквозь прутья решетки можно было увидеть купол базилики Святого Петра[292] и башни здания суда.[293] Так я проводил время в компании других паралитиков. Мы сидели в зелени как отцветшие цветы. У большинства из них рот был полуоткрыт, словно удар их настиг посреди фразы. Некоторые смотрели на все вокруг большими глазами, словно в удивлении, что их фильм превратился в фотографию.

Мне был знаком этот взгляд.

Прежде чем я юношей отправился в Рим, мне пришлось недолго работать санитаром. У меня не было к этому призвания. Я не могу видеть собственные страдания, не говоря уже о страданиях других. Это был всего лишь способ избежать военной службы. Я получил белый халат и приступил к работе в психиатрической лечебнице в Болонье.

Не успел я отработать и недели, и уже начал сомневаться, не лучше ли было все-таки пойти на фронт, как меня позвал к себе коллега.