Артур Япин - Сон льва

• Название: Сон льва
• Автор: Артур Япин
• Издательство: Лимбусс Пресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-8370-0566-4

Захватывающая история любви в декорациях Вечного Города — беспроигрышная фактура для романа. Но «Сон льва» — не просто роман. Это воспроизведение художественными средствами документальной истории о том, как юная голландская актриса приехала покорять кинематографическую столицу Европы, а вместо этого покорила сердце величайшего режиссера всех времен и народов — несравненного Федерико Феллини.

Артур Япин — крупнейший современный голландский писатель и несравненный мастер сюжета, но здесь ему не было нужды ничего выдумывать — ведь история, которую он описывает, разворачивалась на его глазах.

---

— Тирули, тирула, — поют они.

Их страх и возбуждение зажигают меня. Опасность привлекательна, иначе никто ни в жизнь не полез бы на американские горки. Я колеблюсь. Всю свою жизнь я ни разу не сопротивлялся искушениям, так с чего бы мне начинать теперь, на ее закате?

Питипо, питипа!

В одной лишь куртке от пижамы я забираюсь на «Веспу». Холодный кожзаменитель прилипает к моим ягодицам. Я ловлю свое отражение в зеркальце заднего вида. Вместо головы у меня — воздушный шар. Он начинает лопаться. Я хочу отвернуть вентиль, чтобы улететь, но мотороллер уже приходит в движение.

Труд всей моей жизни сжимается до нескольких минут. Вспышки камер отражаются на хромированной поверхности мотороллера. Словно иголки впиваются в мою туго натянутую кожу. Ослепленный вспышками, я уезжаю прочь от комнаты, где спит Джельсомина, и с бешеной скоростью исчезаю в черной дыре гостиничного коридора навсегда.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ. DIRECTOR’S CUT[285]

Ты видишь, что темно.

Ты слышишь, что тихо.

Это не значит, что нет ничего, что можно увидеть или услышать.

Это не ракорд.[286] Камера жужжит.

Ты видишь лишь отсутствие света.

Ты слышишь лишь отсутствие звука.

Так я ощущаю себя сейчас. Здесь я — никто. Не то чтобы меня уже нет, просто я не являюсь кем-то. Я не умер, в это я не верю. Мертв тот, кто не живет.

Я всего лишь отсутствую.

Меня нет.

Я исчез.

Я потерял себя.

Внутри меня и вокруг меня — пустота. Не то чтобы в моем распоряжении безграничное пространство. Рамки как раз налицо. Лишь благодаря тому, что я ощущаю свои границы, я вижу, что внутри них и снаружи — ничего нет.

Это первые линии, которые проводит художник, рисующий комиксы, разделяя страницу на части. Страница уже не пуста, но ни картинок, ни текста пока нет.

Позвольте я начну все сначала.

Я лежу в своей собственной студии, Студии № 5, где я снимал все свои фильмы.

На стене позади меня натянут огромный холст, изображающий голубое небо.

И вот я лежу.

С самой первой страницы.

Это факты.

В остальном, я ни на чем не настаиваю, потому что там, где я нахожусь, все столь же истинно, как и неистинно. Весь этот сценарий я придумал от «а» до «я», но ни слова не солгал. Мои персонажи существовали в действительности.

Я был одним из них. Все целое — правдивая автобиография. Вопрос только: чья?

То, чего не было, не обязательно неправда.

Напоминает фильм: ты знаешь, что этого не может быть.

Что не значит, что это нельзя увидеть.

Так же со снами. Поэтому моя жизнь не могла бы быть сыграна нигде, кроме как в этих стенах.

После окончания церемонии вручения «Оскара», кажется, мне стало плохо.

Естественно. Я всегда говорил, что это путешествие для меня плохо кончится.

Я принадлежу Италии. Туда они меня и привезли.

Я открыл глаза в клинике на Монтеверде. Я лежал в кровати. Над моей головой, на потолке — гигантское изображение улыбающейся Джельсомины. По крайней мере, мне на секунду так показалось, но это была она сама, склонившаяся надо мной, безумно счастливая, что мои зрачки наконец-то сузились. Она поцеловала меня в лоб и вцепилась в мою руку, так сильно, словно мы сражаемся за право собственности на нее, и Джельсомина не собирается отступаться.

Я захотел выдернуть, но рука мне не подчинилась. Хватка Джельсомины причиняла мне боль. Я крикнул с возмущением, что ей пора бы научиться довольствоваться своими руками, но из моего горла не вылетело ни звука. Я попробовал снова, но не мог заставить пошевелиться ни губы, ни голосовые связки.

Я не смог даже глубоко вздохнуть, чтобы набрать побольше воздуха и выразить свое возмущение.

Тогда я понял, что у меня отняли режиссуру.

Но лишь через несколько дней я только осознал, что на самом деле произошло. За всю свою жизнь я привык к тому, что ко мне стучатся страннейшие сны, но на этот раз — все было наоборот. Я попал в сон сам. Я нахожусь в нем, как семя в яйцеклетке, удивленное, что ему это удалось. Невероятно, но, в конце концов, оно победило. Оно попало внутрь, но как только замечает, что яйцеклетка сомкнулась вокруг него, то пытается сбежать, подплывая к каждой стенке. Оно не может поверить, что это конец. Так происходит с любым счастьем. Чем чаще семя ударяется о стенку яйцеклетки, тем больше оно начинает сомневаться: может быть, были яйцеклетки получше. Но поздно — клетка уже начинает делиться.

Я изо всех сил стараюсь выйти из комы, но реальность сомкнулась вокруг меня, и раз за разом я бьюсь о нее головой.

Не знаю, сколько я пролежал в «Монтеверде». Может быть, неделю, может быть, полгода. Самое ужасное в коме, что каждый лучше тебя знает, что с тобой произошло. Ты слышишь их болтовню рядом с тобой:

— Пожалуйста, следите за своими словами, не исключено, что они нас слышат, — но никто и не подумает сказать, какой сегодня день или который час, и сколько тебе еще осталось.

Я никого не узнавал, кроме Джельсомины. Каждый день ко мне приходила процессия врачей. Все время одни и те же люди, но я не мог запомнить их лица. С течением времени мне удалось удержать какие-то подробности: подобно тому, как в кавалькаде цирка ты вспоминаешь в прошлогодней акробатке не ее эффектное вращение, а мерцающие линии лайкры у нее между ног.

Поэтому за мной ухаживали мозолистые пальцы ночной сестры и эспаньолка профессора, регулярно приходившего на обход со студентками. Когда студентки нагибались, ткань у пуговиц на их халатах так натягивалась, что мне казалось, что она лопнет. Не думаю, что девушки приходили из-за того, что мой случай был настолько уникален в медицинской практике, больше, потому что это был я, и им хотелось на меня поглазеть. Я кидал им в голову непристойности на романьольском[287] диалекте, но они ничего не слышали и лишь учились вводить зонды.

Когда о моем инсульте было сообщено в официальных источниках, клинику стали осаждать. Люди лезли Романьольскии диалект — диалект провинции Романья. на деревья в надежде сделать душераздирающий снимок. Журналист из «Иль Мессаджеро»,[288] переодевшись санитаром, выкрал мою энцефалограмму, но редакция решила, что такая публикация лишь шокирует читателей. Мне лично все равно. Я считаю за комплимент, что какой-то папараццо захотел получить в качестве сувенира мозг, породивший его. Но из-за этой суеты я чувствовал себя виноватым перед Джельсоминой.

Она приходила навещать меня каждый день, хотя ее собственное состояние из-за этого только ухудшалось. Она приходила в вуали, чтобы не быть мишенью для фотографов. И словно затем, чтобы сделать ситуацию еще более драматичной, именно на эти дни пала пятидесятилетняя годовщина нашей свадьбы. В этот день она постаралась выглядеть еще более красивой, чем обычно, хотя не знала, вижу ли я ее. Она наклонилась надо мной и медленно подняла вуаль, кокетливо, как девушка. Возможно, она надеялась, что шок, вызванный ее красотой, поможет там, где оказались бессильны врачи. Однако аппаратура не показала изменений в активности моего мозга. Не скрывая разочарования, она села рядом со мной, достала проповеди Антонио Виейры[289] из сумочки, решив, что настал подходящий момент, чтобы мне их прочитать.

— Это годовщина твоей свадьбы, — говорю я ей каждый год, — не моей.

Шутка, конечно, но она ей никогда не нравилась. Потому что это — правда. Это ее брак, не мой. И как назло, именно в этот год я решил удивить ее, сказав, что, слава богу, сегодня — наша годовщина! Только чтобы посмотреть на ее лицо. Я попробовал, но ничего не получилось. Она даже не подняла глаз от святой книги на коленях.

Я не мог этого перенести и направил всю силу воли к языку.

— Спри билиссити! — вот и все, что мне удалось произнести, — спри билиссити!

Но, похоже, эти слова ей сказали намного больше, чем все дорогие ювелирные украшения, которыми я ее одаривал в прошлые годы.

С той секунды у меня восстановилась память. Первое, что вернулось в полном великолепии — была Гала. Она нырнула в мои воспоминания с мокрыми волосами, прилипшими к обнаженным плечам. Никогда мне не было так горько за свой паралич. Каждый день я пытался узнать ее среди лиц, появляющихся у моей койки. Я видел многих своих дорогих друзей, но ее среди них не было. Если все, кого я знал, приходили меня навещать, то почему она нет? В какой-то момент я даже стал задаваться вопросом, не пригрезилась ли она мне? Она была далеко не первая, кого я так живо воображал, что принимал потом за реально существующую личность. Внезапное подозрение, что Гала была выдумана мною, ввергло меня в депрессию и одиночество, в моем теперешнем состоянии настолько губительные, что наступило ухудшение, и я несколько дней провел в реанимации. Там я сосредоточился на Галиной истории.

Подобно тому, как я на материале короткого сна выстраиваю целый фильм, так из разрозненных впечатлении я пытался составить ее жизнь. Мне легко удалось оживить эпизоды нашей любви, но чтобы понять» почему Гала меня так сильно полюбила, я добавил некоторые сцены из ее жизни до нашего знакомства, как, например, ее первый приступ на цветочном аукционе. Мне без труда удалось придумать всю ее предысторию, даже многочисленные сцены с нею и Максимом, о которых я ничего не мог знать. Их мысли приходили ко мне в готовом виде, как для персонажей из моих фильмов. Так близко я подобрался к ним со своей камерой! Когда я наблюдал за ними в постели, то ясно видел даже все их неровности. На мужском теле, которого я в глаза не видел, я нашел ямочки на ляжках. Эти молодые люди стали для меня настолько настоящими, что я ни за что не поверю, что Гала и Максим — всего лишь часть одного из моих многочисленных незавершенных проектов. Многое из того, что я о них нафантазировал, должно быть правдой.