Сьюзан О'Киф - Чудовище Франкенштейна

• Название: Чудовище Франкенштейна
• Автор: Сьюзан О'Киф
• Издательство: Астрель
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-271-36939-1

Миф о чудовище, созданном руками ученого, родился два века назад под пером английской писательницы Мэри Шелли. Ее легендарный роман «Франкенштейн, или Современный Прометей» стал классикой научной фантастики и готического хоррора. Сегодня Сьюзан Хейбур О’Киф продолжает историю о жутком монстре и его создателе. У М. Шелли Франкенштейн, «отец» чудовища, погибает, но детище его живет, проклиная свое обреченное на одиночество существование. В книге О’Киф монстр невольно обнаруживает в себе человеческие качества. Ему приходится скрываться от человека, поклявшегося убить его, и необходимо устоять перед женщиной, способной погубить всех. Мучимый памятью о прошлом, отвергнувший любовь, монстр должен решить, кто же он: чудовище или все-таки человек?

«Чудовище Франкенштейна» — первая книга американской писательницы Сьюзан Хейбур О’Киф, написанная для взрослой аудитории. До сих пор О’Киф была известна как автор детских бестселлеров.

---

Внутри я обнаружил письменный стол, стул, книгу и свечу. Пряча книгу в карман (даже теперь я не мог отказаться от подарка судьбы), я заметил под ней письмо на английском. Начиналось оно словами «Дражайший брат», датировалось прошлым месяцем, и внизу стояла подпись: «Маргарет». Было ли оно адресовано Уолтону? Ведь он не единственный англичанин в Венеции.

Вдруг я увидел на полу большой конверт от письма. Его отправила миссис Грегори Уинтерборн из Таркенвилля, Англия. Я с удовольствием прочитал имя получателя: Роберт Уолтон, Рим, до востребования. Последнее было зачеркнуто, и сбоку приписан адрес в Венеции. Письмо проделало долгий путь, прежде чем достичь Уолтона.

Я уронил конверт на пол, задул свечу и задумался в темноте. Дождаться его возвращения? Где он может быть в столь поздний час?

Дверь со скрипом отворилась, и в комнату просочился свет.

— Синьор?

Я спрятался в тень.

— Синьор, снова не спится? Не хотите ли вина? Знаю, вы говорили, что не пьете, но, может, сегодня оно усыпит вас…

Старуха переступила порог. Я прижался к стене и прошептал:

— Да, вина, спасибо.

Она застыла. На ее широком простодушном лице промелькнуло сомнение, затем — страх. Она попятилась из комнаты, захлопнула дверь и помчалась по коридору.

Минуту спустя я вышел тем же способом, каким вошел.

Прямо подо мной раздался безумный вопль, и в окне первого этажа показалось лицо.

— На помощь! Держите вора! — Я спрыгнул на землю, и старуха хорошо меня разглядела. Потом она сдавленно закричала, свесившись из окна: — Великан!

Ставни по всей улице распахнулись. Мужской голос подхватил крик:

— Великан! Ловите его! Убейте!

Одни ему вторили, другие свистели. В меня полетели башмаки. Один ботинок больно ударил в голову. С каким-то невыразимым чувством я скинул капюшон. За десять лет я ни разу не стоял перед такой большой толпой в своем истинном обличье. Я часто задумывался, что произойдет, если я это сделаю, и вот получил ответ: из каждого открытого окна хлестала ненависть.

Я протянул руки к ночному небу. Под взглядами толпы я ощущал себя таким высоким, что мог бы стереть тучи и открыть звезды под ними.

— Смотрите на меня! — потребовал я у зрителей.

Что же так внезапно заставило их замолчать?

В тот краткий миг тишины, не опуская рук, я обращал свое лицо ко всем по очереди, пытаясь разгадать, каким меня видел каждый из них. Я надеялся хотя бы на тончайшую связующую нить. Но взамен по улице прокатилась волна: люди крестились и опускали глаза. Никто не хотел встречаться со мной взглядом.

— Скажите, что вы видите?

Неужели никто не ответит? Но потом…

— Я вижу убийцу!

— Убийца!

Кто-то бросил гнилую кочерыжку. Затем голоса слились в омерзительном вопле, словно кто-то взял диссонирующий аккорд, а затем нажал на педаль. Громче всех вопила старуха, которая высунулась из окна и чуть не выпала из него.

— Убийца!

В голову мне полетел ночной горшок. Я заметил его слишком поздно. Удар был косой, но горшок перевернулся, и холодные нечистоты вылились мне на лицо. Я попробовал на вкус душу Венеции.

Я схватил старуху за морщинистую шею, вытащил ее из окна и поднял над толпой: крошечные босые ножки болтались, как у висельника.

— Хотите увидеть убийство?

Как проворно открыли они свои окна и заорали на меня. Может, они столь же быстро придут на подмогу старушке? Никто не помог Лучио, когда напали на его жену. В этой заброшенной части города никто не отзывается на крики.

Толпа вновь смолкла. Я опустил руку и, прижав к себе старуху, ощутил слабое биение ее сердца. Она зажмурилась и принялась еле слышно шептать молитвы. Ее череп, зажатый между моими большим и указательным пальцами, был тоньше яичной скорлупки.

Издалека послышался свист, загремели шаги, и толпа завопила:

— Сюда! Великан здесь!

Я бросил женщину на землю и побежал. В конце улицы появился патруль: солдаты удвоили шаг, однако на их лицах читалась скука. Без сомнения, в эту ночь они уже не первый раз спешили на крик: «Великан!» Однако при виде меня их взоры зажглись, и они пошли в атаку, растянувшись строем и отрезав мне путь к бегству. Я ринулся в ближайший проулок. Он извивался, точно змея под пытками, с обеих сторон — сырые полуразрушенные стены. Можно было уцепиться за вмятины и выступы, но мои преследователи наступали на пятки: попробуй я выпрямиться, они подстрелили бы меня играючи.

Проулок вел к каналу, где без труда могли разминуться две гондолы. Я влез на чугунные перила, раскачался на краю кирпичной кладки и перепрыгнул на другую сторону. Там тоже разносились эхом шаги.

Против меня восстали даже венецианские уроды. Горбуны забрасывали меня камнями, а калеки сооружали заграждения из костылей, пока я бежал по нищенским кварталам. Их объединило злорадство. Ведь покуда я был жив, кто-то заслуживал их презрения.

Остаток ночи я в исступлении носился по улицам и мостам, вдоль каналов, от одной тени к другой. Я мысленно возвратился в то время, когда мой отец гнался за мной по льдам Арктики — самая точная метафора наших отношений. Я вечно подстрекал его. Никогда не давался ему в руки, но никогда и не позволял ему отдохнуть.

Теперь Венеция мстила за него.

Когда я добрался до Фондаменте-Нуове, в пасмурном небе уже забрезжил рассвет, и чернота сменилась цветом помоев. Вода отливала безотрадной молочной голубизной бельма на глазу. Я тотчас вспомнил Лучио и то, что я с ним сделал. Если меня судьба лишила надежды, то я украл у Лучио счастье, которым он уже обладал.

Воздух прорезал свист.

— Сюда!

Я прыгнул.

Я оставался под водой, пока не запекло в легких, а перед глазами не покраснело от удушья. Когда стало совсем невыносимо, я вынырнул меж двух гондол и отдышался. Неподалеку слышались возбужденные голоса:

— Оно прыгнуло сюда!

— Ты видел? Оно как два человека!

— Каких два? Три!

— Мерзость.

— Вон там! Видел?

Я поплыл вдоль пристани. Голоса быстро последовали за мной.

Потом я увидел большую гондолу, которая была украшена так, что походила на жуткий подарок вурдалака. От носа до кормы ее покрывала жесткая черная ткань с позолотой, собранная крупными складками на планширах и свисавшая до самой воды. Посредине высился огромный балдахин из той же материи. Я снова нырнул. На этот раз я всплыл между тканью и деревянным корпусом лодки. Теперь я мог держать голову над водой, не опасаясь, что меня заметят, и дождаться, пока мои преследователи бросят меня искать.

Начался дождь. Капли, барабанившие по плотной, жесткой ткани, заглушали голоса, если только кто-нибудь не стоял прямо у меня над головой.

— Бесполезно, — послышалось в одном месте. — Наверное, утонул.

Еще голоса вдалеке: тихий плач, громкий спор, а потом:

— Нас это не касается. Пропустите.

Гондола бешено закачалась. Сперва донесся тяжелый удар, потом скрежет — очевидно, на борт погрузили бревно и сдвинули его куда-то в сторону, а затем — шаги расходящихся по местам людей. Наконец-то пришло спасение. Я собирался вцепиться в гондолу после того, как она отчалит от пристани. Я надеялся, что если лодка пойдет тяжело, гондольер спишет все на бревно.

Плавание оказалось короче, нежели я ожидал. После того как бревно было выгружено и люди сошли на берег, гондола перестала качаться, будто из нее вышел и гондольер. Голоса затихли. Через пару минут я выскользнул из-под ткани. Рядом была привязана еще одна лодка. Усиливающийся ливень покрывал рябью воду. Я видел лишь розоватую каменную стену, усаженную кипарисами. Я не узнавал этого места.

Я поплыл вдоль стены и уже собрался выбраться на сушу, как вдруг услышал голоса и торопливые шаги. Гондольер помог двум женщинам и священнику сесть в лодку и оттолкнул ее от берега. Через пару минут к пристани подкрались два молодых человека. Они уплыли на другой гондоле в противоположную сторону. Я выбрался из воды, перелез через стену и залег в густых кустах. Убедившись, что никого нет, я решил осмотреться.

Спутанные заросли сменились ухоженным кустарником и клумбами. На прогалине за ними стояла церковь. От нее веером расходились могилы и мавзолеи. Где-то виднелись крошечные таблички, где-то — роскошные могильные плиты, украшенные листьями, лозами и ангелами с каменными очами. Три могилы — не новые, а старые, под замшелыми указателями, — были открыты. Из-за свежей земли в воздухе пахло гнилью и плесенью, и даже проливной дождь не мог рассеять этого запаха.

Я подошел к ближайшей открытой могиле. Рядом стояла тележка, на земле валялись лопаты и кирки. На тележке — груда костей, по которым бурыми струйками стекала вековая грязь, смываемая дождем. Сначала я поразился жуткому уродству — столько костей в одном-единственном скелете, но потом различил изгибы пары-тройки черепов. Я смотрел на останки нескольких человек, перемешанные, точно мусор.