Андрей Ветер - Волки и волчицы

• Название: Волки и волчицы
• Автор: Андрей Ветер
• Жанр: Разная фантастика

Действие романа "Волки и волчицы" разворачивается в двух временах — в Древнем Риме и в современной Москве, где кинорежиссер Алексей Кирсанов, одолеваемый навязчивыми сновидениями, снимает фильм о Древнем Риме. Но главным действующим лицом является Амрит, бывший член Тайной Коллегии, известный как Нарушитель. Амрит овладел тайными знаниями, которые помогают ему оставаться бессмертным: он "переселяется" из тела в тело, кочует из одного времени в другое, выстраивая коридоры событий, чтобы составить в конце концов магический узор событий, с помощью которого он надеется овладеть высшими знаниями. Перемещаясь во времени вместе с Нарушителем, читатель получает возможность проследить жизни отдельных людей, которые вовсе не заканчиваются с приходом смерти, но растягиваются на тысячелетия. Каждое новое рождение — это лишь пробуждение после недолгого сна и дальнейшее продолжение прерванного пути.

---

— Что ты имеешь в виду? Я не совсем понимаю тебя, — Гай с ожиданием повернулся к гладиатору.

— Боги отличаются от простых смертных тем, что делятся своими качествами с нами. Венера даёт нам любовь и любовную страсть, но мы пользуемся ею только для себя. Мы не научились делиться любовью. Каждый из богов отдаёт нам свою часть, и только поэтому мы умеем чувствовать. Чувства переполняют нас…

— И тебя тоже? Но каким образом ты справлялся с чувствами на арене, если тебе было отвратительно твоё занятие?

— Ты ошибаешься. Я не испытывал отвращения. Я ничего не испытывал на арене. Я научился отрешаться от чувств во время боя. Я научился быть равнодушным к смерти. Но это умение пришло не сразу.

— Ты не боишься смерти?

— Страх смерти проходит быстро, когда смерть окружает тебя ежедневно. Труднее свыкнуться с тем, что ты лишаешь кого-то жизни. Но и это проходит со временем… Когда одиннадцать лет назад я впервые вышел на арену, я едва не умер от ужаса, хотя меня хорошо обучили пользоваться мечом, обучили приёмам близкого боя так, что они стали часть самого меня. И всё же я с трудом держался на ногах, понимая, что я вышел не на тренировочную схватку, а на смертельный бой. Меня оглушил шум зрителей, меня парализовали прикованные ко мне тысячи взоров, меня сковало внимание собравшихся там людей и их жажда увидеть мою гибель. Вступив в мой первый бой, я едва мог двигаться. Я бил только для того, чтобы отразить направленные на меня удары. Мне казалось, что это продолжалось вечность. Я не хотел убивать, хотя знал, что этого не избежать. В противном случае уничтожили бы меня. И в конце концов, когда возмущённый рёв толпы измучил меня, я поразил соперника в горло… Я надолго запомнил то ощущение в моей руке…

— Какое ощущение?

— Ощущение тяжёлого клинка, который я выдернул из человеческого горла… Затем я свыкся. Смерть всегда была в полушаге от меня, я привык к ней, привык к собственному везению. За долгие годы моих выступлений я получил не больше пяти ранений. Мне сопутствовала удача. Никто так долго не держится в цирке.

— Теперь ты спокоен?

— Я устал. Иногда у меня возникало желание прекратить бой в самом его разгаре. Но что-то не позволяло мне опустить меч, что-то неведомое заставляло драться дальше. Будто кто-то за моей спиной управлял моими движениями и принуждал меня жить. Быть может, небожители берегли меня для свершения какого-то намеченного ими дела? Быть может, они берегли меня для того, чтобы я спас тебя ночью от разбойников? Ведь я случайно попал в ту ночь на улицу, где на тебя напала грязная шайка головорезов.

— Тебя никогда не охватывают предчувствия, Теций?

— Нет, я не умею предчувствовать. Когда я был рабом, я не умел рассуждать и не испытывал в том ни малейшей необходимости. За меня думали хозяева. Затем я получил вольную и впервые принял решение сам, в результате чего попал в гладиаторы. Поначалу меня охватил ужас. Я решил, что в цирке найду погибель.

— Но ты нашёл славу.

— Да, я стал лучшим. Я стал знаменит и богат. Но поначалу я жил в тесной каморке, спал на каменной лежанке, на набитом соломой матраце. На стенах той комнатушки было начертано множество имён: о себе сообщали те, кому посчастливилось вернуться с арены живым. «Здесь жил Луцил, одержал десять побед» или «Флакк-Германец, пять побед». Были и просто имена без каких-либо указаний или же имена, под которыми виднелся перечёркнутый кружок — знак убитого. В такой каморке тяжело жить. Теперь у меня есть всё, чтобы я вёл спокойную жизнь. Я провёл на арене семь лет, так долго не держится никто. Обычно гладиатор выступает не более трёх лет, после чего, если остаётся в живых, работает наставником в школе или получает вольную. Я дрался семь лет. Последние пять лет я обучаю бойцов в школе.

— В прошлом году ты выходил на арену с мечом в руке, — возразил Гай. — Я видел тебя.

— Ты прав, я выступал. Мне захотелось вспомнить молодость. Захотелось испытать себя. У меня есть возможность жить спокойно, но у меня нет желания жить такой жизнью. Иногда я ночую в гладиаторской школе, хотя я владею большим домом, который мне подарила одна знатная матрона. Меня тянет в общество таких, каким некогда был и я — обречённых на смерть ради услады толпы. И вот послушай, какую удивительную вещь я тебе скажу: именно в цирке у меня пробудилось мышление. Добившись успеха, я получил возможность распоряжаться собственным временем и неожиданно обнаружил, что приятнее всего проводить время в рассуждениях. Я занялся философией.

— Я никогда не спрашивал тебя, что привело тебя в цирк. Ведь ты — вольный гладиатор, не раб. Таких не так много.

— Да, я пришёл в гладиаторскую школу сам, — Теций замолчал, задумавшись. — Я никому не рассказывал о причине, толкнувшей меня на этот шаг. Только Трезубец, знаменитый боец тех лет, знал о том. Это он предложил мне пойти в гладиаторы и скрыть лицо под забралом.

— Тебя кто-то преследовал?

— Нет, но я опасался этого.

— В чём же причина?

— Теперь уж всё кануло в Лету, поэтому я признаюсь тебе. Ты молод, тебе моя история может послужить уроком… Меня подослали убить одного сенатора. Якобы он был причастен к какому-то заговору и мог что-то сболтнуть. Я получил деньги и зарезал его. Вот я испугался и решил скрыться, но я не знал, куда податься. Сейчас мне легко вспоминать об этом, но в тот вечер я буквально умирал от страха. Всему виной Валерий Фронтон, он нанял меня для совершения убийства…

— Валерий Фронтон? Я слышал это имя от моей матери, — сказал Гай. — Она называла его негодяем.

— Негодяев не счесть. Но какой прок обсуждать их, если мы ничего не можем исправить словами? Лучше перерезать им горло, — сказал Теций. — Впрочем, совершив это, мы лишь освободим их от пут.

— От каких пут? — не понял Гай.

— Прошлой ночью, — Теций прикрыл глаза и потёр веки пальцами, — ко мне во сне явился Бебий Африканский, которого я убил на арене. Он пользовался не меньшей популярностью у зрителей, чем я. Мы никогда не были друзьями и даже никогда не общались. И вдруг он явился ко мне во сне и стал рассказывать мне о бессмертии души. Выслушав его, я пришёл к выводу, что вся наша жизнь похожа на каземат. И если мы не умеем радоваться, то незачем и жить. Бебий объяснил мне, что человеческая душа бессмертна и души всех людей в их смертный час с лёгкостью улетают из тела, как бы освобождаясь от его оков, то есть будто из-под стражи. Но раз так, то нам следует радоваться, а не скорбеть по умершим друзьям. Скорбеть же о кончине человека должны его враги, завидуя его освобождению.

— Не этот ли сон сделал тебя таким задумчивым? — спросил Гай.

— Разве я задумчив сегодня?

— Да. Ты весь словно погружён в себя… Скажи мне, ты веришь ли в бессмертие? Веришь ли настолько, что готов умереть прямо сейчас?

— Умереть я готов давно, но это не свидетельствует ни о чём. И всё же бессмертие есть… Не приход Бебия Африканского ко мне доказывает это. Нет, Гай. На моих руках скончалось много людей, большинство умирало в страданиях. Я давно задавался вопросом, глядя на безжизненные тела: чем они отличаются от нас, живых? Что-то отсутствует в них. Ты скажешь — жизнь. Да, но что она представляет собой? Что нужно поместить в тело, чтобы оно стало живым? Какую такую силу? И что это за сила, которая вдруг уплывает из тела и делает его не только неподвижным навеки, но при отсутствии этой силы тело начинает гнить, разлагаться? И я понял: этой силой является душа. В нашей душе заключается наше бессмертие.

— Как любопытно, что мы вышли в нашем разговоре на эту тему, — воскликнул юноша. — На днях у нас на вилле появился новый раб. Он иудей.

— Что ж тут удивительного?

— Он рассказывал мне об одном иудейском пророке, которого он очень почитает и который учил примерно тому, о чём ты говорил сейчас.

— Разве такова иудейская вера?

— Не знаю, я никогда этим не интересовался. Знаю лишь, что Бог у них никак не выглядит, у него нет ни лица, ни тела, ни голоса.

— Очень любопытно. Давай же поговорим с твоим иудеем.

— Может быть, мы переберёмся в баню? Я распорядился, чтобы слуги заготовили всё заранее. Ты должен побывать в моей бане, Теций. А я вызову Давида, пусть развлечёт нас своим рассказом.

Едва они дошли до входа в дом, как со стороны ворот донёсся торопливый топот копыт и между зеленью кипарисов появился всадник.

— Судя по его виду, он очень торопился, — заметил Теций, прищурившись на солнце.

— Это личный гонец моей матери, — сказал Гай. — Видно, что-то случилось.

— Господин, твоя матушка послала меня известить, что ночью скончался твой дед, её отец, уважаемый Атилий Приск. Она уже сходила в храм Либитины с заявлением о его смерти. Либитинарии[27], должно быть, уже прислали своих рабов, чтобы подготовить тело к погребению.

— Что ж, надо собираться в Рим. Прости, Теций, что приходится прерывать беседу, — извинился Гай.