Антология - Поэзия Латинской Америки

• Название: Поэзия Латинской Америки
• Автор: Антология
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Поэзия
• Год: 1975

В сборник вошли произведения авторов: Хосе Марти (Куба); Рубен Дарио (Никарагуа); Леопольдо Лугонес, Эваристо Карриего, Энрике Банчс (Аргентина); Рикардо Хаймес Фрейре, Франц Тамайо, Эктор Борда (Боливия); Олаво Билак, Мануэл Бандейра, Раул Бопп, Сесилия Мейралес, Тьяго де Мелло, Жеир Кампос (Бразилия) и др.

Многие поэты переводятся на русский язык впервые.

Перевод с испанского, португальского и французского:

И. Чежегова, В. Столбов, П. Грушко, Л. Мартынов, О. Савич, С. Гончаренко, А. Старостин, И. Тынянова, Ф. Кельин, К. Азадовский, М. Квятковская, Э. Линецкая, А. Големба, М. Донской, Н. Горская, Т. Глушкова, Б. Слуцкий, М. Самаев, В. Васильев, А. Гелескул, Р. Казакова, А. Эйснер, А. Косс, М. Ваксмахер, Т. Давидянц, Д. Самойлов, Е. Гальперина, П. Антокольский, Л. Лозинская, Б. Дубин, Г. Кикодзе, Ю. Петров, М. Тарасова, И. Эренбург, С. Северцев, С. Мамонтов, И. Копостинская, Ю. Мориц, Э. Гольдернесс, Н. Булгакова, В. Резниченко, Т. Макарова, И. Лиснянская, М. Зенкевич, С. Кирсанов, М. Алигер, Л. Осповат.

Вступительная статья В. Столбова.

Составление В. Столбова (испаноязычные страны), Е. Ряузовой (Бразилия), М. Ваксмахера (Гаити).

Примечания:

В. Столбов 1-51, 73–86, 106–117, 148–176, 201–218, 234–250;

С. Гочаренко 52–72, 122–147, 177–200, 219–233, 251–300;

Е. Ряузова 87-105;

Е. Гальперина 118–121.

---

Город

Перевод Л. Осповата

Городские предместья с гнилыми зубами
и голодными стенами,
заваленные отбросами:
раскиданный мусор,
мертвое тело
облеплено зимними мухами,
и нечистоты.
Сантьяго,
столица родины,
прильнувшая к горной цепи,
к снежной флотилии,
злое наследие
целого века сеньор в корсетах
и кавалеров с холеными бородками
(трости, серебряные брелоки,
когтистые лапы в перчатках).

Сантьяго, доставшийся нам в наследство,
грязный, кровоточащий, заплеванный,
горький и бездыханный,
таким мы тебя унаследовали
у господ после их господства.

Как умыть тебя,
город, сердце наше,
проклятый сын,
как
возвратить тебе истинный облик, весну,
благоухание,
жить с тобою живым,
пламенеть твоим пламенем,
зажмурившись, вымести твою смерть,
чтобы ты воскрес и расцвел,
и дать тебе новые руки и новые очи,
человечьи дома, цветы в рассветных лучах!

Заключение Перевод Л. Осповата

Матильда, дни или годы
во сне, в лихорадке,
здесь или там,
пригвожденный,
с перебитым хребтом
я истекал доподлинной кровью,
то погружаясь в небытие,
то пробуждаясь:
больничные койки, чужеземные окна,
белые халаты сиделок,
ноги словно в цепях.

Потом — эти странствия
и вновь мое море:
твоя голова в изголовье,

твои руки, как птицы,
в лучах моего света
над моей землей.

Как это было прекрасно: жить,
когда ты живешь!

Мир становится самым лазурным и самым земным
по ночам, когда сплю,
огромный, в кольце твоих быстротечных рук.

ХУВЕНСИО ВАЛЬЕ[291]

«Я руки окунаю в воду моей земли…» Перевод М. Дубина

Я руки окунаю в воду моей земли.
Вода моих корней железом пахнет, серой,
чтоб борода моя росла густой и твердой,
чтоб грудь моя, как колокол зеленый,
гудела бронзой, гулко и светло.

Я — капитан полуденного неба.
Внутри меня земля. А я — пастух
деревьев и животных. Навожу я
порядок в красках дня и ароматах
и, вдохновенный, воду поднимаю,
как радуге достойный монумент.

Меня сжигают золотые сны. И тайна
моих времен во мне пылает жарко,
кипит, цветет, как сейбы древесина,
и корни в ребрах у меня растут.
Меня венчает солнце теплой дланью,
пронизывая радостным стеклом.

Да, я приду. Хотя мои ступни
еще завязли в глине, из которой
я сотворен. Бежит еще по жилам,
пульсируя, земное молоко.
Я выхожу из глины. У меня
еще болит и ноет пуповина,
меня соединяя с бороздой.
Я выхожу из глубины, как колос.
И в глубине моя любовь и мука.
Я вверх ползу, как чистый виноград.
Вино поет в моей крови. И в корне
я утверждаю самого себя.
Он — Библия моя. Я слышу
его, к своей земле припав.

Песнь воде Перевод Риммы Казаковой

Вода, голубая, прозрачная, хрустальная,
рождается вместе с потоком твоих волос
и, падая вниз, у ног твоих ищет пристанища.

Я воду пью, и запах воды, и тень ее,
ту светлую воду, ту свежую воду, что вверх
бессонною ниточкой тянется, словно растение.

Воду пью, гимн глубине ее вырос
из темных моих глубин, которыми я предчувствую
воду-небо, воду-бокал, воду-ирис.

Пей, Мария, холод ее слез.
Отдай свой рот прохладному рту воды,
отдай свою жизнь этой дороге из роз.

От теплых ног на теплой сонной земле
до буйных прядей волос — все погрузи в воду,
живою слезой растворись в ее хрустале.

Наклонись и, когда твой лоб коснется камня,
встав на колени, ищи корень воды в земле,
плача, жаждущим ртом и руками.

НИКАНОР ПАРРА[292] Перевод М. Алигер

Каталина Парра

Город странный и большой,
Край земного шара…
Бродит в нем единственная
Каталина Парра.

Целый год миновал,
О тебе я не слыхал,
Но тебя не забывал,
Каталина Парра.

Дождевая пелена
На землю упала.
Куда ты бедная, одна,
Каталина Парра?

Ах, если б мог я знать!
Ничего не знаю!
Как живешь ты, бедная,
Каталина, бледная?

Что бы я не говорил,
Лишь одно я знаю:
Твердо верю, что тебя
Снова повидаю.

Даже если издали
Я тебя увижу,
Буду рад, дитя мое,
Каталина Парра!

Сколько раз в стихах моих
Ты была воспета,
Девочка — сияние
Утреннего света.

Ах, погасшая любовь,
Тусклая лампада,
Ароматный твой цветок —
Вся моя отрада!

Есть один счастливый день

Я посвятил этот вечер одинокой прогулке
По забытым улочкам моей деревни,
Провожаемый сумерками — добрым другом,
Пожалуй, единственным, что со мной остался.
Все совсем как тогда. На улицах осень,
И светильник тумана рассеянно светит,
Только время вторглось и все захлестнуло
Поблекшим плащом своего унынья.
Никогда я не думал, ни на минуту, поверьте,
Возвратиться на эту дорогую мне землю,
Но сейчас, возвратившись, не понимаю,
Как я мог от ворот ее так удалиться.
Но ничто не меняется, ни белые стены,
Ни деревянные старые двери.
Все на месте; как прежде, ласточки вьются
Над самой высокой колокольней;
Улитки в саду, и мхом зеленеют
Старых камней сырые ладошки.
Никакого сомненья, это — царство
Облетевшей листвы и синего неба,
Где каждый предмет отмечен своею
Неповторимой и кроткой легендой.
И я узнаю даже в сумерках ранних
Покойной бабушки взор небесный.
Все это трепетно и незабвенно
Пришло ко мне в юности первоначальной:

Почта на площади с самого краю,
Старые камни, сырые стены.
Боже мой, право, никто не умеет
Дорожить хоть минутным, но истинным счастьем,
И когда оно чудится страшно далеким,
Вот тут-то оно и стоит с нами рядом.
Ах, бедняк я, опять мне твердит словно кто-то,
Что жизнь — это только всего химера,
Сновиденье, не знающее предела,
Мимолетное облачко над вселенной.
Но давай по порядку, болтаю без толку,
От волненья моя голова закружилась.
Так как я пустился в свое предприятье
С наступлением сумерек и покоя,
Как бесшумный прибой, одна за другою
Возвращаются овцы в свои загоны.
Я приветствовал каждую персонально
На тропинке, ведущей к знакомой роще.
А когда я встал перед этой рощей,
Что прохожих щедро поила шумом,
Сокровенной музыкой неизъяснимой,
Я припомнил о море, считая листья
В честь сестер моих, умерших в раннем детстве.
Превосходно! Дорогу свою продолжаю,
Словно тот, кто живет, ни на что не надеясь;
Прохожу не спеша мимо мельницы нашей,
Замедляю шаги перед входом в лавку:
Запах кофе всегда остается тот же,
И луна все та же над головою;
Меж рекою прошлого и настоящим
Никакого различия я не вижу.
Узнаю это дерево без ошибки,
Мой отец посадил его у калитки.

(Дорогой мой отец, когда был он счастлив,
Он был лучше окна, открытого настежь.)
На высотах этих я ощущаю,
Обнимает меня хрупкий запах фиалок —
Мать моя их растила с такой любовью,
Чтоб излечивать ими печаль и кашель.
Сколько времени в мире с тех пор миновало,
Я не мог бы ответить даже примерно.
Все такое же точно: всенепременно
Соловей и вино на столе накрытом.
Мои младшие братья об эту пору
Возвращаться должны бы домой из школы.
Только время смело это все бесследно,
Словно белая буря, песчаная буря!

Вольные стихи