Антология - Поэзия Латинской Америки

• Название: Поэзия Латинской Америки
• Автор: Антология
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Поэзия
• Год: 1975

В сборник вошли произведения авторов: Хосе Марти (Куба); Рубен Дарио (Никарагуа); Леопольдо Лугонес, Эваристо Карриего, Энрике Банчс (Аргентина); Рикардо Хаймес Фрейре, Франц Тамайо, Эктор Борда (Боливия); Олаво Билак, Мануэл Бандейра, Раул Бопп, Сесилия Мейралес, Тьяго де Мелло, Жеир Кампос (Бразилия) и др.

Многие поэты переводятся на русский язык впервые.

Перевод с испанского, португальского и французского:

И. Чежегова, В. Столбов, П. Грушко, Л. Мартынов, О. Савич, С. Гончаренко, А. Старостин, И. Тынянова, Ф. Кельин, К. Азадовский, М. Квятковская, Э. Линецкая, А. Големба, М. Донской, Н. Горская, Т. Глушкова, Б. Слуцкий, М. Самаев, В. Васильев, А. Гелескул, Р. Казакова, А. Эйснер, А. Косс, М. Ваксмахер, Т. Давидянц, Д. Самойлов, Е. Гальперина, П. Антокольский, Л. Лозинская, Б. Дубин, Г. Кикодзе, Ю. Петров, М. Тарасова, И. Эренбург, С. Северцев, С. Мамонтов, И. Копостинская, Ю. Мориц, Э. Гольдернесс, Н. Булгакова, В. Резниченко, Т. Макарова, И. Лиснянская, М. Зенкевич, С. Кирсанов, М. Алигер, Л. Осповат.

Вступительная статья В. Столбова.

Составление В. Столбова (испаноязычные страны), Е. Ряузовой (Бразилия), М. Ваксмахера (Гаити).

Примечания:

В. Столбов 1-51, 73–86, 106–117, 148–176, 201–218, 234–250;

С. Гочаренко 52–72, 122–147, 177–200, 219–233, 251–300;

Е. Ряузова 87-105;

Е. Гальперина 118–121.

---

Ода желтому цветку

Перевод В. Столбова

На фоне лазурного неба
волнуется синее море…
На фоне лазурного неба
горсточка желтых цветов.

НАСТУПАЕТ ОКТЯБРЬ
И как грозно бы ни было море,
море — миф, воплощенный в пространство,
с его назначеньем высоким
и закваской его штормовой.

Все равно
на земле золотится
маленькое растение,
и мы уже глаз не отводим
от матери нашей земли.

Прах мы есмь и останемся прахом.
Пламя, вода или ветер
не наша судьба.
Только землей мы станем,
только сырой землею,
а может быть,
желтым
цветком
на земле.

Прошу тишины Перевод П. Грушко

Сейчас я хочу покоя.
Считайте, что я отсутствую.

Я глаза на миг закрываю…
Пять вещей сейчас мне нужны,
пять особо важных корней.

Во-первых, безбрежность любви.

Во-вторых, любоваться осенью:
мне не жить, если листья не будут
слетать, сливаться с землей.

В-третьих, зимние дни,
ливень любимый и нежность
костра на свирепом холоде.

В-четвертых, спокойное лето,
круглое, как арбуз.

В-пятых, твои глаза.

Матильда[289] моя, желанная,
не заснуть мне без глаз твоих,
без взглядов твоих мне не жить,
я с легким сердцем сменяю
весну на взгляды твои.

Друзья, это все, что мне нужно:
ничто — и почти что все.

А теперь я вас не держу…

Я столько прожил, что вскоре
забудут меня поневоле,
стерев с доски мое сердце,
желавшее жить бесконечно.

Но то, что прошу тишины я,
не значит, что я умру.
Со мною все это иначе:
я буду и дальше жить.

Я есть и быть продолжаю.

Просто внутри меня
будет силы копить пшеница,
чтобы зерна, раздвинув землю,
над землей увидали свет,
но земля-праматерь темна,
вот так же темно и во мне:
я похож на колодец, в чьи воды
ночь роняет звезды свои,
чтобы в поле уйти налегке.
Понимаете, прожил я столько,
что хочу прожить еще столько же.

Никогда я не был так звонок,
так богат поцелуями.

Как прежде — все еще утро.
Свет летит со своими пчелами.

Оставьте меня с рассветом.
Позвольте мне снова родиться.

Скатерть для всех Перевод П. Грушко

Лишь только позвали к столу,
как сорвались с места тираны
и случайные их кокотки,
и было смешно смотреть
на этих ос пышногрудых,
спешащих в компании бледных,
несчастных общественных тигров…

Черствого хлеба кусок
съел пахарь в открытом поле,
в одиночестве, поздним вечером.
Вокруг колосилась пшеница,
но не было больше хлеба,
он ртом голодным смолол его,
глазами голодными съел.

В синюю пору завтрака,
в час ленивой жаровни
поэт, отстраняя лиру,
нож достает и вилку,
и ставит на стол стакан,
и рыбаков созывает
к мелкому морю тарелки.
В языках горящего масла
картофелины негодуют,
ягненок на углях как золото.
Снимает одежды лук…
Тягостно есть во фраке —
ощущенье, что ешь в гробу.
А есть в монастырских стенах —
все равно что есть под землей.
В одиночестве горько есть,
но не есть — словно в бездну упасть,
словно рухнуть в зеленую пропасть:
будто цепь из крючков рыболовных
протянулась от сердца к желудку,
разрывая тебя изнутри.

Голод похож на клещи,
на клешни разъяренных крабов.
Он сжигает, но без огня:
голод — пожар холодный.
Так давайте же сядем за стол
со всеми, кто голодает,
и расстелим длинные скатерти,
поставим солонки озер,
и хлебы размером с небо,
и горы клубники со льда,
и лунообразное блюдо,
за которым всем хватит места.

Я сейчас одного лишь прошу:
справедливости завтрака.

Опасность Перевод П. Грушко

Предупредили: осторожней,
не поскользнитесь на паркете,
на мокрой глине, на снегу.

Ну что ж, сказали мы, на льду
мы постараемся не падать.
Но вышло так, что под ногами
все начало внезапно плыть,
и все мы стали кувыркаться.

А это кровь была.
Она
текла из секретариатов,
с постов, захваченных разбоем,
текла по мраморным ступеням
и затопила поле, город,
редакции газет, театры,
хранилища людского пепла,
полковничьи застенки.
Кровь
окопы с верхом залила,
струилась из войны в войну,
по миллионам мертвых глаз,
которые лишь кровь видали.

Так было — я могу поклясться.
Возможно, в жизни вы скользили
лишь на снегу или на льду.
Мне выпала другая доля —
оскальзываться на крови.

Ленивый Перевод П. Грушко

Металлические предметы
будут летать между звездами.
Изможденные люди взлетят,
чтобы луну обесчестить
и построить на ней аптеки.

В пору спелого винограда
между морем и Кордильерами
оживает внезапно вино.

В Чили пляшут черешни,
распевают смуглые девушки,
на гитарах блестит роса.

Солнце стучится в двери
и творит чудеса с пшеницей.

Первое вино — розовое,
словно новорожденный,
второе вино — крепкое,
как словцо моряка,
а третье вино похоже
на топаз, на мак, на пожар.

Есть земля у меня и море.
У жены большие глаза —
два диких лесных ореха.
Под вечер волна облачается
в зеленый и белый наряд,
и на пене прибоя луна
спит, как морская невеста…

Я планету менять не хочу.

Минута песни в честь Сьерра-Маэстры Перевод С. Кирсанова

Как просят тишины, прощаясь с нами,
когда пора нам возвратиться в землю, —
так я прошу одной минуты, чтобы
все голоса Америки звучали.
Одной минуты задушевной песни
прошу у вас я — в честь Сьерра-Маэстры.
На этот раз забудемте о людях,
на этот раз прославим эту землю,
что в тайнике горы хранит ту искру,
что на лугах пожаром разгорелась.
Я воспеваю заросли густые,
и жесткость твердой каменной постели,
и ночь тревожных и неясных шумов
с дрожанием мерцающих созвездий,
гор тишину нагую и загадку
своих знамен лишенного народа,
пока борьба не вспыхнула повсюду
одним костром всеобщего восстанья.
Спустились бородатые солдаты,
чтоб мир на их отчизне утвердился.
Сейчас все прояснилось, но в то время
туманною была Сьерра-Маэстра[290].
И я прошу минуты общей песни
о Подвиге — единодушным хором.
И вот какими я начну словами,
чтоб вся Америка их повторила:
«Глаза откройте, братские народы,
есть и у вас своя Сьерра-Маэстра!»

Из цикла «Сто сонетов о любви» Перевод М. Алигер

Утро

Имя растенья, вина или камня — Матильда.
Имя того, что рождается и существует.
Слово, в чьем росте внезапно рассвет наступает,
слово, в чьем лете взрывается пламя лимонов.

В имени этом бегут деревянные шхуны
в синем сигнальном огне беспредельного моря,
буквы его — это светлые струи речные,
те, что впадают в мое обызвествленное сердце.

Имя, которое я под вьюнками нашарил,
словно бы двери подземного тайного хода,
хода, ведущего к благоуханию мира!

О, затопи меня, ртом обжигающим рухни,
высмотри душу своими ночными глазами,
но разреши в твоем имени плавать и сном забываться.

Полдень