Вячеслав Козляков - Лжедмитрий I

• Название: Лжедмитрий I
• Автор: Вячеслав Козляков
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-235-03270-5

Этот человек имел несколько имен. В разное время его знали то как Юшку Отрепьева, то как чернеца Григория, то как царевича, а затем царя и великого князя Дмитрия Ивановича, сына и наследника Ивана Грозного, то как «Расстригу» и «Самозванца», лишенного даже имени и изверженного из мира. Летописи как минимум трижды сообщают о его смерти, и всякий раз смерть эта влекла за собой беды и потрясения для Московского государства. Не имевший шансов даже приблизиться к вершинам власти, он занял в конце концов престол московских государей и был венчан и помазан на царство православными иерархами с соблюдением всех священных обрядов. То, что произошло с ним, не имеет прецедентов в русской истории. Одни видели в нем исчадие ада, другие — реформатора, едва не предвосхитившего будущие петровские преобразования. Так кем же был этот человек и что таило в себе его недолгое пребывание на троне? Об этом рассказывает в своей новой книге постоянный автор серии «Жизнь замечательных людей» известный историк Вячеслав Николаевич Козляков.

---

Даже у русских авторов-современников, писавших о Лжедмитрии уже с положенным обвинительным уклоном, тоже прорываются отзывы о его талантах. Князь Иван Михайлович Катырев-Ростовский включил портрет самозванца в «Написание вкратце о царех Московских, об образех их, и о возрасте и о нравех», составленное в 1620-е годы: «Рострига же возрастом (то есть ростом. — В. К.) мал, груди имея широкы, мышцы толсты; лице же свое имея не царсково достояния, препростое обличив имея, и все тело его велми помраченно. Остроумен же, паче и в научении книжном доволен, дерзостен и многоречив зело, конское рыстание любляше, на враги своя ополчитель смел, храбрость и силу имея, воинство же велми любляше»5.

Лжедмитрий все-таки играл свою роль. Самозваный царь проклинаем в веках, и, если бы не было причины для таких проклятий, давно бы ушла прежняя несправедливость и потомки оказались бы более чуткими к отзывам о храбрости и книжной премудрости нашего героя. К чему была вся эта история, такой нечеловеческий накал, побег в Литву, вовлечение в свою изначально безумную игру других жертв, от простого чернеца Мисаила Повадина до несчастной дочери сандомирского воеводы Марины Мнишек, которой померещилось в мечтах Московское царство?! Как же можно было выдержать, не расслабиться ни на минуту, не отступиться от затеи уничтожения Годуновых? Борис был первый политик, достигший у нас «высшей власти», не имея на то главного, родословного основания. Фавориты, руководители Думы были и раньше, но никто из них не дерзал обладать престолом. Лжедмитрий стал другим политиком, которого тоже открыла для себя Москва, правда, тут же отвергнув. У самозванца было придуманное родословное обоснование и не было ничего другого — ни опыта власти, ни, главное, силы правды, которой он мог бы править. Потом он станет изобретать «образцы» своего правления, но московский «мир» их также отвергнет.

Главные обвинения Дмитрию — измена православию и попытка отдать Московское царство во власть иноземцев — не так очевидны, как кажется на первый взгляд. Лжедмитрия может скорее судить католическая церковь за политическое лицемерие в смене веры. Самозванец не сделал заметных шагов, чтобы исполнить свои обещания. Правда состоит в том, что Лжедмитрию, когда он достиг Москвы, постелили красную дорожку вокруг кремлевских храмов, что все иерархи Русской православной церкви благословили нового царя и венчали его в Успенском соборе с соблюдением литургических тонкостей, включая «помазание» на царство. Правда также состоит в том, что в канцеляриях нового царя немедленно выстроилась очередь из архиерейских и монастырских чиновников, подтверждавших по установленному порядку свои вотчины и льготы. И никому не было отказа…

Существовала ли опасность в поглощении православия католической церковью или в переподчинении паствы от московских патриархов римскому папе, если бы подобного захотел в будущем Лжедмитрий? Самозванец был убежден в «невежестве» греков, но при этом стремился навсегда утвердить чин поставленного ими московского патриарха. Готовился он и к крестовому походу в Константинополь, куда его подданные пошли бы только с православными знаменами и иконами. Само введение новой веры Лжедмитрий рисовал перед нунцием Рангони как соревнование и диспуты православных и католических иерархов. «Дмитрию хотелось в присутствии знатных московских людей созвать своих митрополитов и католических на диспут и за сим самому рассудить, что последние лучше понимают истину (как оно в действительности есть), и таким образом ловко заставить первых присоединиться к его мнению, как к лучшему»6. Как Лжедмитрий собирался убедить освященный собор и своего патриарха-грека в необходимости перемены веры, осталось тайной. Стоит ли вообще воспринимать всерьез присутствие двух монахов-иезуитов из свиты Дмитрия, к тому же запертых где-то вне пределов Москвы и ободряемых одними туманными обещаниями «императора» о содействии распространению римской веры? Политик Лжедмитрий все-таки был выше католика Лжедмитрия.

Русские люди времен Смуты, как ни странно, во многом были похожи на нас. Чего им хотелось? Ясного государственного порядка, нарушенного воцарением Бориса Годунова и особенно голодом, «межениной» начала века, благочестиво воспринятыми как наказание за собственные грехи и «за безумное молчание всего мира» перед грехами царей. Им, людям Московского государства, хотелось вернуть прежнюю жизнь. В ней не было того, что явилось в новой, годуновской стране — осуждения Романовых без вины, появления под Москвой разбойников, воюющих с полками дворянских сотен и убивающих высших сановников. Это только самые зримые признаки разливавшегося нестроения. Но главное, людям, как всегда, хотелось правды. И они соблазнились легким ответом, явлением на свет царевича Дмитрия, который олицетворял саму преемственность с понятным прошлым и грозил покончить с выборным царем Борисом Годуновым, отодвинувшим от царской власти Рюриковичей.

Но на лжи жизнь не построить, и история Лжедмитрия в очередной раз подтверждает это. Некоторые детали облика Дмитрия-правителя выдают присутствие в его жизни такой лжи. Современники совсем неспроста подчеркивали его стремление опередить всех в искусстве управления, дипломатии, войны и даже охоты. В неожиданных решениях Лжедмитрия, в особенной настойчивости в достижении целей угадывается желание уйти от неопределенности и скрыть свою тайну. Дмитрию всегда нужно было опережать тех тугодумов, которые с опаской посматривали на него, размышляя, «истинный» он царь или «неистинный». Человеку, уверенному в своей правоте, не нужны никакие жесты и доказательства того, что ему принадлежит по праву. Лжедмитрий должен был чем-то компенсировать свою неуверенность.

Еще одно выдает лжеца — он всегда делает то, что от него ждут. Попав в созданную им же самим систему координат ложной жизни, он и других должен подчинить установленным новым правилам, о которых окружающие могут и не догадываться. Чего все ждали от Лжедмитрия, когда он вошел в столицу? Доказательств его происхождения… И он, надо отдать должное, с большим умом предоставил их. Молебен в Архангельском соборе в Кремле у гробов «отца» Ивана Грозного и «брата» Федора был первым символическим жестом. Затем в государстве узнали про сыновью любовь Дмитрия к матери — доживавшей свои дни в дальнем пошехонском монастыре старице Марфе, бывшей царице Марии Нагой. Пожалованы были все родственники — Романовы, Нагие, ранее предусмотрительно устраненные царем Борисом Годуновым от какого бы то ни было влияния на дела русского трона. И вот уже старая «тема» о происхождении Дмитрия почти закрыта. Есть еще один штрих: помилован боярин князь Василий Шуйский, вопреки своей вечной осторожности высказавшийся об очевидной для него смерти царевича Дмитрия в Угличе в 1591 году. Кого было бояться сыну Ивана Грозного, если он сын Ивана Грозного, чтобы не расправиться с боярином, приговоренным к казни самой Боярской думой? Да, Лжедмитрий хотел, как он сам об этом говорил, следовать другому образцу — милостивого правителя, а не тирана для своих подданных. Но, оценивая последствия возможной громкой казни князя Василия Шуйского в начале своего царствования, не понял ли Дмитрий, что усмиренный враг лучше казненного за правду мученика, в которого немедленно бы превратили Шуйского?

История предусмотрела месть и для самых понимающих и умных современников царя Дмитрия Ивановича, всегда прекрасно видевших ложные основания претензий самозванца на власть, но никак этому не препятствовавших. Месть эта немедленно настигла бояр Голицыных, превратившихся если не в прямых цареубийц, то в соучастников расправы с царевичем Федором Годуновым и его матерью — вдовой царицей Марией Григорьевной. Царица Мария Годунова была дочерью опричного убийцы Малюты Скуратова и повторила судьбу многих жертв своего отца. Справедливое наказание? Но кто звал в судьи Лжедмитрия и его усердных клевретов?

Не менее злым оказался урок и для короля Сигизмунда III, а особенно для воеводы Юрия Мнишка и его семьи. Удивительно было уже то, что самозванец не забыл о своих обещаниях немедленно, после того как воссел на русский трон. Так причудливо, как может быть только у влюбленного человека, мысль о Марине Мнишек была встроена в грандиозные планы исторического переустройства Московской империи. Лжедмитрий, вспоминавший о себе как о сыне Креза, искренне равнявший себя с Александром Македонским, не прельщался тем немногим, что могла дать ему свадьба с Мариной Мнишек, когда его задача состояла в обладании миром. Но Марина ему все-таки была нужна. Ни одна московская боярышня не могла быть принята при дворе других государей, а Лжедмитрий вряд ли хотел навеки затвориться в Москве. Он хотел открыть границы для подданных других стран, собирался учредить академию на манер краковской. Продолжились бы и поездки молодых дворян на учебу в другие страны, начатые еще при Борисе Годунове…