Вячеслав Козляков - Лжедмитрий I

• Название: Лжедмитрий I
• Автор: Вячеслав Козляков
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-235-03270-5

Этот человек имел несколько имен. В разное время его знали то как Юшку Отрепьева, то как чернеца Григория, то как царевича, а затем царя и великого князя Дмитрия Ивановича, сына и наследника Ивана Грозного, то как «Расстригу» и «Самозванца», лишенного даже имени и изверженного из мира. Летописи как минимум трижды сообщают о его смерти, и всякий раз смерть эта влекла за собой беды и потрясения для Московского государства. Не имевший шансов даже приблизиться к вершинам власти, он занял в конце концов престол московских государей и был венчан и помазан на царство православными иерархами с соблюдением всех священных обрядов. То, что произошло с ним, не имеет прецедентов в русской истории. Одни видели в нем исчадие ада, другие — реформатора, едва не предвосхитившего будущие петровские преобразования. Так кем же был этот человек и что таило в себе его недолгое пребывание на троне? Об этом рассказывает в своей новой книге постоянный автор серии «Жизнь замечательных людей» известный историк Вячеслав Николаевич Козляков.

---

Три дня лежало тело бывшего царя Дмитрия на всеобщем обозрении в Москве. Многие, как голландец Исаак Масса, приходили на Красную площадь убедиться в том, что царь действительно мертв. «Я сосчитал его раны, их было двадцать одна, и сверх того череп его был рассечен, так что оттуда вывалились мозги, — писал Масса, — и на третий день его бросили в яму, а Басманова похоронил его брат, получивший разрешение от правительства»124. Именно тогда у поколения Смуты произошел невидимый перелом в отношении к царской власти, стало исчезать отношение к царю как к Божьему помазаннику. Легкость расправы с царем породила соблазн дальнейшей игры с именем самозванца. За несколько минут сомнительного триумфа черни Московское государство заплатило годами самых тяжелых неустройств.

Тело самозваного царя Дмитрия зарыли, по словам капитана Жака Маржерета, «за городом у большой дороги», но и там оно оставалось недолго. Все эти дни москвичей пугали дурные предзнаменования. Многие мемуаристы писали о сильнейших заморозках, ударивших после расправы с царем: «В ночь после того, как он был убит, наступил великий холод, продлившийся восемь дней, который погубил все хлеба, деревья и даже траву на полях. Такого прежде не бывало в это время, поэтому… спустя несколько дней Димитрия вырыли, сожгли и обратили в пепел»125. Говорили в Москве и о сильном вихре, поднявшемся в столице, когда поруганное тело самозванца везли к месту последней расправы на Котел (по дороге к селу Коломенскому). Этот слух записал архиепископ Арсений Елассонский: «После четырех дней, извлекши труп его, сожгли вне Москвы, и в тот час, в который извлекли труп за город, пала вся крыша великих ворот крепости. Кровля была большая, высокая и прочная. Это послужило признаком начала ужасных бедствий»126.

Действительно, к самозванцу, видимо, стали относиться как к «заложному покойнику», сопричастному самым темным силам127, и все самые плохие ожидания москвичей оправдались. Но предзнаменования хороши только тогда, когда их понимаешь сразу. Выстрел пушки, заряженной прахом самозванца, в сторону «Литвы» вернулся Москве сторицей. Повсюду поползли слухи, что Дмитрий снова спасся. Оказалось, что можно расправиться с телом, но с мифом вокруг имени царя Дмитрия Ивановича поделать ничего было нельзя. Самозванство никуда не исчезло, оно продолжало существовать и жить своей особенной жизнью. Вступивший на престол новый царь и великий князь Василий Иванович Шуйский поймет это очень скоро.

Эпилог. ПРЕВРАЩЕНИЕ В «РОСТРИГУ»

Лжедмитрий оказался нужен как разрушитель, но нетерпим как строитель. Короля Речи Посполитой Сигизмунда III не могла не поразить метаморфоза человека, сначала обязанного ему троном, а потом собиравшегося со временем едва ли не короноваться в Кракове. Никто не мог подозревать в этом юноше в гусарском костюме будущего «Императора»!

Напряженные и умные глаза Дмитрия-«царевича» можно рассмотреть на дармштадтском портрете (размещенном на первом листе фототетради этой книги). Таким его увидел неизвестный художник, рисовавший Лжедмитрия в Речи Посполитой в 1604 году. Но искусный актер может сыграть все, даже ауру собственного величия. Дмитрий сросся со своей ролью борца с узурпатором Годуновым как с любимым иноземным костюмом, отделявшим его от соплеменников. Без реквизита он уже не мог обойтись. Однако жизнь все-таки отличается от театра. Может быть, еще и поэтому так яростно срывали с него царские регалии и платье, считая их оскверненными прикосновением простолюдина?

И что же все-таки это была за жизнь, каковы ее маршруты, каким-то чудом вычисленные по запутанным следам или придуманные историками? Где родился этот человек — не знаем, где крестился — не знаем, все остальное — детство, постриг, появление в Чудовом монастыре — опять одни загадки. И это русский царь?! Даже если часть биографии взять от настоящего Дмитрия, то что было потом, в хронологических рамках 1591–1603 годов, от момента гибели царевича — сына Ивана Грозного до появления московского «господарчика» с тем же именем в Литве? Лжедмитрий не рассказал, а Годуновская пропаганда широкими мазками нарисовала портрет «Ростриги». Приговоренный к ссылке на Белоозеро монах был обречен, по словам самого патриарха Иова, на казнь. Но когда это провинившихся монахов казнили и объявляли об этом на всю страну? Обычно все обходилось епитимьями и другими церковными наказаниями. Что за торопливые обвинения в адрес того, кого надо было представить «исчадьем ада»? После подобных трюков в обличительных грамотах, освященных именами царя и патриарха, даже скептики должны были задуматься об отсутствии доказательств у тех, кто стремился показать, что «царевич» и был Гришкой Отрепьевым.

Не исключено, что стремление сильнее кольнуть врага заставляло играть с неблагозвучной семантикой родового имени Отрепьевых, в чем можно было усмотреть «знак», — дескать, «Бог шельму метит». Еще в XVII веке Отрепьевы по царскому указу получили другую фамилию — Нелидовы1. Но произошло бы это, если бы их постоянно не попрекали «Гришкиным воровством», царем-расстригой из их рода? «Рострига», «Гришка», «Отрепьев» — все это работает в нашей культурной памяти веками, и археология знания об этих именах может стать отдельной темой.

Даже с портретами самозванца, получившего привилегию быть запечатленным на прижизненных картинах, гравюрах и наградных монетах, происходит что-то необычное. Общее сходство всех изображений чаще всего исчерпывается внешними деталями вроде гусарского костюма, да некоторыми бросающимися в глаза приметами вроде бородавки на лице царя. А на самом известном, каноническом портрете Дмитрия, происходящем из Вишневецкого замка, нет ни того ни другого! Вместо лица самозванца для всех следующих поколений, знающих об эпилоге его истории, проявляется обличье неудачника и лжеца. И мы — как это и было рассчитано теми, кто боролся с Лжедмитрием, — уже не можем избавиться от отрицательного смысла, заложенного в его прозвище — «Рострига».

Почему же тогда многие современники восприняли этого неизвестного человека как царевича Дмитрия, оставив отзывы о его сильном и недюжинном характере? В одном из первых таких словесных портретов, приведенном нунцием Клавдием Рангони в письме папе Павлу V в 1605 году, говорилось: «Димитрию около двадцати четырех лет; он — бритый, красивый, смуглолицый, с бородавкой на носу наравне с правым глазом; у него длинные, белые руки, которые служат доказательством благородного происхождения; у него живой ум, и он обладает красноречием, в его походке и разговоре много благородства. В нем всегда замечалась склонность изучать словесность и много скромности, и умение скрывать свои слабые стороны»2.

Те, кто видел и знал самозванца позднее, когда он стал царем, тоже испытали гипноз его имени.

Капитан Жак Маржерет, охранявший царя Дмитрия Ивановича, был уверен в том, что тот настоящий сын Ивана Грозного: «Покойному Императору… было около двадцати пяти лет, бороды совсем не имел, был среднего роста, с сильными и жилистыми членами, смугл лицом; у него была бородавка около носа под правым глазом; он был ловок, большого ума, был милосерден, вспыльчив, но отходчив, щедр, наконец был государем, любившим честь и питавшим к ней уважение. Он был честолюбив, намеревался стать известным потомству… Короче, христианский мир много потерял с его смертью…»3 Немецкий наемник на русской службе Конрад Буссов тоже отмечал несомненную храбрость царя Дмитрия: «В этом покойном государе был героический и мужественный дух и проявились многие хорошие, достойные похвалы добродетели». Однако автор «Московской хроники» справедливо заметил и два «порока», погубившие этого правителя, «а именно: беспечность и тщеславие, из-за чего, без сомнения, благой Бог и наложил на него эту кару. Беспечность приняла у него такие размеры, что он даже гневался на тех, кто говорил об измене московитов и о том, что они намереваются убить его вместе с поляками. Тщеславие ежедневно возрастало и у него, и у его царицы, оно проявлялось не только в том, что во всякой роскоши и пышности они превзошли всех других бывших царей, но он приказал даже именовать себя „царем всех царей“»4.

Даже у русских авторов-современников, писавших о Лжедмитрии уже с положенным обвинительным уклоном, тоже прорываются отзывы о его талантах. Князь Иван Михайлович Катырев-Ростовский включил портрет самозванца в «Написание вкратце о царех Московских, об образех их, и о возрасте и о нравех», составленное в 1620-е годы: «Рострига же возрастом (то есть ростом. — В. К.) мал, груди имея широкы, мышцы толсты; лице же свое имея не царсково достояния, препростое обличив имея, и все тело его велми помраченно. Остроумен же, паче и в научении книжном доволен, дерзостен и многоречив зело, конское рыстание любляше, на враги своя ополчитель смел, храбрость и силу имея, воинство же велми любляше»5.