Олег Болтогаев - Подростки

• Название: Подростки
• Автор: Олег Болтогаев
• Жанр: Эротика

Я обнаружил эти тетради совсем случайно. Пришлось по совместительству заняться ремонтом школьной крыши, и вот, лавируя среди стропил чердачного пространства, я заметил цилиндрический предмет, пнул его ногой, и он рассыпался, оказавшись свернутой в рулон стопкой тетрадей.

Что-то заставило меня нагнуться, я поднял тетради, думая, что это обычные школьные работы. С тусклом чердачном свете я с брезгливой осторожностью стал листать первую тетрадь, и понял, что обнаружил чьи-то дневники, я полистал другую тетрадь, здесь был другой почерк, но записи были, похоже, как-то взаимосвязаны.

---

Я не совсем понял, связь балкона и тарелок. Это уже потом я допер, что она хотела посмотреть, что так долго делают в кухне Мишка и Катя.

И мы взяли тарелки и пошли. Я нес тарелку в правой руке, она в левой.

Свободной рукой я держал ее правую руку. Мы вышли из комнаты, у вешалки кто-то бурно целовался, мы прошли дальше. Дверь на кухню была закрыта, я толкнул ее ногой, она бесшумно отворилась, и мы вошли.

Они были так увлечены своим делом, что не заметили нас. Сколько мы на них смотрели? Секунд десять, не больше. Но мы увидели все. Она сидела на кухонном столе, а он стоял к ней вплотную. Ее колени торчали по обе стороны от его зада. Ее праздничное платье было безжалостно задрано, смято до самой талии.

Они целовались взасос, он заваливал ее назад, ее руки обнимали его спину, а его рука, та, которую мы могли видеть, дергала книзу ее трусики. Он их уже почти снял.

Мы вышли из кухни, словно вылетели. Они нас, похоже, так и не заметили.

Я чувствовал, как дрожит Наташина рука.

— Так, где же балкон? — спросила она хриплым шепотом.

— Сюда, наверное, — сказал я и потянул ее в другую комнату.

И здесь дверь была открыта, мы вошли, какая-то парочка лежала на диване, они испуганно вскочили, девушка судорожно одергивала платье, парень возился с брюками, но мы быстро проскользнули к балконной двери, она легко отворилась, и свежий, прохладный осенний воздух туго ударил нам в лица. Мы все еще держались за руки. Мы жадно дышали.

Наташа перегнулась через перила, я подошел к ней сзади. И обнял ее.

Чтоб согреть. Чтоб защитить.

И она не противилась.

И меня понесло. Я прижался к ней. Мои руки скользнули по ее талии и замкнулись на ее животе. Я передвинул левую ладонь вверх, еще вверх и совершенно естественно она оказалась на ее груди. Я люблю тебя, Наташа, прошептал я ей в ухо. Я люблю тебя, люблю давно, только ты этого не знаешь. Я стал целовать ее в ухо, в шею, в висок и снова в ухо. Я увидел, что она стоит, закрыв глаза, что это с ней, подумал я, люблю тебя, продолжал я свою песню, а моя правая ладонь как-то сама собой скользнула вниз по ее животу, по гладкой ткани ее нарядного платья, я почувствовал, как ее живот округло переходит вниз, я не знал, как она встретит мою ласку, но что-то более сильное, чем боязнь быть отвергнутым, заставило меня двинуть ладонь дальше, и я ощутил ее бедра, одно мизинцем, другое большим пальцем, а три моих счастливчика — указательный, средний и безымянный — легли на небольшой холмик. Несмотря на всю ее одежду я его почти явственно ощутил, я стал нежно оглаживать свое чудное завоевание, левой рукой я все еще гладил ее грудь, она повернула ко мне лицо, и я жадно, как голодный ребенок хватает соску, так я впился в ее губы, а моей руке, там внизу, хотелось все большего, и она, эта бесстыжая конечность, эта хамка, эта нахалка, эти хулиганистые пальцы стали тянуть кверху подол ее тонкого платья, оно было таким коротким, что хватило одного сжимающего движения ладони, и теперь все пять братцев, вздрагивая от восторга, от своей небывалой смелости легли на ее белые кружевные трусики. Удивила конструкция ее интимного изделия — прямо к трусикам были приделаны резинки для чулок. Теперь я целовал ее взасос, жадно, страстно, я не думал, что нас могут видеть с улицы, это не имело никакого значения, вопрос был в другом: можно или нет. И я раздвинул языком ее губы, я коснулся им ее зубов и по ее реакции, по тому, что она, выгибаясь, стала крепко вжиматься в меня спиной, я понял. Можно. Ладонь моя скользнула вверх, легла на ее голый живот, я погладил его, но уже через минуту мои пальцы жадно и дерзко нырнули под резинку ее трусиков, туда вниз. О, как тут жарко, я ощутил волосики ее лона, я гладил их, я почувствовал, что Наташа сжала ноги и не пускает дальше мою руку и тогда, отпустив на секунду ее губы, я нахально прошипел голосом змея-искусителя:

— Раздвинь ноги.

— Нет, — еле слышно прошептала она.

И раздвинула.

Раздвинула совсем немного, ровно настолько, насколько было нужно, чтобы один из моих героев, кажется, средний — вечный счастливчик — вначале коснулся ее нежнейшего местечка, ее потайной щелочки, видимо, его там ждали, тропка была так увлажнена, что он поскользнулся и упал. Упал прямо в пещерку, упал и забился в вечной судороге любви и в вечном поиске покоя. Наташа охнула, но я уже никак не мог отпустить ее. Моя торпеда уперлась ей в попку, я делал всем телом осторожные, бесстыдные движения. Пальцем я стал совершать то, что должен был бы делать своей торпедой, своим дружком, девушку вздрогнула и вдруг застонала в голос, я заглушил ее вопль поцелуем, она мычала и дрожала, а я почувствовал, что разряжаюсь, что вся моя любовь, вся моя страсть, вся моя похоть, весь мой блуд, вся моя нежность, все мои грезы, все мечты, все желания тугой струей вырвались на свободу. Наивная плоть, она сработала зря, сработала вхолостую, но так сладко, так хорошо, так славно, что я с трудом устоял на ногах. Мне кажется, что я зарычал, как мартовский кот.

Потом я понял, что Наташа висит на мне.

Что она часто дышит и не может восстановить дыхание.

Что она всхлипывает и словно рыдает.

В глазах ее были слезы, но она не плакала.

Это было что-то другое.

Мне этого никогда не забыть.

Тетрадь Лены

Мамуля поехала на свадьбу Полины. Через три дня она вернулась. С нею приехал Роман. Погостить чуток. Как раз получается, что он пробудет у нас последние дни сентября. Стало как-то жутковато. Как мне быть с ним? То, как он смотрел на меня, не давало повода для сомнений. Мне было ясно, для чего он приехал. А что же теперь Анатолий? Я же писала ему в армию. А он мне. А мои мечты об отношениях с физиком? Там, конечно, все еще вилами по воде, но все же…

Кажется, я окончательно запуталась.

Мать устроила что-то вроде праздничного ужина в честь Полининой свадьбы.

Выпили за Полину, за ее жениха, за моего брата Володю, за его службу, за нас.

В итоге получилось многовато на душу населения. Роман, весь вечер старавшийся под столом коснуться своей ногой моей ноги, опьянел больше всех и был сильно смущен этим.

— Веди его баюшки, — сказала мне мать.

— Давай я отведу, — прервал ее отец, увидев возмущение на моем лице.

И они с Романом удалились.

Сплю я обычно в одной ночнушке. Если холодно, лучше возьму одеяло потеплее, но все равно не надеваю пижаму. Не люблю лишней одежды. В этот вечер я заснула сразу и крепко.

Проснулась я оттого, что кто-то сел на мою кровать. Я встрепенулась, меня коснулась чья-то ладонь. Не сразу поняла, что это Роман.

— Ромашка, ты что? — прошептала я.

— Пришел к тебе, я так соскучился.

— Ты с ума сошел. Иди спать!

— Нет, я хочу побыть с тобой.

— Рома, ты пьян.

— Нет, уже все прошло.

— А который час?

— Три часа ночи, — он наклонился ко мне, — Леночка, ты что, забыла меня?

— Ничего я не забыла. Но ты должен идти к себе.

— Я никому ничего не должен, — и он улегся рядом со мной.

— Роман, мы не должны…

Его рука уже была на моей груди.

— Пусти меня к себе, — он стал забираться под одеяло.

— Нет, Ромашка, нет, что ты делаешь. Родители услышат.

— Они крепко спят, Лена, пожалуйста, позволь мне. Иначе я замерзну.

— Роман, ты что, ты что, смотри, как ужасно скрипит кровать.

— А ты лежи тихонько, она и не будет скрипеть.

— Рома, не надо.

— Т-с-с. Давай будем тихонько-тихонько. Вот так. Видишь, как тихо.

— Роман!

— Молчи. Дай мне твои губки и молчи. И нас никто не услышит.

— Ромашка, что ты делаешь? Зачем? Не надо.

— Люблю тебя. Помнишь, как было летом? Тебе ведь тогда нравилось?

— То было давно и неправда.

— Нет, правда. Помнишь, ты просила, чтоб я не спешил?

— Не помню.

— Вот поэтому я и приехал, чтоб напомнить тебе.

— Они услышат, и будет скандал. Ты хоть дверь-то запер?

— Конечно. Как хорошо, что ты не заперла ее. Ты ведь знала, что я приду?

— Ничего я не знала. Если бы знала, закрылась бы.

— И была бы не права. Не сжимай так коленки.

— Боже, Ромашка, что ты со мной делаешь.

— Тебе так приятно?

— Да.

— А так?

— Ты бессовестный.

— Какая у тебя грудь.

— Какая?

— Упругая. Как колотится твое сердце.

— Как?

— Как и мое. Часто-часто.

— Ты смешной.

— Леночка, да ты уже там вся мокренькая, мне уже можно, а?

— Ромашка, я боюсь. Ой!

— Тебе не больно?

— Нет.

— А еще чуть-чуть? Не больно?

— Ромашка! А то ты не знаешь — там два раза больно не бывает.

— Леночка, кошечка моя! Я в тебе. Сладкая ты моя. Люблю тебя.