Сюзан Ховач - Богатые — такие разные

• Название: Богатые — такие разные
• Автор: Сюзан Ховач
• Издательство: ОЛМА-ПРЕСС
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-87322-292-4

Действие романа «Богатые — такие разные» охватывает два десятилетия, разделяющие первую и вторую мировые войны. По воле автора то один, то другой персонаж занимают центральное место, но два героя остаются главными на протяжении всего повествования — обосновавшийся на Уолл-стрит «Банк П. К. Ван Зэйл энд Компани» и древнее британское поместье Мэллингхэм. И судьбы остальных героев определяются либо стремлением занять положение в Банке, либо желанием освободиться от циничного прагматизма, вернуть собственное «я» — молодость, веру, способность любить, — все, что дарили им дни и годы, проведенные в Мэллингхэме.

---

Наконец мы дошли до дверей, ведших в задний холл. Словно подвешенная в воздухе, перед нами извивалась роскошная витая лестница, и, когда мы выходили из большого зала, на ее верхней площадке показался главный помощник Пола, Теренс О'Рейли.

Он, видно, не поверил своим глазам, увидев меня. С испуганным лицом, он поспешил вниз по лестнице.

— Госпожа Ван Зэйл! Что-нибудь случилось?

— Он в кабинете? — опередил мой ответ Стив.

— Нет, он в конференц-зале на втором этаже, с господами Карсоном и Блэром и с представителями Моргана и Райшмана. Боюсь, что совещание продлится до ленча.

— Скажите ему, что здесь его жена.

— Но могу ли я взять на себя смелость прервать совещание?

— Идите, Теренс, это же его жена, понимаете? В любом случае он должен знать, что она здесь!

Они раздраженно посмотрели друг на друга. Обоим было по тридцать с лишним лет, оба пользовались покровительством Пола, и у обоих были ирландские фамилии, но на этом сходство между ними и кончалось. Стив, самый молодой из всех партнеров Пола, был ростом больше шести футов, и с такой развитой мускулатурой, что каждый раз, когда я смотрела, как они с Полом плавали в бассейне, мне трудно было оторвать от него глаза. Он, несомненно, был красивым мужчиной, но я, должно быть, была одной из очень немногих женщин в Нью-Йорке, находивших его отталкивающим. Мне казалось его очарование раздражающим, ум вульгарным, а внешность слишком грубой. Однако его положение как протеже Пола всегда оказывало на меня гипнотическое действие. Глядя на него, большинство видело только его мускулы, но Пол двадцать лет назад увидел только его ум. Он был единственным известным мне инвестиционным банкиром, которого можно было бы принять за ведущего игрока футбольной команды. Поглядывая то на Стива, то на Теренса О'Рейли, бывшего иезуита, ушедшего из своей семинарии, поссорившись с семьей, приехавшего в Нью-Йорк с двадцатью долларами и с адресом Пола в кармане, я отмечала громадный контраст между ними. О'Рейли был тонким, невысоким, с хорошо причесанными темными волосами, которых я никогда не видела в беспорядке, державшимся всегда прямо и обладавшим одним из тех голосов, по которым не скажешь о принадлежности к какой-то конкретной области или общественному классу, хотя после бокала шампанского на Рождество в нем слышался слабый бостонский акцент. Пол пропустил его через Гарвард и предоставил место в банке сразу же после окончания учебы — и мне было бы трудно представить себе, как Пол обходился бы без О'Рейли, чья работа отчасти напоминала мою. Я организовывала домашнюю жизнь Пола, а О'Рейли деловую, и каждый из нас управлял многочисленным персоналом. Поскольку мы были под рукой у Пола двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, можно было бы даже сказать, что мы работали в одни и те же часы. Меня эти часы вполне устраивали, но я не могла не думать, что для молодого мужчины такая жизнь довольно неестественна.

Возможно, О'Рейли не согласился бы со мной, хотя было трудно догадаться о том, какие мысли бродят у него в голове. С виду неспособный поддержать малейший разговор, он был так осторожен, что мне казалось, он избегает обсуждения любых вещей, не относившихся к его работе. И для меня стало сюрпризом то, что он так близко знаком с Брюсом Клейтоном с того времени, когда они учились вместе в Гарварде. Я не только не могла себе представить, когда О'Рейли находил время для простого общения с людьми, но и не могла вообразить, что он хоть в какой-то мере склонен к такому общению. Он был на несколько лет старше Брюса, но поскольку поступил в Гарвард поздно, они окончили курс одновременно, в 1917 году.

Для О'Рейли были отведены апартаменты в нашем доме на Пятой авеню, и однажды, когда он с Полом был в деловой поездке, я заглянула в его комнату. Она была безупречно чиста, и как-то странно безлика, лишенная каких-либо украшений. На книжной полке стояли только американские романы, подобные «Бэббит», настолько популярные, что не создавали представления о его литературных вкусах. Потом я презирала себя за это любопытство, раздраженно убеждая себя, что во всем виновата загадочность О'Рейли. Загадкой он оставался и теперь, и, разумеется, стоя перед ним в заднем холле банка, я знала о нем не больше, чем в те дни 1917 года, когда он начал работать у Пола.

— Пожалуйста, не беспокойтесь, господин О'Рейли, — услышала я свой смущенный голос, — я вовсе не хочу, чтобы у вас были неприятности, если вы помешаете важному совещанию моего мужа.

— Да не обращайте вы на него внимания, — проговорил Стив Салливэн. — Он всегда такой. Любит покобениться. Идите же, Теренс. Чем скорее вы пойдете, тем меньше опасность того, что я собственными руками внесу вас в зал заседаний и переброшу через порог.

— Все это прекрасно, Стив, — невозмутимо проговорил О'Рейли, — но я и не подумаю прерывать господина Ван Зэйла, пока вы не возьмете на себя всю ответственность за это. Госпожа Ван Зэйл, не подождете ли вы в кабинете вашего мужа?

Кабинет состоял из двух комнат, соединенных широкой аркой. Комната, в которую мы вошли, была, собственно, рабочим кабинетом Пола, а задняя была обставлена как гостиная. Ее так и использовали. Каждый день около четырех часов нескольких тщательно отобранных служащих отрывали от работы и собирали здесь на пятнадцать минут. Приглашение выпить чай со старшим партнером считалось громадной привилегий. Пользовались веджвудским фарфором, приглашенным подавали английский бисквит, и если кто-нибудь оказывался настолько глуп, что осмеливался закурить, его немедленно просили выйти.

— К сожалению, я не могу предложить вам ни одного женского журнала, чтобы скоротать время, — сказал Стив, вошедший вместе со мной в кабинет. — Но «Нью-Йорк таймс» здесь не переводится.

— О, прошу вас, не беспокойтесь обо мне, Стив, мне так неловко отрывать вас от работы! Большое спасибо за то, что пришли ко мне на помощь в главном вестибюле.

— Я всегда к вашим услугам! — Он одарил меня широкой улыбкой. При всех своих кричащих манерах, он мог быть очень мил.

Оставшись одна, я бесцельно подошла к окну. Посередине дворика стоял привезенный из Европы фонтан, а рядом, у пятифунтовой стены, высилась роскошная старая магнолия. Верх стены был утыкан железными остриями, усыпан битым стеклом, обнесен колючей проволокой и снабжен сигнализацией от грабителей, так как стена эта отделяла банк от аллеи Уиллоу и от внешнего мира. В стене была дверь, окованная сталью, с блестевшими под дождем тремя замками. Этот черный ход использовали редко, и только партнеры имели от него ключи, но Пол иногда находил удобным входить и выходить из здания незамеченным. Внутренний дворик был расположен так, что стены банка окружали его с трех сторон, а эта наружная стена завершала его четырехугольник.

Некоторое время я смотрела на распевавших у фонтана птиц, но, когда почувствовала, что начинаю нервничать, стала ходить по комнате, рассеянно поглядывая на книги, мебель и на произведения искусства. На письменном столе Пола царил порядок. На нем не было ни одной фотографии. В книжных шкафах, высившихся от пола до потолка по обе стороны камина фирмы «Адам», стояло множество книг, от банковских справочников до непереведенных изданий Гомера и Виргилия, а у окна, на столике в стиле «чиппендейл» поблескивала ваза неопределенного возраста и удивительной красоты, немое свидетельство симпатий Пола к античной цивилизации. На стенах висело несколько редких гравюр с изображениями старого Нью-Йорка, и отдельно, в рамке, документ о пожаловании земли Корнелиусу Ван Зэйлу из Нового Амстердама. Над камином с одного из лучших автопортретов жизнерадостно улыбался Рембрандт. Я все еще не могла оторвать глаз от блестящей игры масляных красок, когда дверь в кабинет снова открылась.

Я быстро повернулась, но то был всего лишь О'Рейли.

— Извините, госпожа Ван Зэйл, но ваш муж послал меня сказать вам, что будет занят еще полчаса. Может быть, принести вам кофе?

Ко мне вернулся мой гнев, перехвативший дыхание. Я позабыла про свою нервозность, страхи, забыла все кроме того, что меня унизили более чем достаточно для одного дня, и решила, что не потерплю унижения ни секунды больше.

— Господин О'Рейли, — решительно заявила я, — соблаговолите вернуться к моему мужу и сказать ему, что я должна говорить с ним немедленно. Это очень срочно.

Прямая спина О'Рейли недовольно согнулась, и хотя он открыл было рот, чтобы возразить мне, но счел за благо воздержаться. И в отчаянии молча удалился.

Спустя две минуты, когда весь мой страх отхлынул, сгладив справедливый гнев, дверь кабинета открылась, и вошел Пол.

Я встала. Мы посмотрели друг на друга. Его лицо было искажено гримасой волнения, причиной которого могла быть и озабоченность, но я подозревала, что это был признак раздражения.