Робер Мерль - Остров

• Название: Остров
• Автор: Робер Мерль
• Жанр: Прочие приключения

События, положенные в основу романа, исторически достоверны: в конце XVIII века, после бунта на корабле «Баунти», кучка мятежных моряков сбежала с острова Таити, где их слишком легко могло обнаружить Британское адмиралтейство, и нашла себе убежище на пустынном островке Питкерн, затерянном в просторах Тихого океана и почти недоступном для высадки из-за рельефа берегов. Островок оказался плодородным, и мятежники могли бы жить там припеваючи до конца дней своих, если бы не начались распри между британцами и сопровождавшими их в этом странствовании таитянами.

---

— Омаата!

Он протянул руку и нащупал ее. Она сидела на земле и уже просунула ноги в дыру.

— Нет! — закричал он, хватая ее за плечи и делая смехотворные усилия, чтобы ее удержать. — Нет, нет!

— Почему? — спросила она равнодушным тоном. — Тебе уже не холодно. Ты поел. У тебя есть одеяло.

— Останься! — закричал он.

Он обнял ее за шею, изо всех сил стараясь втащить назад. Омаата не противилась, не делала ни малейшего движения, и все же ему не удавалось сдвинуть ее ни на дюйм.

— Останься! Останься! — умолял он.

В эту минуту он ни о чем не думал, только отчаянно хотел, чтобы она осталась, как будто от этого зависела его жизнь.

— Ты боишься замерзнуть? — спросила она наконец, и он не понял, звучала ли насмешка в ее словах.

— Нет, нет! — ответил он, качая головой, как будто она могла его видеть.

И внезапно он добавил тонким голосом, удивившим его самого:

— Я не хочу оставаться один.

Наступило долгое молчание, как будто Омаата обдумывала его ответ. Потом она сказала тем же равнодушным голосом:

— Пусти меня. Я останусь.

Она снова стояла по эту сторону стены, но не говорила ни слова, не шевелилась, не трогала его. Прошла минута, и он взял ее за руку.

— Ты сердишься?

— Нет.

И все. Парсел чувствовал себя крайне смущенным. Ему хотелось снова лечь и заснуть. Но он не решался позвать с собой Омаату. Несколько минут назад ему ничуть не казалось непристойным лежать с ней на одном ложе. А теперь ему было неловко даже стоять рядом с ней в темноте, держа ее за руку.

— Надо ложиться спать, — наконец сказал он нерешительно.

Она по-прежнему не шевелилась и продолжала молчать. Тогда он сделал шаг к постели и потянул ее за собой. Она не двинулась. Он резко остановился, держа ее за руку, не в силах стронуть с места.

И вдруг до него дошла вся нелепость этой сцены, и он чуть не расхохотался. Он, Адам Брайтон Парсел, младший лейтенант судна «Блоссом», стоит здесь, за десятки тысяч миль от своей родной Шотландии, в дикой пещере, в полной темноте, голый, как первобытный человек, и держит за руку эту гигантскую черную леди…

— Иди, женщина! — нетерпеливо сказал он.

Его властный тон оказал магическое действие. Омаата двинулась с места и последовала за ним. Он сел на постель и потянул ее за руку. Она послушно улеглась и не шелохнулась, пока он натягивал на них одеяло и затем положил ей голову на грудь. Он подождал, повернувшись к ней лицом. Но она лежала молча, неподвижно. Он слышал только ее дыхание.

Улегшись рядом с ней, он обхватил ее правой рукой за талию и, согнув колено, положил ногу ей на живот. Но минуты шли, и это объятие все больше смущало его. Оно утратило прежнюю невинность, и теперь Парсел не испытывал той близости с Омаатой, когда ему казалось, что он растворяется, сливается с ней в едином дыхании. Теперь они были разделены, далеки друг от друга. Два обломка одного материка, брошенные в океан. Два острова.

Он опустил веки, но сон уже прошел. Неуверенность и смятение овладели его мыслями. Где-то вдалеке Тими покачивался на волнах, уносимый течением, но Парсел видел устремленные на него темные глаза, они искоса смотрели из-под длинных ресниц с мягким упреком. Парсел жмурился в темноте, но все равно видел эти глаза перед собой и испытывал стыд, который в силу какой-то странной логики сменился в его сознании раскаянием в том, что он оскорбил Омаату.

— Ты не спишь, Омаата?

— Нет, — ответила она, помолчав.

Дурацкий вопрос. Конечно, она не спит. Она здесь потому, что он просил ее остаться. И лежит возле него, словно каменный истукан. Даже не оскорбленная. Отсутствующая. Думающая о своей жизни на острове теперь, когда Жоно умер. Стареющая на острове. В одиночестве.

— Омаата, почему ты сказала, что победят «те»?

Опять последовало долгое молчание, как будто слова Парсела должны были преодолеть далекое расстояние, прежде чем дойти до нее.

— Когда «те» скрылись в чаще, — сказала она бесцветным голосом, — перитани не должны были оставаться в деревне.

— Почему?

— Они не знали, где прячутся «те». А «те» знали, где перитани.

— Что же они должны были сделать?

— Уйти в чащу.

— Они тоже?

— Они тоже. — И добавила: — Или тотчас же построить «па» и закончить его еще до ночи.

— Почему до ночи?

— Если «па» не закончен, настанет ночь, и «те» нападут. Если «па» закончен и сделан хорошо, тогда напасть почти невозможно.

— Даже с ружьем?

— Человек! — презрительно сказала она. — Что такое ружье? Копье, которое бьет дальше других…

Парсел вспомнил взгляд, которым Тетаити и Меани обменялись в лагере.

— Омаата, ты думаешь, что сегодня «те» нападут?

— Не сейчас. Сегодняшняя ночь — ночь Роонуи. Она очень черная. Но под утро, на рассвете они непременно нападут, пока «па» еще не закончен.

— Перитани знают об этом?

— Я им сказала.

Парсел поднял голову и вытянул шею, как будто мог ее увидеть во мраке.

— Зачем?

Она ответила не колеблясь:

— Жоно был перитани.

Не зная, правильно ли он понял смысл ее слов, Парсел спросил:

— Ты хотела бы, чтобы победили перитани?

— Нет, — ответила она твердо, — я хочу, чтобы победили «те».

— Даже после смерти Жоно?

Снова последовало молчание, потом послышался тот же твердый голос:

— У Жоно было ружье.

— Ты больше любишь «тех», чем перитани?

— «Те» были очень оскорблены.

— И все же ты помогла перитани, предупредив их о нападении?

— Да.

— Почему ты им помогла?

— Из-за Жоно.

Они вернулись к исходной точке. Парсел так и не получил объяснения. Вдруг Омаата сказала с почти такой же интонацией, как Ивоа:

— Перитани: «Почему!», «Почему!»

И она тихонько засмеялась, что доставило Парселу несказанное удовольствие. Это был ее прежний голос. Насмешливый, дружеский, почти нежный. Он тихонько потерся щекой о ее грудь. С тех пор как они разговорились, она стала ему ближе. Даже тело ее стало другим: более мягким, более податливым.

Он продолжал:

— Послушай, ты не дала мне договорить. Ведь я не убивал Тими.

И он ей все рассказал. Когда он кончил, она немного подумала и проговорила:

— Ты его убил.

— Но я же объяснил тебе…

— Ауэ, человек, не будь таким упрямым. Акула нападает, ты выставляешь перед собой нож, и она напарывается на него. Все равно ты ее убил. — И добавила: — Ты очень храбрый человек, Адамо.

Глубокий сильный голос, та же искренность, тот же пыл; это снова она, Омаата.

— Я человек, который очень боялся, — сказал Парсел с иронической ноткой в голосе. — С самого утра и до смерти Тими. А после смерти Тими я испугался холода. Когда же прошел холод, мне было страшно оставаться одному. Ауэ, сегодня был день страхов. Если бы страх мог убивать, я бы уж давно умер.

Она засмеялась, помолчала и сказала:

— Ты очень храбрый, Адамо. — И продолжала: — Я видела тебя в хижине с тремя перитани. И видела, как ты уходил с «Ману-фаите». Ауэ, я плакала, когда смотрела, как ты уходишь с «Ману-фаите», без всякого оружия. Такой маленький, такой слабый и такой непобедимый! О мой петушок! О Адамо!

Тут уж нечего было говорить. Он крепче прижался щекой к ее груди, сильнее сжал рукой ее широкий стан. Этот шепот во мраке вновь создал связь между ними. Но это была не прежняя близость. Та минута уже не вернется. Это было что-то другое. Товарищество. Понимание. Нежность, которая не была высказана.

Ему сделалось жарко, и он сбросил одеяло. Тотчас исчез запах «Блоссома», и его охватил теплый аромат Омааты. Он узнавал в нем один за другим благоухание цветов, вплетенных в ее волосы. Только один он не мог разгадать — самый сильный, самый знакомый. Он узнал бы его среди тысячи других, а назвать не мог. Крепкий, пряный аромат, в котором смешивался запах мускуса и амбры, он дразнил и возбуждал. Запах растения, похожего на плоть. Сначала трудно было определить, приятен ли он. Но пока вы старались в нем разобраться, он проникал в вас, как пьянящий напиток. Он казался Парселу неотъемлемой частью Омааты, ее шеи, ее плеча, ее груди, которой касалась его щека. Этот запах был глубоко интимен. И в то же время напоминал прозрачную воду, большие деревья с поникшими ветвями, теплый песок в лагуне, палящее чрево солнца… Если радость жизни имела запах, то это был именно он. И вместе с тем в нем был еле заметный тревожный оттенок, как будто напоминавший о свежести, которой грозит разложение.

— Мне хорошо, — сонно сказал Парсел.

— Тебе хорошо, мой малыш? — тихонько спросила она.

Голос ее рокотал, как легкий прибой в хорошую погоду на пляже. Она добавила:

— Листья не слишком жестки? Хочешь иди ко мне?

И прежде чем он успел ответить, она приподняла его и прижала к себе. Аромат сразу усилился, и Парсел замер с открытыми глазами. Он ощущал восхитительную полноту жизни. Все смешалось — аромат и плоть. Отяжелев, но не ослабев, он почувствовал себя растением, которое наливается соком.