Робер Мерль - Остров

• Название: Остров
• Автор: Робер Мерль
• Жанр: Прочие приключения

События, положенные в основу романа, исторически достоверны: в конце XVIII века, после бунта на корабле «Баунти», кучка мятежных моряков сбежала с острова Таити, где их слишком легко могло обнаружить Британское адмиралтейство, и нашла себе убежище на пустынном островке Питкерн, затерянном в просторах Тихого океана и почти недоступном для высадки из-за рельефа берегов. Островок оказался плодородным, и мятежники могли бы жить там припеваючи до конца дней своих, если бы не начались распри между британцами и сопровождавшими их в этом странствовании таитянами.

---

На минуту он увидел себя со стороны: голый как червяк, он прыгает словно сумасшедший в темной пещере, возле трупа и издает нечеловеческие вопли. Какое нелепое зрелище!

На какие только муки не пойдет человек, цепляясь за жизнь! У него перехватило дыхание, и он остановился. И тотчас корни волос у него заледенели, из глубины тела поднялся пронизывающий холод и охватил его с ног до головы. Он снова принялся за свои упражнения. Казалось, он приговорен вечно делать эту идиотскую гимнастику. Он нагибался — выпрямлялся, нагибался — выпрямлялся… Под затененным лбом черные глаза Тими, странно блестевшие в темноте, безотрывно смотрели на него, а на губах застыла полуулыбка, как будто он с насмешкой следит за суетой живых.

— Адамо! — крикнул чей-то голос. — Что ты делаешь?

Он подскочил и резко обернулся. Большое черное лицо Омааты, заполнив почти все отверстие, пристально следило за его движениями, и в ее круглых мерцающих глазах отражалось глубокое недоумение.

— Я замерз! — закричал Парсел пронзительным голосом.

— Подожди, — сказала она.

Он недоверчиво посмотрел на нее. Просунув одно плечо, за ним другое, Омаата протолкнула свой могучий торс, сделала несколько плавных движений, протискивая широкие бедра, сжимаясь и растягиваясь, как резиновая, и наконец пролезла сквозь отверстие. Потревоженный ею камень оторвался и покатился на землю.

— Дитятко мое! — закричала она, бросаясь к Парселу. — Да ты весь синий!

На этот раз он сам прижался к ней. Обхватив обеими руками ее широкий стан, он испытывал восхитительное ощущение, будто погружается в перину. Теплую, мягкую, глубокую! Большими мощными ладонями она принялась растирать ему спину сверху донизу, осыпая нежными словами. Она массировала его, шлепала, щипала, и хотя ему было больно, он с наслаждением подчинялся ей, ибо чувствовал, как с каждым ее прикосновением в него вливается жизнь: сначала оживает кожа, потом мускулы, плоть, все спрятанные в теле закоченевшие органы. Как восхитительно, когда тебе тепло; ему казалось, что он почти забыл привычное ощущение гибкости, блаженной легкости, расширенных пор… «Омаата!» — вполголоса сказал он. «Сыночек мой!.. Сыночек мой!» Парсел слышал, как ее грудной голос отдается под сводами, словно гул подземного потока. Даже ее голос согревает! Она взяла его за плечи, перевернула и принялась растирать ему грудь, живот, бедра. Какие у нее добрые руки! Большие, сильные и в то же время нежные; они месили его, словно тесто, хватали кожу, отпускали ее, тискали, разминали пальцами. Погрузив спину в ванну из теплой плоти, Парсел чувствовал, как грудь его расширяется, раскрываясь, будто цветок; он глубоко дышал, его сердце билось ровнее, он вновь ощущал свои мускулы.

Она снова повернула его.

— Сынок, — ворковала она низким голосом, — ты все еще бледный. Ауэ! Где же твои красные щеки, мой петушок?

Отодвинув его от себя, она принялась осыпать его легкими шлепками.

— Ты меня убьешь! — закричал он.

Он наклонился, проскользнул у нее между руками и снова прижался к ней. «Мой сыночек», — растроганно сказала она и вдруг расхохоталась.

— До чего же ты напугал меня своим криком! Человек! Я чуть не удрала! Я подумала, это тупапау! К счастью, я разобрала, что это слова перитани.

Она повернулась к отверстию и увидела тело Тими.

— Человек! — воскликнула она, остолбенев. — Ты убил его!

— Я его не убивал, — ответил Парсел.

Но Омаата не слушала. Она подошла к Тими и, без всякого почтения схватив его за волосы, приподняла тело и стала поворачивать во все стороны.

— Я его не убивал, — повторил Парсел, — он сам…

— А это? — громогласно спросила Омаата, широким жестом указывая на дыру во лбу Тими. — А это? — продолжала она, показывая на рану в спине. — А это? — добавила она, показывая на затылок.

И она наклонилась, чтобы лучше рассмотреть рану.

— Чем ты это сделал?

— Камнем.

Она отпустила Тими и выпрямилась, с восхищением глядя на Парсела.

— Человек! Ты очень ловок!

— Послушай, это не я…

— Значит, — продолжала она радостно, — ты убил это свинячье отродье! О! Какой ты сильный, Адамо! Какой храбрый! Какой хитрый! Без оружия! А у него был нож, у него было ружье! О мой маленький воин! О мой петушок! О Адамо!

— Послушай, Омаата…

— Во имя Эатуа, — сказала она, крепко стоя на ногах перед телом Тими и упершись руками в крутые бока, — ты хотел убить моего сыночка, ты, Тими! Ты хотел сделать рабынями женщин твоего племени! Ты хотел вспороть живот Ваа и Ивоа! Крысиное семя! Свинячье отродье! Трусливая акула! Человек без кокосовых пальм! Ты даже не воин! Ты буа! Ты мабу![26] Ты бессильный! Ну, чего же ты добился, дерьмо? Ты лежишь холодный! Ты дохлая рыба на берегу лагуны! Ты кость, которую гложет бесхвостая собака! Погляди на Адамо! Погляди на нашего петушка перитани! Он красивый! Он храбрый! Он хитрый! Нет на острове ваине, которая не хотела бы с ним играть! Посмотри на него. У него волосы, как мед! У него белое тело! У него красные щеки! Он такой же вкусный, как хлебный плод, испеченный на огне! Это великий вождь! У него много кокосовых пальм на большом острове дождей. У него красноречивые руки, как у его тестя, великого Оту! А ты, Тими, что ты теперь? Человек без жизни! Человек, который совсем ничего не стоит! Человек, который ни на что не годен! Дохлая рыба, которая плавает кверху брюхом! Пустая ракушка! Мертвый краб на берегу, — приманка для морских блох!

— Омаата! — вскричал Парсел.

Но она уже закусила удила. Теперь она едко высмеивала мужские достоинства Тими. Обвинив его в бессилии, она добрых две минуты осыпала его самой отборной бранью.

— Омаата!

— Я кончила, — сказала она просто.

Она подошла к Парселу медленной, богатырской поступью, лицо ее сияло сознанием выполненного долга.

— О Адамо! — проговорила она с жаром, как будто ее восхищение им еще увеличилось после того, как враг его был посрамлен. — Адамо! О мой сынок!

Она снова принялась растирать его. Но теперь, когда Парсел не ощущал холода, этот массаж причинял ему боль.

— Мне уже тепло, Омаата.

— Нет, нет, человек, — ответила она, властно прижимая его к себе.

— Тебе тепло сейчас, но когда я уйду, ты снова озябнешь. Нужно оставить тебе большой запас тепла. Послушай, — продолжала она строго, — я возьму это свинячье отродье на спину и выброшу его в море, а ты никогда никому не скажешь, что убил его, кроме Ивоа.

— Но я его не…

— Никому, слышишь? Никому!

— Но почему это так важно?

— Это не важно, если победят перитани. Но победят не они, а «те». Повернись.

— Почему ты так говоришь? «Тех» осталось только двое, а перитани трое.

— Перитани ловки на море, а на земле — нет.

— Хватит! Мне больно!

Она засмеялась.

— Ауэ! Больно такому великому воину, как ты! — Она продолжала:

— Я пойду выброшу эту подлую свинью и пришлю тебе Авапуи.

— Авапуи? Почему Авапуи?

— Чтоб она провела с тобой ночь.

— Нет, — сказал Парсел решительно.

— Поглядите на этого петушка, — проговорила Омаата, легонько шлепнув его по заду. — Человек! Я не хочу, чтобы ты оставался один. Ты будешь грызть себе сердце своими думами, как все перитани! — И добавила: — К тому же тебе захочется к женщине.

— Нет.

— Тебе очень захочется. Когда человек отнимет жизнь у одного, ему хочется дать жизнь другому.

— Нет, мне захочется спать.

— И спать тоже.

— Нет.

— Перитани — нет! — сказала она смеясь. — А я пришлю тебе Авапуи.

— Пришли мне Ивоа.

— Человек! Ивоа тебе больше не принадлежит. Она принадлежит своему младенцу.

Наступило молчание, потом Парсел сказал:

— Тогда приходи ты.

Слова эти произвели поразительное действие. Омаата отступила на шаг и, выпрямившись во весь рост, уставилась на него; ноздри ее трепетали, глаза метали молнии.

— Ты рассердилась? — спросил он в недоумении.

— Кто я такая, скажи? — спросила она сдавленным от ярости голосом.

Она даже посерела от гнева, челюсть ее дрожала, и она с трудом находила слова.

— Омаата…

— Я тебя спрашиваю, кто я такая? — закричала она вдруг полным голосом. — Кто? — повторила она, хлопнув себя по левой груди.

Это «кто» и удары ладонью прокатились под сводами, как выстрелы.

— Кто я такая? — снова спросила она, оглядывая себя сверху донизу с оскорбленным видом. — Старуха? Калека? Мабу?

— Омаата…

— У меня дурной запах?

— Омаата…

— Кто же я такая, — завопила она, приходя в неистовство, — если человек может проспать со мной целую ночь и не обратит на меня внимания?

Парсел пробормотал в страшном смущении:

— Но я же не говорил…

— Говорил! — прогремела она, бросая на него испепеляющий взгляд. — Ты не сказал словами, но все-таки сказал. Ты сказал — не Авапуи, если придет Авапуи, я не ручаюсь за себя… Но ты, Омаата, можешь прийти. С тобой я не боюсь. Ауэ! Ауэ! Ауэ! Ауэ! — закричала она вдруг, обхватив голову руками, и на ее лице отразилось самое искреннее горе. — Услышать такое! Мне, Омаате, услышать такое! Смотри! Смотри! — продолжала она, снова пылая негодованием. — Ведь я молода!