Павел Мельников-Печерский - В лесах (Книга 2, часть 4)

• Название: В лесах (Книга 2, часть 4)
• Автор: Павел Мельников-Печерский
• Жанр: История

---

- Как же это он на такие дела пошел? - с напускным удивленьем спросила мать Таисея.

- А вот что рассказывал он перед смертью,- зачал молодой Самоквасов.Когда Пугач Казань спалил и всю ее ограбил, жена у прадедушки тогда пропала... Двое суток искал он ее между мертвецами, что лежали по домам и по улицам, искал и не нашел. А сынка - это дедушку, покойника Гордея Михайлыча, у одного суконщика нашел. И тот суконщик ему сказывал, что Пугачевцы на его глазах молодую женщину с ребенком схватили. Ребеночка наземь швырнули, ее в табор свой увели. Пригожа из себя прабабушка была... Отдал дедушка сыночка своей сроднице, а сам пугачевцев пошел догонять. И, догнавши, пошел к ним на службу, и ходил с ними до самых тех пор, как воровские таборы их разогнали, однако ж жены отыскать он не мог. Кого ни спросит: никто не знает, не ведает...

А когда Пугачеву пришел конец, дедушка бежал на Иргиз. Там в Филаретовом скиту собралось пугачевцев человек двадцать... Старцы в скиту опасались держать их, деваться им некуда, и пошел дедушка с товарищами на Волгу гулять... Две косные снарядили, стали встречным судам "сарынь на кичку" покрикивать... И был у них дедушка за атамана, и держали они разбой больше двадцати годов... Меж тем товарищи перевелись: кого убили, кто потонул, к дедушке старость подошла, кинул он Волгу, в Казани явился... Отыскал сына, женил его, торговлю завел... Денег и всякого богатства с Волги-то много привез... Счастье ему повалило, барыши наживал он большие, да с сыном родным господь не дал ладов... Одинова вгорячах так его колонул, что тот через сутки во гробе лежал...

Осталось у прадедушки двое внучат малолетних: дядя Тимофей Гордеич да родитель мой, один по третьему, другой по второму годочку. На ноги поднял их дедушка, поженил, а сам по святым местам богу молиться пошел: в Киеве был, в Соловках, в Царьграде. В старом Иерусалиме у гроба господня больше году он выжил... И воротясь домой, от мира отрекся, власяницу надел и вериги, пост и молчанье на себя наложил. Двадцать два года не видал божьего свету, не выходил из темного подвала. Одного только дядю Тимофея Гордеича и допускал до себя. А капитал до самой до смерти на свое имя велел объявлять... И все пребывал на молитве... И всем было на удивленье, как при такой жизни мог он больше ста лет прожить.

- Таковую дней долготу даровал ему господь, чтоб успел замолить он кровавые грехи свои,- набожно сказала мать Таисея.- Говорили по народу, что покойный твойпрадедушка, хоть и был муж кровей, но от юности святую милостыню возлюбил и, будучи в разбое и после того живучи в Казани, не преставал ее творить.

- Это правда, матушка,- подтвердил Петр Степаныч.- У нас в семье, как помню себя, завсегда говорили, что никого из бедных людей волосом он не обидел и, как, бывало, ни встретит нищего аль убогого, всегда подаст милостыню и накажет за рабу божию Анну молиться - это мою прабабушку так звали - да за раба божия Гордея убиенного - это дедушку нашего, сына-то своего, что вгорячах грешным делом укокошил... Говорят еще у нас в семье, что и в разбой-от пошел он с горя по жене, с великого озлобленья на неведомых людей, что ее загубили.

- Так я думаю, любезный мой Петр Степаныч, что ради милостыни и даровал ему господь лет умноженье и крепость сил на кончине дней подъять столь великий подвиг,- сказала мать Таисея.- Не восхотел праведный судия погубить душу грешника, дал ему напокон веку довольное время постом, молитвой и грешныя плоти измождением загладить грехи свои тяжкие... Очистил раб божий Михаил душу свою и вас всех, весь род свой и племя от божия гнева избавил... Сказано ведь, друг, в писании-то: "Мужу кровей мстит господь до седьмого колена"... Великим подвигом покаяния отвел он от потомков своих фиал ярости господней. Потому и должно вам не забывать его в молитвах, должно творить за него неоскудную милостыню... Много ль дядюшка на раздачу-то прислал?

- Восемьсот рублев на серебро,- отвечал Петр Степаныч.

- Матушке Манефе отдать велел али сам ты станешь делить? - спросила Таисея, зорко взглянув на Самоквасова.

- Матушке Манефе велено деньги отдать, а у тебя читалку просить,- сказал Петр Степаныч.

- Ну, вот насчет читалки-то и не знаю, как быть,- со вздохом ответила мать Таисея.- Всей бы душой рада, да послать-то некого, ни единой свободной девицы теперь нет у меня... К Ермолаю Васильичу отправить могу, - обратилась она к саратовцу.- В ваших местах одна наша девица "годовую" кончает, после Казанской отделается и прямо к Ермолаю Васильичу проедет... А другой нет... Как на грех такие у меня дела подошли, что некого послать, да и только... Не погневался бы дядюшка-то... Что станешь делать?.. Как говорится: "Из репки девки не вырежешь, коль на девок урожаю нет"... Освободится одна, в Романове дочитывает, да не скоро кончит, недели через две после Покрова...

- Нам как можно скорей надо, матушка... Сами извольте посудить, можно ль при таких грехах псалтырью медлить... Дядюшка наказывал тотчас бы отправить канонницу,- сказал Самоквасов.

- Надо будет матушку Манефу просить, у нее девицы три либо четыре без дела сидят,- сказала Таисея.- Виделся с матушкой-то?

- Нет еще. Сегодня перед вечером собираюсь сходить,- отвечал Самоквасов.

- Сходи, голубчик, сходи, покланяйся и ты ей, покучься, она добрая, не откажет,- сказала Таисея.- И я посоветуюсь с ней. Вместе, пожалуй, пойдем.

- И мне бы тоже надобно к матушке Манефе побывать,- сказал саратовский приказчик.

- С письмом? - спросила мать Таисея.

- Так точно; тоже с денежным вложеньем на раздачу,- ответил Семен Петрович.

- Много ль привез? - вскинув на него глазами, спросила Таисея.

- Да четыреста пятьдесят на серебро,- ответил приказчик.

- Спаси Христос Ермолая Васильича!.. Дай ему господи многолетнего здравия и души спасения, не забывает нас сирых, убогих,- молвила мать Таисея.- А уж молиться будем хорошо. Все как следует справим: и каноны и псалтырь безо всякого упущенья... У нас, други милые, на этот счет без обману... Не то что по другим местам... Вот, не в осужденье сказать, хоть на Рогожском в Москве. Нахватают, нахватают отовсюду поминовений, да и не могут справиться... Сила не берет... За одним каноном десятка по два покойников поминают либо по три, а денежки за каждого порознь... А у нас по лесам так не делается. У нас по каждому покойничку особ канон за единоумершего; никогда самого малого опущения не бывает.

К тому ж поминаем не келейно, а соборне. Хвалить себя не доводится, да и промолчать нельзя. Всем ведомо, что Керженские обители на том и стоят, что заказы благодетелей как следует справляют, по чину... Не даром, друг любезные, денежки получаем... В чем другом, яко человецы согрешаем, а насчет поминовений перед богом ответа не дадим... У нас это по Соловецкому уставу справляется... Матушка Ираида, подай-ка устав.

Вынула мать Ираида из-под божницы четвертную рукописную книгу в черном кожаном переплете и, сыскав место, положила ее на стол перед игуменьей. Стала мать Таисея читать:

- "Егда кто из обительских преставится, и аще не останется после него своего имения..." Не то раскрыла Ираидушка... Не в том месте,- с досадой молвила Таисея.- Сыщи про мирских человеков преставльшихся,- прибавила она, подавая Ираиде книгу.

- Да напрасно изволите беспокоиться, матушка,- сказал Самоквасов.- По всем городам известно, что нигде так хорошо не молятся, как у вас на Керженце.

Испугался купчик немалой книги. "Как угораздит мать Таисею читать ее до конца! - подумал и перемигнулся с саратовцем: - Ты, мол, не засиживайся, только я шелохнусь, ты за шапку да вон, пора, дескать, нам".

Меж тем Ираида подала книгу игуменье и указала место перстом... Зачала Таисея:

- Аще не житель обители, но мирской человек преставится и будет от сродников его подаяние на честную обитель ради поминовения души его, тогда все подаяние емлют вкладом в казну обительскую и за то поминают его по единому году за каждый рубль в "Литейнике"; а буде соберется всего вклада пятьдесят рублев, того поминают в "Литейнике" вовеки; а буде соберется вклада на сто рублев, того поминают окроме "Литейника" и в "Сенанике" вовеки же. А кто что прикажет по себе, сиречь чтобы погребение по нем отпеть, и то в казну обительскую, а братии корм и утешение по рассмотрению,а что на раздачу по рукам, то..."

- Нам уж пора, матушка,- повернувшись на месте, молвил Самоквасов, а Семен Петрович за шапку и с места.

- Послушать бы вам, гости дорогие, каким чином у нас поминовения-то справляются,- молвила мать Таисея.

- Вы бы, Петр Степаныч, дядюшке своему рассказали, и вы бы, Семен Петрович, Ермолаю Васильичу доложили. Слушайте-ка: "А за канун и за кутию..."

Но Самоквасов с саратовцем, положив начал перед иконами, поклонились Таисее и промолвили:

- Матушка, прости, матушка, благослови. Делать нечего: благословила и простилась мать Таисея.

А куда как хотелось ей дочитать из устава статью о поминовениях, чтобы ведали гости, как в скитах по покойникам молятся, и после бы всем говорили: "Не напрасно-де христолюбцы на Керженец посылают подаяния".