Йонатан Нетаньягу - Письма Йони: портрет героя

• Название: Письма Йони: портрет героя
• Автор: Йонатан Нетаньягу
• Жанр: Биографии и Мемуары

Книга – подборка писем Йонатана Нетаниагу – друзьям и родным. Примерно десять лет жизни в письмах – от мальчишки до профессионала спецназа, чья операция в Уганде вошла в классику истории спецслужб. Мы видим, как он учится в Штатах, приезжает в Израиль, идёт в армию, пашет от звонка до звонка в десанте, выходит в дембель, тут начинается Шестидневная война, из неё тоже вышходит живым, поступает в Гарвард, женится… И тут всё идёт наперекосяк. Потому что стране нужны солдаты. А воевать он умеет. Решает вернуться ненадолго, "на минимальный срок". Берёт академический, возвращается. Попадает в спецназ, спецоперации и всё такое. Понятно, длиннейшие отлучки и полная невозможность рассказать дома, чем он, собственно занимается. Жена окончательно убедившись, что добропорядочного столпа общества из мужа не выйдет, уходит к другому. А тут ещё Война Судного дня. Опять куча подвигов – спасение из подбитой машины раненого танкиста-полковника, взятие укреплённого пункта на горе Хермон и много другого. После войны ввиду убыли кадровых танкистов, дыры в командовании бронетанковыми войсками заполняют кем попало, в том числе и спецназом. Получает танковый батальон – в последней стадии развала и деморализации. Делает из него конфетку. Дорастает до полковника. За спасение танкиста получает одну из высших израильских наград. Находит в конце концов себе хорошую девушку, готовую понять и принять. И притом плохо ему – ну просто дальше некуда. Пишет ей отчаянные письма, о том, что ему осточертело убивать в упор, равно как и издалека, надоело жить чёрт знает как. И что остаётся ещё одно, последнее задание. Развязаться с ним – и всё. Последнее письмо датировано 29 июня 1976 года. 4 июля 1976 года при освобождении самолёта с заложниками в аэропорту Энтеббе Йонатан Нетаньягу погибает. Операция заканчивается успешно.

---

60 см1. Недавно заменили их на "французские одеяла" – огромные, толстые, шерстяные, и если укрыться ими поверх формы, то тепло и прекрасно. Следует помнить, что ео время учений мы обычно спим в походных палатках, в которых поверх земли натянуто одеяло. Трудно поверить, как мягка бывает земля усталому человеку. И вообще мне больше нравится на учениях, чем на базе. На учениях гораздо разнообразнее и интереснее. Я ведь всегда любил жизнь на природе – в лагере и т. п. Сейчас я имею ее в изобилии, и хорошо, что я к ней привык, что она мне даже нравится.

Погода в Иерусалиме чудесная. По ночам, правда, становится прохладно, так что надеваем свитера (а в них, слава Богу, нет у меня недостатка) и с удовольствием ощущаем приближение зимы, но днем до сих пор царит солнце – тепло и приятно. И вообще хорошо быть в Иерусалиме. Тихий и спокойный город.

Дорогие папа, мама, Биби и Идо! 7. 11. 64

Опять мы находимся в пункте N и проходим серию индивидуальных учений. Цель учений – подготовить солдата к ситуации одиночества – днем, ночью, на вражеской территории и не на вражеской, в ситуации войныр атаки, штурма, и т. д. Мы захватываем холмы, проникаем на определенные объекты, стреляем по скрытой цели, прячемся на местности, нападаем, "сражаемся" на застроенной местности и т. п. Короче – все очень интересно.

Последний раз я писал неделю назад. Прошла она очень быстро. Уже седьмое число! И я уже целых три месяца в армии! Сегодня суббота, мы отдыхаем. Письмо свое я пишу, подложив книгу Стейнбека "Путешествия с Чарли". Успеваю ее читать раз в неделю – в такие вот минуты.

Приятно было узнать о том, что происходит дома. О гостях, о занятиях Биби и Идо и т. п. Кажется, так много времени прошло с тех пор, как я окончил школу, а ведь на самом деле это было совсем недавно. Че- тыре или пять месяцев назад, правда? Как хочется вынуться и продолжать учиться! Ладно, еще поучусь.

Гоп! Меня зовут получать жалованье. Я тут же двинулся. Ну вот, стою в очереди. Передо мной человек пять солдат. Стоим, естественно, с винтовками в руках. Она за нами закреплена, вернее, мы, как у нас говорят, к ней прикреплены. Привыкли есть, положив ее рядом, спать, притулив ее к телу – из опасения, что она вдруг исчезнет. Вообще-то воровство в армии процветает в невероятных масштабах. Если поймают – тут же берут под арест. Но беда в том, что когда солдату не хватает чего-нибудь из снаряжения, то он должен заполнить форму "об утере снаряжения" и подвергнуться суду. Представьте – за утерю рабочей фуражки стоимостью меньше лиры приходится платить 10 лир (стоимость снаряжения плюс штраф). Понятно, почему так процветает воровство. У меня, слава Богу, пока все есть и, надеюсь, будет и впредь. В нашей роте кражи сравнительно редки.

Ну вот, получил деньги (17 лир).

[Тути] Ноябрь 1964

Нельзя допустить, чтобы расстояние и затрудненность переписки привели нас к разобщенности. То, что у нас было и есть – будет всегда, пока мы оба не почувствуем, что взяли друг от друга все и оставаться вместе для нас – только бремя и рутина. Так ли мы чувствуем? Конечно, нет!

С тех пор, как я написал первые строчки этого письма, прошло несколько дней. За это время мы успели проделать 55-километроеый марш быстрым темпом, продолжавшийся целую ночь, а сейчас начинаем групповые учения. Вышел я на марш с температурой, с сильной болью в горле, я и сейчас еще болен. За время учений все пройдет. В следующий четверг начинаем тренировки по отделениям и через две недели отправимся, наконец, на курс парашютных прыжков и кончим на этом тиронут. Считаем оставшиеся до курса дни.

Спали ночью как мертвые и теперь полны сил. В километре от лагеря ("Опасно! Вход воспрещен! Открываем огонь!") есть бедуинский колодец. Нынче утром, в субботу, пошли туда, набрали воду в ведра и устроили ''душ". Нам с Яиром удалось даже достать три кубика супа и разжечь в тени костер.

Вот вкратце все, что произошло вчера и сегодня. Забыл рассказать, что вчера шестеро представителей нашей роты беседовали с командиром батальона о наших проблемах, о настроениях в роте и т. п. Говорили о всяких пустяках, но так как командир человек приятный, то и разговор с ним был приятный, хотя и несколько длинноват.

Что еще? Больше нет новостей. Я по тебе скучаю, Тути. Нет времени писать.

Недавно случилось нечто, захватившее все мое внимание. Есть у меня в парашютных войсках друг, отличный парень. Нет смысла о нем писать, ты его не знаешь, а описать его невозможно. И вот недели две назад, во время ночных учений, в него попала пуля. Сейчас он в больнице, питается через трубку, и неизвестно, поправится ли.

Попытаюсь писать чаще, хотя вышеизложенное – не единственная причина моего молчания. Я просто не мог писать.

14. 11.64

Дорогие и любимые мама, папа, Биби и Идо!

Сейчас вечер, мы ложимся спать. Среди ночи, правда, может в любой момент прозвучать тревога, и мы со всем снаряжением должны быть готовы к бою. Опасаясь тревоги, некоторые спят в ботинках, не снимая их по неделе. В результате у многих ноги буквально гниют. Речь, естественно, не обо мне. И все сплошь, по понятной причине, – чтобы ночью не замерзнуть – спим в одежде.

Мой сосед, парень из Хадар Раматаим, сидит в настоящий момент у палатки и смазывает перед сном оружие при свете той самой свечи, при которой я пишу это письмо. Я свою винтовку уже почистил. Нам кажется, что наши винтовки ржавеют быстрей, чем другие виды оружия. Не смажешь ее на ночь, и утром она вся покрыта желто-красной ржавчиной.

Кончили серию учений и немедленно приступили к следующей. Вчера в 6.30 утра закончили 55-километровый марш. Шли быстрым ходом 11 с половиной часов, нагрузка как обычно: боевое снаряжение и оружие. Марш в таком темпе мы уже проделывали и будем проделывать еще много раз. Скорость движения 6 – 6,5 км в час (с учетом того, что примерно через каждые два часа есть перерыв на несколько минут и один раз – на четверть часа)* После 50- 60-ти км трудно придерживаться заданного темпа, потому что ноги горят, буквально пылают. Мозолей я не натер, но, как и все, чувствовал, как горят ноги. Во- обще-то я в порядке. В конце тиронута (очень скоро) нам предстоит в том же темпе 120-километровый марш. Пройти его надо меньше, чем за 24 часа. По правде говоря, перед последним маршем у меня серьезно болело горло, и я не мог произнести почти ни звука. Дома я уже лежал бы, как пай-мальчик-, в постели, но здесь это считается за ничто. И по окончании марша – видели вы такое чудо? – я не только не разболелся сильнее, но, кажется, немножко поздоровел, а сегодня, полностью отдохнув и выспавшись (в пятницу ночью), я совсем здоров.

Через несколько недель начинаем курс парашютных прыжков. Все уже с ума посходили в ожидании этой минуты. Хоть бы уж она настала) Мы прошли такой долгий путь, что курс этот для нас – как конфетка в конце пути. Словно маленькие дети, которым не дают обещанной конфеты. Говорят, что этот курс – самая легкая часть службы. То есть тренировки в течение дня – совсем не легкие, но, по крайней мере, ночью спят достаточно и еда великолепная (курс организован на одной из центральных баз страны, и там есть все – еда, душ, бараки и т. п.). Курс включает 7 прыжков с парашютом и – по крайней мере для нас – не представляет серьезной проблемы. То, что предстоит после него – другое дело. Тут нас ждут трудности. Но всему свое время.

Стоит только отвлечься от бремени армейской жизни, и сейчас же найдешь, над чем посмеяться. Например, у нас есть на базе уборные времен британского мандата – большие дыры в бетоне, а внизу – глубокая яма. Нетрудно догадаться, что должно было произойти. Один из парней, естественно, провалился вниз, и пришлось его вытаскивать с помощью веревки. Или, например, если кто- нибудь хочет насолить солдату, он договаривается с дежурным, и тот устраивает ему каждые 3/4 часа побудку. Представьте себе, каково это, когда тебя, начиная с полуночи, каждый час будят. В тот момент это очень прискорбно, но потом можно и посмеяться. Беда, что мы находимся постоянно в таком напряжении, что почти разучились смеяться.

Собираюсь в настоящий момент закрыть'глаза. Верх блаженства!

[Тути] 27. 11. 64

Получили, наконец, отпуск, и сейчас я – в Иерусалиме, после душа и хорошего ужина. В воскресенье начинаем курс парашютных прыжков и ждем минуты, когда заживем как люди, в домах.

Последний месяц мы здорово помучились, но пришел ему конец, и с ним фактически кончился тиронут.

Грустно здесь без тебя, хоть ты, может* быть, на этот счет и сомневаешься. Что тебе сказать на твои последние письма? Ясно, что ты права в том, что ты чувствуешь, вернее, я оправдываю твои чувства, но письмо не поможет тебе (а в результате и мне) избавиться от неприятного привкуса. Поверишь ли, если скажу, что у меня не было свободной минуты для письма? Может, и не поверишь, потому что несколько слов, как ты просила, я бы мог, конечно, иногда написать. Опять же: корень зла – только во мне, потому что это мне не удается передать тебе своих чувств. Я могу "пережить” такое положение и потому считаю, что и ты на это способна. Естественно, я бываю очень счастлив, получая от тебя письмо, но не получая, я не испытываю страдания и боли. Письмо – это только добавка, но не суть.