НКЮ издательство. - Процесс антисоветского троцкистского центра.

• Название: Процесс антисоветского троцкистского центра.
• Автор: НКЮ издательство.
• Издательство: НКЮ Союза ССР; Юридическое издательство.
• Жанр: История
• Год: 1937

Судебный отчет по делу антисоветского троцкистского центра, рассмотренному Военной коллегией Верховного суда Союза ССР 23-30 января 1937 года, по обвинению Пятакова Ю.Л., Радека К.В., Сокольникова Г.Я., Серебрякова Л.П., Муралова Н.И., Лившица Я.А., Дробниса Я.Н., Богуславского М.С., Князева И.А., Ратайчака С.А., Норкина Б.О., Шестова А.А., Строилова М.С., Турока И.Д., Граше И.И., Пушина Г.Е. и Арнольда В.В. в измене Родине, шпионаже, диверсиях, вредительстве и подготовке террористических актов, то есть в преступлениях, предусмотренных ст.-ст. 581а, 588 589 и 5811 УК РСФСР.

Отчет составлен по тексту газет “Известия ЦИК СССР и ВЦИК” и “Правда” со включением материалов судебно-технической экспертизы.

---

Не убитая еще частичка сохранившейся рабочей совести, совести трудового народа, заставила меня сказать правду, и я решил, как блудный сын, пойти к братьям по классу и рассказать все, что я знал, что я делал. Там в Сибири, в управлении НКВД, на предварительном следствии, в камере № 23, я частенько дрожал, как осиновый лист, перед своими преступлениями, и вот это дало мне здесь то спокойствие, с которым я рассказывал вам о своей преступной деятельности. Я знал, на что шел. Я знал, куда я иду, и я знал, что меня ожидает, если будет провал организации, которой я руководил. Пощады не прошу. Снисхождения мне не надо. Пролетарский суд не должен и не может щадить мою жизнь. Здесь перед вами, перед лицом всего трудового народа, перед лицом угнетенных капитализмом всех стран я, в силу своих способностей, расстреливал идеологию, в плену которой был 13 лет. И теперь я хочу одного: с тем же спокойствием встать на место казни и своею кровью смыть пятно изменника родины.

Последнее слово подсудимого Строилова

Моими личными признаниями, а также тем исчерпывающим анализом, который в своей речи сделал государственный обвинитель, полностью представлены и доказаны мои преступления и вся тяжесть моей вины, которым нет оправдания. Изменив родине, на первое время в небольших делах, я покатился вниз, сделавшись агентом германской разведки и выполняя ее гнусные задания. Вместе с этим, не [c.242] будучи никогда в партии, не будучи никогда троцкистом, я сделался и агентом троцкистов, задания которых нисколько не отличались, а часто превышали задания германской разведки.

Хотя вся моя преступная работа была следствием этого двойного пресса на меня, я не могу ни в какой мере уменьшить мои преступления и тяжесть моей вины, которая перед страной очень велика. Это еще увеличивается и усиливается тем, что партия и правительство относились ко мне очень хорошо. Это выражалось и в общественном положении, это выражалось и в поощрениях, и в предоставлении ряда наград.

Это выражалось в том, что я был поставлен на самую для беспартийного инженера ответственнейшую должность в стране. Мне были созданы такие благоприятные материально-бытовые условия, что это в несколько раз превышало понятие зажиточной жизни даже в буквальном смысле. Но я пытался в начале 1934 года порвать мои преступные связи с разведкой враждебного государства и встретил ярое сопротивление сибирского центра троцкистской организации, предложившего мне продолжать совместную работу.

Мне было непонятно тогда, откуда такая родственность германской разведки и троцкистов, так как мне не была известна ни так называемая платформа, ни так называемая политическая задача, которую ставил параллельный центр.

Сейчас на суде мне стало понятно, что они являются родственными людьми, родственными по своим методам работы, решившими распродавать территорию Советского Союза.

Я, как должностное лицо, а также как вообще видевший возрастание вредительской работы в резкой ее форме проявления, пытался в ряде случаев провести организационно-технические производственные мероприятия в жизнь с пользой для дела. И тут опять я натыкался на понукание представителей троцкистской организации, упрекавших меня и в либерализме, в интеллигентщине и т. д., и я продолжал эту работу вести. И если я с германской разведкой, и в целом с иностранным государством, порвал всякую связь во второй половине 1935 года, то тяготение троцкистов сказывалось дальше. И эта двойственность все время сопровождала меня. С одной стороны, я выполнял задания, исходившие из источника троцкистско-зиновьевского центра. С другой стороны, видя прекрасное отношение ко мне общественности, партии и правительства, чувствовал, что это вредительство противно духу созидания, понятного мне как инженеру. Я не мог не проводить ряда мероприятий, которые выходили за рамки моей должности, как главного инженера треста. Мною издан в печати, впервые в Союзе, ряд технических трудов. Я предложил ряд изобретений, и часть из них осуществлена не только в массовом масштабе в Кузнецком бассейне, но начинает осуществляться и в других трестах каменноугольной промышленности, сохраняя жизнь рабочих и давая большие экономические и технические преимущества.

В конце февраля 1936 года я твердо решил оставить совершенно Кузнецкий бассейн и уехать. Но говоря об этом только по служебной линии, я встретил возражения и в Новосибирске, и в Москве, и вынужден [c.243] был остаться снова там, в Кузбассе, испытывая на себе преступные связи с троцкистами.

Я не буду перечислять всех моих преступлений по вредительской работе. Они велики и обширны, и им и на предварительном следствии, и прокурором подведена черта. Я вижу за этой чертой огромный итог моих преступлений, вижу огромный счет, который предъявляет мне Советская страна.

Но я прошу суд при вынесении мне приговора учесть, что по классовому своему происхождению из мелкоземельных крестьян, по своему стажу лишь с 1921 года, т. е., не имея никакого стажа в капиталистическом обществе, и по своей натуре я не чужд пролетариату и совершенно не враждебен советской власти.

Если я так низко пал, изменив родине, то это падение было не на родине, это падение было за границей, в результате целой сети провокаций, слежек, равным образом и контакта с троцкистами, которые вызывались исключительно шантажом и вымогательствами сих стороны.

Точно также я прошу учесть суд и то, что никакого отношения к террористической деятельности я никогда не имел. Я даже не знал о террористических актах и об их подготовке. Но моя вина и мои преступления огромны. Я в них полностью и искренне сознаюсь до конца.

Я прошу суд снисходительно отнестись ко мне, пощадить меня, сохранить мне жизнь. Я имею опыт, и я приму все меры, мобилизовав свои знания и опыт, к тому, чтобы продуктивной работой, созидательной работой хотя бы отчасти загладить свою величайшую вину перед пролетарским государством.

Я прошу верить искренности этого моего заявления и прошу, чтобы суд тем самым дал мне возможность снова вернуться в трудовую семью советских народов.

Вечернее заседание 29 января

Последнее слово подсудимого Арнольда

Граждане судьи! Я с малолетства получил в наследие от царской России позорное клеймо “незаконнорожденный”. Приспосабливаясь к жизни, которая оказалась такой путаной, я могу обвинять в этом только царскую Россию, капиталистическое общество, в котором я приспособлялся. В результате, как это вышло, я - рабочий, родители мои - рабочие, и я вдруг очутился в рядах троцкистов.

Я уже на суде об этом говорил и еще подчеркиваю, что, имея слабое, низкое политическое развитие, я не был в состоянии разбираться в сложных вопросах политики, и в результате я очутился под влиянием таких сильных троцкистов и оказался членом их организации. Я принимал участие в преступлениях против передовых руководителей партии и правительства, подняв на них руку. И я очень рад, что это мне не удалось. Я осознал свое гнусное преступление и сразу же уехал из Прокопьевска. Я старался искупить работой свой гнусный поступок.

На предварительном следствии и здесь на суде я признался во всем, что во мне больше ничего грязного нет. Я никогда не чувствовал свою биографию такой чистой, какой она есть сейчас, после того, как я рассказал обо всем том, что было со мною. Граждане судьи, я - еще не совсем потерянный человек. Я еще могу работать и быть полезным тому обществу, из которого я сам вышел. Несмотря на то, что я совершил большое преступление, несмотря на то, что прокурор требует высшей меры наказания в отношении меня, я все-таки прошу сохранить мне жизнь, и я постараюсь ее оправдать не на словах, а на деле.

Последнее слово подсудимого Лившица

Граждане судьи! Обвинение, предъявленное мне государственным обвинителем, усугубляется еще тем, что я из рабочих низов был поднят партией на высоту государственного управления - до заместителя народного комиссара путей сообщения. Я был окружен доверием партии, я был окружен доверием соратника Сталина - Кагановича. Я [c.245] это доверие растоптал в контрреволюционном троцкистском болоте и стал на путь предательства и измены родине.

Как это произошло? Как я погряз в контрреволюционном болоте? Начав с несогласия с партией и поддержки Троцкого по важнейшему, по решающему вопросу нашей пролетарской революции - о строительстве социализма в нашей стране, - логикой борьбы дошел шаг за шагом, от фракционной работы к подпольной, от подпольной к вредительству, диверсии и измене родине. Я не могу считать, я не могу ссылаться на то, что я не знал всей программы Троцкого и центра, хотя в действительности всей программы, которая раскрылась на этом процессе, я не знал. Факт остается фактом, что Троцкий является организатором, вдохновителем восстановления капитализма в нашей стране. Троцкий подготовляет, вместе с самыми оголтелыми, самыми черными силами фашизма, войну и поражение в этой войне СССР, а я в этой подлой предательской работе ему помогал. Так я дошел до последней черты. Последняя черта подводится на этом процессе.