Николай Кузьмин - Огненная судьба. Повесть о Сергее Лазо

• Название: Огненная судьба. Повесть о Сергее Лазо
• Автор: Николай Кузьмин
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1986

Николай Кузьмин известен читателю по романам «Первый горизонт», «Победитель получает все», «Приговор». В серии «Пламенные революционеры» вышли ого повести «Меч и плуг» — о Г. Котовском и «Рассвет» — о Ф. Сергееве (Артеме).

Повесть «Огненная судьба» посвящена Сергею Лазо, одному из организаторов борьбы за Советскую власть в Сибири и на Дальнем Востоке, герою гражданской войны, трагически погибшему от рук врагов революции.

---

— Это зря, — тоном знатока изрек путеец. — Тебя, по причине старости, могли бы и не тронуть, а с зятем… — и махнул рукой.

В полдень лохматый с верхней полки слез, и они с путейцем расположились закусить. Выпив, путеец сделался угрюм, лохматый же, напротив, распахнулся и затрещал. Ему почему-то понравился сидевший в углу Лазо, он дружески хлопал его по плечу и уверял, что они где-то виделись.

— Атаман у нас был… ну капля в каплю! А знал я всех и видел их, как вот тебя сейчас. Ей-бо, не вру! И Гамова, и Калмыкова самого, об остальных нечего и говорить. Ну что тебе сказать? Фуфыры они все, душонка заячьи. Не веришь? А вот слушай. Займут они деревню, в хороших хатах сами лягут, по бедным лошадей поставят. И давай мужиков терзать! «Вещей нету? Так. А денег тоже нету? Так. Ну, тогда спина имеется, пускай она и расплачивается. Ложись!» А в одной деревне по неосторожности двойняшки на глаза попались. Так атаман из кожи прямо вылез. «Нет, говорит, никак не могу такого допустить: до того вы, черти, друг на дружку похожие живете. Кидайте жребью, кому из вас жить, кому помирать». И кончил одного, не вытерпел… В хатах всегда грязь и безобразье всякое, баб сразу к начальству волокут, мамаш, которые постарше, мыть полы приставят, а с дитенками, чтоб шуму лишнего не производили, — об печку головой. Ну, и это жизнь? Тут каждый взвоет. И вот смотрел мужик на всю эту музыку, смотрел — подперло. Та война, немецкая, она была без толку. А эта, она со смыслом, заведена не начальством, а самими нами в для жизни. Правильно я говорю?

Клонило в сон, невмоготу хотелось спать, и Сергей Георгиевич попросил лохматого уступить ему на часок свою полку.

— Да, браток… Да с нашим удовольствием!

Он помог Лазо улечься и не отставал, досказывал самое сокровенное, что таилось на душе.

— Грамоты я не знаю, не обучен, но про толк какими словами ни говори — сразу раскушу. Требую, конечно, самых простых слов. С вывертом-то и неправду ведь подсунут.

— Атаманы! — загудел путеец. — Знать бы, чему их, паразитов, обучали? Зато приглядись к этим самым… к большевикам. Живут они без всякой святости, при случае и черным словом не побрезгуют, но уж насчет чего такого — нет. И в чужом барахлишке рук не полощут, и обессиливать людей не позволяют. Что узнали, что заимели — все с тобой пополам. И это правильно, так и надо. И еще просто у них все. Командиры ихние — одна слава только. Босиком который, без коня. Только и отлички, что бинокля на груди. А делают военное, отчаянное дело…

Вечером Лазо слез на станции Океанская и, как было условлено, принялся прогуливаться по чахлому бульварчику. Народ попрятался по домам, над облетевшими деревьями бульвара гомонили, устраиваясь на ночь, вороны. Кто же придет связным? Лазо незаметно посматривал по сторонам. Из переулка показалась женщина, она шла быстро, словно опаздывая на свидание. Сергей Георгиевич невольно замедлил шаг, хотя это запрещено инструкцией: он узнал милое скуластое лицо Маши Сахьяновой.

Поздоровались, пошли рядом.

— Как мы поедем? Снова поездом?

Мария рассмеялась.

— Пока пешком.

Она объяснила, что им придется идти пешком («так безопаснее»), а по пути их подберет товарный поезд. Машинист паровоза уже предупрежден.

Смеркалось быстро. Они шагали вдоль железнодорожного пути. Мария рассказала, что недавно во Владивостоке побывала Ольга, доставила исключительной важности шифровку. Приезжала она с Адочкой. Ребенок здоров.

Ему хотелось побольше расспросить про Адочку, однако он сдержался.

Мария стала рассказывать о самых неотложных делах. Подпольщики Владивостока сейчас готовятся к городской партконференции. Народу съедется много. Как скрыть такое многолюдство от охранки?

— Документы для вас готовы, Сергей Георгиевич. Придется вам побыть грузчиком с мельницы. Одежду завтра подберем. Тяжеловато с квартирой. Хозяева боятся пускать незнакомых людей. Но что-нибудь найдем.

Из остальных новостей Лазо обрадовало сообщение о хорошо налаженной системе связи с товарищами «с той стороны». Сейчас многие замыслы противника уже не; являются для нас секретом. В этом свидетельство изменившейся ситуации, свидетельство, если хотите, нашей, силы, наших возможностей.

Позади раздался свист паровоза. Мария и Сергей Георгиевич остановились. Два огненных глаза приближались из темноты. Лязг вагонов оповестил, что поезд замедляет ход. Горячая машина поравнялась, обдала маслянистым теплом. Сверху позвал незнакомый голос. Сергей Георгиевич помог взобраться Сахьяновой, затем уцепился за скользкую ручку сам.

— Устали? — спросил у Сахьяновой машинист. — Мы немного с опозданием. Но к Седанке нагоним.

Поезд стал разгоняться, быстрее, говорливее застучали колеса…

Вновь обосновавшись во Владивостоке, Сергей Лазо с первого же дня занялся подготовкой бескровного переворота. Вместо военного отдела при областном комитете партии был создан военно-революционный штаб с шестью отделами: мобилизационно-организационным, снабжения, связи, разведки, оперативным и санитарным. На всех заводах, в мастерских, на Эгершельде и в порту рабочие объединялись в боевые десятки, эти десятки сводились в сотни. Оберегая организацию от провалов, Сергей Лазо разработал правила строжайшей конспирации. Нарушение правил каралось партийным судом.

Выдающимся событием явилась декабрьская городская партконференция, состоявшаяся в обычной рабочей бане. Приближался день восстания, боевые отряды рабочих получали оружие, в колчаковских частях работали агитаторы, к городу подтягивались из таежных районов партизанские отряды.

От Ильюхова поступило радостное сообщение: гарнизон Сучанского района восстал. В последнюю минуту офицеры попытались обратиться за помощью к японцам, однако было уже поздно: солдаты разобрали оружие и сумели захватить пулеметы. Перебив офицеров, четыре роты двинулись к партизанам. Солдат встретили в деревне хлебом-солью. Соединив партизанский отряд и солдат гарнизона, штаб организовал 1-й Дальневосточный советский полк. Это была прекрасно вооруженная, крепкая дисциплиной воинская часть. Ильюхов сообщал, что полк в любой момент готов выступить во Владивосток.

Во всем Приморье последними островками белогвардейской власти оставалось несколько крупных гарнизонов, да в самом Владивостоке в морозной дымке скованного льдом залива маячил Русский остров. Сельские районы, где хозяйничали партизаны, уже не признавали генерала Розанова.

С Иманом, Спасском и Никольском-Уссурийским бесперебойно работала хорошо налаженная связь. Вишлин несколько раз на дню доставлял Лазо коротенькие шифровки. В гарнизонах этих городов большевистская пропаганда совершала свое неумолимое дело. Солдаты отказывались признавать власть колчаковского наместника.

Японцы… На них оставалась последняя надежда генерала Розанова. Однако на подпольной партийной конференции большевики сделали исключительно тонкий ход: они приняли решение бороться за передачу власти областной земской управе. И японцы, стиснув зубы, вынуждены были сделать вид, что в это верят. В советском Приморье еще находились воинские контингента «союзников», и генералу Оой приходилось, слащаво улыбаясь, играть непривычную роль миротворца.

Между тем события грозили взрывом, обстановка продолжала угрожать великим кровопролитием. Намерения японской военщины не оставляли никаких сомнений. Как только последний американский солдат покинет Дальний Восток, период благопристойного поведения японцев тут же кончится. Оставшись хозяевами положения, они воспользуются любым поводом, чтобы применить вооруженную силу.

После партийной конференции в декабре девятнадцатого года поведение большевиков стало более целеустремленным. В начале января с необыкновенным успехом удалось провести однодневную всеобщую забастовку. Огромный город словно умер. Власти, понимая, что малейшее промедление подобно поражению, лихорадочно искали выход. На солдат надежды больше не было. Оставались лишь японцы. Они, конечно, с радостью помогут, однако сперва нужно выпроводить из Приморья американцев. А тем временем в частях владивостокского гарнизона солдатское недовольство достигло критической точки. Взрыв мог последовать в любой момент — достаточно неосторожного выстрела из винтовки. Как раз этого и ждет отчаявшийся враг. Большевики изо всех сил старались не дать заговорить оружию. Ненавистный режим Колчака, стоивший стольких жертв трудовой России, здесь, на Дальнем Востоке, должен был рухнуть без единой капли крови…

В письме из Никольска-Уссурийского, о котором сообщил Вишлин, «сделка на хлеб» намечалась на 24 января, в крайнем случае днем позже. Срок выступления никак не устраивал подпольный областной комитет. Следовало удержать товарищей, выиграть хотя бы несколько дней. Надо выступать всем дружно, а не по частям. Но, с другой стороны, если у них там уже чуть не горит… У Ильюхова в Сучане, в 34-м пехотном полку, офицеры, прознав о готовящемся восстании, едва не сорвали все дело. Средство у них одно — забрать и запереть винтовки, оставить солдат без оружия, с голыми руками. Этого, конечно, допускать не следует, однако, если имеется хоть какая-то возможность оттянуть решительный шаг…