Николай Кузьмин - Огненная судьба. Повесть о Сергее Лазо

• Название: Огненная судьба. Повесть о Сергее Лазо
• Автор: Николай Кузьмин
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1986

Николай Кузьмин известен читателю по романам «Первый горизонт», «Победитель получает все», «Приговор». В серии «Пламенные революционеры» вышли ого повести «Меч и плуг» — о Г. Котовском и «Рассвет» — о Ф. Сергееве (Артеме).

Повесть «Огненная судьба» посвящена Сергею Лазо, одному из организаторов борьбы за Советскую власть в Сибири и на Дальнем Востоке, герою гражданской войны, трагически погибшему от рук врагов революции.

---

— Матросня во Владивостоке — одно фулиганье. У каждого на груди какая-нибудь похабщина наколота. Потом спохватится, дурак, ан нет — до самой смерти не отмоешь.

— А солдатишки-то… Пояса стали отпускать, ходить развалистей. Это до добра не доведет.

— Офицерам что? Они с колясок не сходят, в шампанском по горло, на каждой руке по паре крашеных девиц. Эдак чего не воевать!

— Солдат для генерала — божья котлета. Изрубил и скушал. Мы не доктора, где у генерала сердце — с трубкой по груди не шарим. Но если бы нашли, вынули бы за милую душу!

Далеко впереди ревел гудок паровоза. Залязгали, сталкиваясь, вагоны, народ на полках зашевелился. Скоро остановка. Кому бежать в очередь за кипятком, а кому и вылезать — конец пути.

Словесные занятия в учебной команде подходили к концу. Взводный офицер прапорщик Лазо, медленно расхаживая в проходе между тесно составленными скамейками, говорил о сводках с фронта, о зверствах немцев, о жестоких страданиях населения, попавшего под железный сапог захватчиков. За прапорщиком, как подсолнухи, поворачивались круглые стриженые головы солдат.

— Ваше благородие, а вот весна идет, сказать к примеру. Не слышно, замиряться будем, нет? Пахать бы надо, сеять. А кому? Дома одни бабы. Это не голодуха. В самый бы раз к севу замириться!

«Наивные надежды… Но как осточертела всем война!»

На Сергея смотрели десятки солдатских глаз. Что он может им сказать, чем утешить?

— Братцы, вы ж читаете листовки, я же знаю. Там правильно сказано: так быстро закончить войну едва ли удастся.

— Ваше благородие, а сколько, например сказать, нашего брата, ну солдата, убивают в день на фронте? Сказывают — тыщи.

— Этого нам с вами никто не скажет. Это секрет.

Ободренные дружеской улыбкой прапорщика, солдаты загремели скамейками, подъезжая ближе. Взводный офицер славился во всем полку мягким обращением с солдатами, разговаривает по-человечески — не как ротный подпоручик Смирнов.

— Ваше благородие, а правду говорят, будто нашим солдатам совсем нечем стрелять?

— Ваше благородие, говорят, кругом измена. Распутина, говорят, убили, когда он по прямому проводу с немцами разговаривал.

— Царица-то, сказывают, очень уж убивалась. Прямо волосы на себе рвала!

Лазо взмолился:

— Братцы, об этом я знаю гораздо меньше вашего. «А что им еще сказать? Ротный Смирнов и без того посматривает подозрительно. Позавчера при офицерах язвительно назвал господином либералом. Кто-то постоянно ему доносит обо всем…»

— Ваше благородие, а вот как нам считать: правильно толкуют… эти вот… ну, в очках один приходит, а с ним еще барышня… вот которая с вами была?

Напоминание о барышне заставило Сергея покраснеть: «Черти глазастые, все подмечают!» Недавно перед солдатами выступала Ада Лебедева, поселившаяся в Красноярске с мужем после ссылки на север. Ада и ее муж принадлежали к партии эсеров. В солдатах они видят обыкновенного мужика-собственника, случайно натянувшего серую казенную шинель. Ада и ее муж Григорий рассуждали убедительно. Узнав об увлечении Сергея декабристами, торжественно заявили, что, доживи те герои до наших дней, они непременно стали бы членами партии эсеров. В крестьянской стране только мужик имеет силу. Сергей протестовал, но чувствовал сам — слабо. Ему, как он безжалостно сознавал, не хватало того, что называется мировоззрением. Ада и Григорий прошли школу партийной борьбы, тюрем, ссылки. В смысле политического образования тягаться с ними Сергею было пока не по силам.

— Ваше благородие, а вчера у нас совсем другой человек был. Из мастерских. Тот наотмашь режет. Вас, говорит, как дураков за деньги продают, гонят на убой.

Ну конечно. Большевики тоже понимают, какую силу представляет армия. Агитаторы эсеров, большевиков, меньшевиков работают изо всех сил. Положение большевиков осложнялось тем, что они находятся в подполье. Оплот их в Красноярске — огромные железнодорожные мастерские. Партия эсеров обосновалась в кооперативах, эсеры по-прежнему продолжают молиться на хозяйственного мужика. С большевиками они на ножах.

— Ваше благородие, один вопрос. Дозволите?

Лазо насторожился. Спрашивал Бовкун, медлительный, неразговорчивый солдат, из политических ссыльных. В последнее время в армию стали призывать и ссыльных, распределять их по одному человеку в роту. Подпоручик Смирнов в первый же день предупредил Лазо, чтобы он приглядывал за Бовкуном.

— Я слушаю вас, Бовкун.

Солдаты затаили дыхание. Уж если Бовкун вылез, значит, не зря. Этот человек о пустяках спрашивать не станет.

— Ваше благородие, мы промеж себя одного никак понять не можем. Ведь и немцу война не в сладость! Так? Ну и порешить бы ее скопом: штыки в землю, и по домам! В чем загвоздка-то, кто мешает?

Так и есть! Готовый агитатор. Вот что ему сейчас ответить?

Получился не урок словесности, а занятие тайного кружка.

Из казармы прапорщик Лазо вышел только вечером. День закончился, теперь он на минуточку заскочит на квартиру, умоется, поскребет бритвой упругие щеки, пришьет свежий подворотничок. А потом уж в гости… Он представил: себе тихий уют семейной комнатки друзей, лампу на столе, покойный сумрак, милое лицо, обращенное к нему с привычною улыбкою привета. Кляня себя за невозможность прекратить эти ежедневные визиты (давал себе слово, но едва наступал вечер — тянуло неудержимо), Сергей с фальшивой бодростью произнесет: «Снова я. Представляю, как я вам надоел!» Но Ада и Григорий рассмеются, в четыре руки примутся хлопотать, потащат его к столу, к чаю. В их сердечности он ни разу не уловил нотки вынужденной фальши. Нет, ему там рады, его любят. Догадываются, конечно, ради кого тащится в гости каждый вечер прапорщик, отчего так краснеет (кажется, брызнет кровь из круглых крепких щек), но хоть бы жестом, словом выразили свое неудовольствие.

В глазах Ады Лебедевой горел огонь решимости, это был настоящий боец, и в частых спорах она бывала неуступчива, судила резко, слов не подбирала. Но в остальном она оставалась обаятельной женщиной, и Сергей был счастлив, что в Красноярске у него появились настоящие друзья.

Месяц назад красноярцы повально болели испанкой. Сергей крепился несколько дней, но наконец свалился в беспамятном жару. Ада и Григорий трогательно ухаживали за больным. Как-то утром, раскрыв глаза, Сергей изумился: возле его кровати, забравшись с ногами в кресло и укрывшись шалью, дремала Ада. «Всю ночь возле меня… А что же скажет Григорий?» Но прибежал Григорий и деловито осведомился: «Ну-с, как делишки, как мы себя чувствуем! Я вижу — дело на поправку. Превосход-но-с!» Он сам вскипятил самовар, подтащил к кровати больного стол, Ада помогла Сергею сесть повыше, подложила ему за спину подушки. Смущаясь, Сергей пытался все сделать сам. Ему было совестно перед Григорием. Мало ли что может подумать! За чаем Григорий решил, как он выразился, внести ясность. «Послушайте, бросьте вы свои мещанские штучки. От вашего лица можно прикуривать! Мы с Адой не просто супруги, мы — друзья, единомышленники. Улавливаете разницу?» И это признание еще крепче привязало Сергея к уютной квартирке друзей. Там ему было невыразимо хорошо. Он никогда — слышите, никогда! — не позволит себе ничего лишнего, чтобы Ада и Григорий не раскаялись в своей доверчивости.

Стемнело, когда Сергей направился к друзьям. Под сапогами пронзительно визжал морозный снег. Черт возьми, начало марта, а на дворе настоящая зима! Весной и не пахнет…

По дороге встретился прапорщик Курилов, офицер из той же, что и Лазо, четвертой роты. Пошли вместе. Курилов направлялся к товарищу развеяться от гарнизонной скуки — «заложить банчишко».

— Сергей Георгиевич, не слышали: в столице-то какой-то карамболь? В городе болтают разное. Говорят, получены потрясающие известия. Я думаю, уж не перемирие ли с немцами?

«Гм… То-то сегодня на занятиях солдаты так и сыпали вопросами. Видимо, доходит и до них. Но что же конкретно? Думаю, Ада и Григорий знают наверняка».

— Едва ли, едва ли… Боюсь, у наших для этого не хватит здравого смысла.

— Ну, вы известный пораженец, хотя и получили офицерские погоны.

— Ничего странного. Победить мы не можем, это как дважды два. А иные поражения полезны.

— Ну-у, знаете!.. Между нами, подпоручик Смирнов считает вас ненадежным, не патриотом. Смекаете, чем пахнет?

«Глуп подпоручик Смирнов. Примитивный, ограниченный умишко. Солдаты его ненавидят. На фронте такому ротному не поздоровилось бы. Сообразил бы, деревянная башка, что настроением солдат пренебрегать нельзя. Здесь, в Красноярске, огромное количество ссыльных, участников революции 1905 года, отбывших каторгу. Многие разделяют пораженческую политику большевиков…»

— Мне советуют перевестись в десятую роту, — признался Лазо.

Курилов скривился.