Михаил Чванов - Загадка гибели шхуны «Святая Анна». По следам пропавшей экспедиции

• Название: Загадка гибели шхуны «Святая Анна». По следам пропавшей экспедиции
• Автор: Михаил Чванов
• Издательство: ООО «Издательский дом «Вече»
• Жанр: История
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9533-2091-7

В 1912 г. Северным морским путем отправилась парусно-паровая шхуна «Св. Анна». Возглавил эту экспедицию лейтенант флота Георгий Львович Брусилов. Отплыв летом из Санкт-Петербурга, уже в октябре судно попало в ледовый плен у берегов Ямала и начало дрейф на север. На Большую землю вернулись только два человека — штурман Валериан Альбанов и матрос Александр Конрад. Их четырехсоткилометровый переход по дрейфующим льдам к Земле Франца Иосифа вошел в историю полярных исследований. Для писателя Вениамина Каверина Альбанов стал прототипом штурмана Климова в романе «Два капитана».

В настоящее издание включены две работы — книга-расследование писателя Михаила Чванова об экспедиции Г. Л. Брусилова и книга штурмана В. Альбанова, давно ставшая библиографической редкостью.

---

По приглашению Главсевморпути в 1956 году Ян Иосифович Нагурский побывал в нашей стране, встречался с прославленными советскими летчиками, в том числе с Борисом Григорьевичем Чухновским. Лишь полтора года не дожил Ян Иосифович до своего девяностолетия: он умер скоропостижно летом 1976 года и похоронен в Варшаве. Мемориальная надпись на граните надгробия обращена к самолету, открывшему эру освоения Арктики: «Верные крылья твои — моя всемирная слава…»

Я смотрю на карту Северного Ледовитого океана и думаю о несостоявшейся встрече Альбанова и Нагурского. О чем бы они говорили?

Их встреча так и не состоялась, хотя и сегодня они совсем рядом на острове Гукера Земли Франца-Иосифа один из мысов носит имя Альбанова, а на острове Александры именем Нагурского назван поселок полярной станции. Впрочем, рядом и мыс Ерминии Александровны Жданко, и мыс Конрада, и ледовый купол Брусилова. Все они там — некогда ушедшие со «Св. Анны» на теплую землю, со временем снова вернулись в страну белого безмолвия, чтобы разделить с товарищами по славным подвигам и несчастью вечность и память потомков.

Потом я смотрю в окно: прошел дождь, полдень, под желтыми кленами, вороша палые листья, задумчиво бредет мальчишка с ранцем за спиной. Кем он станет? И я снова думаю о Валериане Ивановиче Альбанове, душа которого для меня по-прежнему остается загадкой. Если кто-нибудь из вас знает о нем, о его спутниках по ледовому пути, о его близких больше, чем я, отзовитесь, пожалуйста! Я буду вам очень благодарен!

Если кто-нибудь что-нибудь знает…

«И я снова невольно думаю о Валериане Ивановиче Альбанове, душа которого для меня по-прежнему остается загадкой. Если кто-нибудь знает о нем, о его спутниках, близких больше, чем я, отзовитесь, пожалуйста! Я буду вам очень благодарен».

Так заканчивалась моя книга «Загадка штурмана Альбанова», которая, как я уже упоминал, вышла в 1981 году в Москве в издательстве «Мысль», в редколлегии которого, кстати, долгое время был Н. Я. Болотников.

К моему удивлению, книга вызвала огромную почту. Надо признать, что книги, которые я считал главными в своей жизни, не вызвали у читателя такого отклика, и это было даже обидно. Я поразился, как близка была людям эта давняя история. Потом все повторится в связи с поисками С. А. Леваневского, пропавшего без вести в 1937 году при перелете из СССР в США через Северный полюс. Они, впрочем, по вине В. И. Аккуратова прежде всего, и отвлекли меня от дальнейших поисков Альбанова. Хотя, конечно, были и другие причины, по которым я ушел от активных поисков, связанных с трагической эпопеей «Св. Анны». Весь мой труд по поискам следов этой экспедиции теперь заключался в том, что я подшивал в папки, скоросшиватели приходящие письма, документы, отклики.

Сейчас, перелистывая содержимое этих папок, я неожиданно и с опозданием обнаружил, что было несколько реальных путей поиска, по крайней мере, было реально разгадать загадку самого Альбанова. Прекращая тогда поиск, я не думал, что перерыв будет таким продолжительным, теперь же, по прошествии почти пятнадцати лет, многое выяснить практически уже невозможно. С каждым годом в геометрической прогрессии умирали люди, которые что-то знали, тем более которые лично знали Альбанова. И об этом теперь приходится только сожалеть.

Сначала я стал перелистывать содержимое этих папок без какой-либо цели, просто в больнице, куда я попал с угрозой ампутации ноги, выкроилось свободное время, но неожиданно эта огромная почта как бы стала жечь мне руки, душу, и я снова сел за пишущую машинку, в надежде, что все это когда-нибудь удастся опубликовать, и, может, еще найдутся люди, которые чем-то смогут мне помочь.

А тогда одним из первых после выхода книги «Загадка штурмана Альбанова» мне написал Борис Михайлович Петров из Москвы:

«Уважаемый Михаил Андреевич! Только что прочел Вашу увлекательную книгу. Я не полярник и не архивист, но хочу поделиться некоторыми впечатлениями и соображениями любителя. Может, некоторые из моих мыслей будут полезны Вам в поиске.

Одиссея „Св. Анны“ — интереснейшая страница освоения Арктики. Писали ее три яркие личности: Брусилов, Альбанов, Жданко, из которых Вы выделили Альбанова, а двоих остальных рассматриваете в книге хотя и объективно, но все-таки через призму личности и успеха похода Альбанова: Брусилова — в свете их загадочной ссоры и как посрамленного научного противника похода по льдам, а Ермину Жданко — как возможную любовь Альбанова, источник или смягчитель их ссоры. Вы отдаете Е. А. Жданко должное („Святая Жданко“), но все-таки интересует она Вас как возможный источник сведений об экспедиции и об Альбанове. Акцент книги явно смещен на Альбанова. Это Ваше право, но если бы такую книгу пришлось писать мне, я, безусловно, посвятил бы ее Миме Жданко. В те годы образованная женщина в Арктике да еще в таких обстоятельствах — это не просто необычно. Вот такими дочерьми сильна и славна наша Россия! Низкий поклон их памяти! Наш долг, чтобы память эта не покрывалась забвением.

Сойди Мима Жданко со шхуны в Александровске — и экспедиция, очевидно, не состоялась бы. Подогрей она ссору штурмана и капитана — могла бы быстро наступить трагическая развязка. А она поступала согласно своему имени. — Ерминия созвучно Ермонии, имя Ермиония, что по святцам значит: „связывающая“. Именно она связывала, цементировала психологически неравновесный экипаж „Св. Анны“.

Я думаю, что и Г. Л. Брусилов совсем не был плох как человек. Причина его загадочной ссоры со штурманом — не какие-то врожденные качества и не психологическая несовместимость в чистом виде. Вы называете их физическую болезнь, ранее принятую за цингу, трихинеллезом, — а каковы его психологические последствия? Если цинга вызывает апатию, то не вызывает ли трихинеллез нервные сдвиги? Если инфекционисты подтвердят такое, то еще одну часть вины за ссору можно снять с памяти Г. Л. Брусилова…»

Перебиваю это письмо воспоминанием, что и экспедиция на яхте «Заря» Э. В. Толля, отправившаяся на поиски легендарной Земли Санникова, во время которой Эдуард Васильевич и погиб, сопровождалась непримиримой ссорой двух несомненно замечательных людей: начальника экспедиции и командира судна лейтенанта Н. Н. Коломейцева.

Уже упомянутый Н. Я. Болотников в книге «Никифор Бегичев» так описывает это, безусловно, трагическое недоразумение, которое, может, и стоило Э. В. Толлю жизни: «Коломейцев, требовательный к себе, был также требователен и к подчиненным. Он не делал никаких скидок на необычайные условия плавания и продолжал поддерживать на яхте, так же как и позже на зимовке, военную дисциплину. Это не нравилось Толлю, человеку иного характера, с либеральными по тому времени взглядами. В своем стремлении создать на „Заре“, как ему казалось, дружескую атмосферу, основанную не на уставных отношениях, он порой нарушал рамки субординации, обращаясь к подчиненным через головы офицеров. Это Коломейцев не мог допустить…

Матросы стали называть ученых и Толля по имени и отчеству, что Коломейцеву казалось большим нарушением дисциплины. Произошел разрыв, в результате которого Коломейцев подал рапорт с просьбой освободить его от обязанностей командира судна и направить на материк. В официальной версии отъезд Коломейцева связывался с необходимостью организации вспомогательной угольной станции на острове Диксон на случай возвращения „Зари“ на запад и на острове Котельном, если „Заря“ обогнет мыс Челюскина… 3 февраля Коломейцев и Расторгуев оставили „Зарю“. Они предполагали пройти по пути, некогда совершенному Лаптевым, а затем и Миддендорфом: вверх по течению Таймыры, через Таймырское озеро, по рекам Рассохе и Блудной до станка Рыбное. Там они надеялись найти зимние стойбища оленеводов, которые доставили бы их до населенных мест… Неожиданно для всех 21 февраля Коломейцев и Расторгуев возвратились на „Зарю“». «В одно утро, — рассказывает Бегичев про этот случай, — вахтенный матрос увидел, что с северо-востока идет нарта и два человека пешком за нартой. Все мы вышли наверх посмотреть, кто такой это идет. Эти люди подошли к судну, и оказалось, что Коломейцев и Расторгуев вернулись обратно. Они ездили семнадцать суток, устья Таймыры не нашли… Одежда и спальные мешки у них были замерзшие. Мы их встретили, но барон Толль, как только узнал, что вернулся Коломейцев, то сию же минуту ушел к себе в каюту. Он почему-то сильно был недоволен возвращением Коломейцева».

Отдохнув несколько дней, 5 марта Коломейцев и Расторгуев вторично вышли тем же путем, но через двадцать шесть суток, претерпев много лишений, снова вернулись, не найдя и на этот раз устья Таймыры.

Коломейцев предложил Толлю изменить маршрут — идти на Гольчиху вместо Хатанги. Толль согласился.

«Неужели мне придется отправлять почту еще в четвертый раз?» — спрашивает Толль в своем дневнике. Но Коломейцев не вернулся.