Александр Бенуа - История живописи

• Название: История живописи
• Автор: Александр Бенуа
• Жанр: Искусство и Дизайн

---

Жан Фуке. Пожар иерусалимского храма. Миниатюры их Antiquites judaiques". Парижская национальная библиотека.

Материал, имеющийся в нашем распоряжении за XV век во Франции, очень не обширен: двадцать-тридцать картин, пять-шесть фресок, несколько десятков витражей, такое же число шпалер - вот и все. Все, о чем мы только читаем в документах (по письменным документам биографии некоторых французских мастеров представляются более полными, нежели биографии нидерландцев), все это потеряно, и, кажется, безвозвратно. К счастью, у нас остается большое количество рукописей, украшенных миниатюрами, и по ним мы можем судить если не об утраченных шедеврах, то, по крайней мере, об уровне французской живописи в XV веке. Превосходное собрание французских рукописей этого времени хранится и в Императорской публичной библиотеке. Среди них имеются такие чудеса книжной иллюстрации, как "Grandes chroniques de S. Denis" и послания св. Иеронима с миниатюрами, которые мы решаемся приписать ученику Фуке, Жану Бурдишону.

Жеган Фуке

Первое место во французской живописи XV века принадлежит уроженцу Тура Жегану Фуке (если только картины и миниатюры, которые носят его имя, действительно принадлежат ему). Родился Фуке около 1415, умер около 1480 года. В 1443 году он был в Риме, где удостоился писать портрет папы Евгения IV. Затем Фуке состоял при королевском дворе. Других данных мы о нем не имеем. Считаются принадлежащими его кисти изумительные портреты Этьена Шевалье (Берлин), Жювеналя дез-Юрсен и Карла VI (в Лувре), "Мужчины с раскосыми глазами" (в собрании князя Лихтенштейна) и, под большим сомнением, Мадонна с херувимами (в Антверпене). Однако наибольшую достоверность представляет атрибуция Фуке знаменитых миниатюрных серий: из часослова Этьена Шевалье в Шантильи (и Лувре), "Иудейских древностей" Иосифа в Парижской национальной библиотеке[163] и "Боккаччо" в Мюнхенской библиотеке. Кому бы, однако, ни принадлежали все эти произведения, они, во всяком случае, представляют собою творение одного художника и в то же время те высшие достижения северо-западного христианского искусства, на которые мы уже указывали. В частности, портреты Фуке по своей мощи и по "классической" простоте превосходят все, что было сделано за это время даже в самой Италии. Миниатюры же его представляют собою ряд восхитительных картинок, в которых самое искреннее благочестие соединяется с изумительным знанием природы, с пытливой наблюдательностью, не уступающими произведениям Боутса, Мантеньи или Пьеро деи Франчески.

Жан Фуке. Иов и его друзья (вдали замок Венсенн). Из часослова Этьена Шевалье в Шантильи

Жан Фуке. Возвращение в Англию Изабеллы, супруги Эдуарда II, миниатюра из "La Grandes Chroniques de France". Национальная библиотека в Париже.

Надо, впрочем, тут же вспомнить, что Фуке побывал в Италии. Фоны на портретах Жювеналя и Шевалье не оставляют сомнений в некоторой зависимости его искусства от Беато Анджелико. Это уже совершенно "ренессансные" фоны: стены, разделенные стройными пилястрами, - простые, спокойные, в своей классической строгости даже холодные. Что же касается умеренности жестов в фигурах Фуке, ритма движений и группировок, монументального стиля в складках одежд, го все это скорее чисто французские черты. Их мы бы встретили уже за два века до того в скульптурах Реймса и Шартра, и они же отразились в исключительно прекрасном произведении фламандской скульптуры Клауса Слютера, исполненном им во Франции (в Дижоне - "Колодезь Моисея"). Подобного же у нидерландцев в самих Нидерландах мы бы не нашли.

Нас сейчас интересуют лишь "декорации" Фуке, и в этом смысле неисчерпаемым источником наслаждения являются яркие и гармоничные в красках, точно вчера сделанные, миниатюры Фуке в музее Шантильи и в Парижской национальной библиотеке. Миниатюры эти примыкают к ван Эйковским - к Туринскому часослову, и если уступают им в "трепетности", жизненности (равных Туринскому часослову миниатюр вообще нет), то вполне равняются им в смысле непосредственности отношения художника к природе и тонкой наблюдательности, изящного во всем вкуса. Время их исполнения, вероятно, следует отнести к 1452-1460-м годам. Перспективные знания художника неровны. Иное (например, внутренности зал, монастырских двориков и т. п.) исполнено почти без ошибок; превосходно также удается ему воздушная перспектива: передача дали, простора ("Обращение св. Павла", "Легенда св. Маргариты"). Местами Фуке, напротив того, представляется довольно беспомощным, но и эта беспомощность его никогда не проявляется в такой степени, чтобы нарушить цельность впечатления и настроения (например, в "Легенде св. Мартина"). Иногда, впрочем, несообразности в перспективе имеют у Фуке характер чего-то умышленного: они как бы вызваны желанием вместить чрезвычайное обилие подробностей. Здания, почва, деревья удаются Фуке в одинаковой степени. Пейзаж его вообще типичен для окрестностей Тура; местами же он вводит определенные мотивы из других местностей - парижскую Бастилию, набережную Сены, башню Венсенна и т. п. Замечательна смелость, с которой Фуке трактует разнообразные освещения, - например, эффект позднего вечера (в "Поцелуе Иуды"), полутон закрытого помещения (в "Собрании доминиканцев"), "райский свет" в изображении "Взятия на небо Богоматери". Невольно и здесь приходить на ум Беато Анджелико, несмотря на полную самостоятельность композиции типов. При этом Фуке превосходно умеет выбирать и группировать мотивы. Они всегда имеют у него совершенно правдивый, непосредственный характер, а в то же время каждый предмет и общие линии красиво, а иногда и с оттенком величественного, врисовываются в уделенное им пространство. Классическими примерами сказанного могут служить пейзажи позади "Иова" и в "Легенде св. Маргариты". В пейзаже, можно даже сказать, главная сила Фуке. Меньше удается ему первый план и переход от него к фону, но здесь мы вообще встречаемся с недостатком, присущим всему искусству того времени[164].

Большим мастером Фуке представляется в изображении животных. Прекрасно рисует этот современник Учелло лошадей, которых он не боится ставить и в профиль, и в три четверти, фасом и крупом к зрителю. Он отлично стилизует их на далеких расстояниях, когда фигуры становятся крошечными, и с непревзойденным в его время совершенством передает их движения. Такова упавшая под св. Павлом лошадь или испуганная лошадь на той же миниатюре. Даже лошади ван Эйка кажутся деревянными рядом с этими благородными, красивыми животными.

II - Художники Франции: XV век

Ангеран Шарантон

Несомненно, Фуке самый сильный, самый разносторонний из французских художников XV века, но и ряд других мастеров обнаруживают превосходное знание техники и тяготение к строгому стилю. Одним из таких замечательных художников является лаонский уроженец, работавший на юге, Ангеран Шарантон, известный по вполне достоверной картине, исполненной им в 1453 году ("Коронование Богоматери", госпиталь в Villeneuve-lеs-Avignon). Картина эта пострадала от времени. Краски, лишенные лака, местами заглохли и местами почернели. Но и в теперешнем своем виде образ производит впечатление такой грандиозной шири, такого величия, каких не найти в более "провинциальном" нидерландском искусстве. В сильной степени впечатлению этой грандиозности способствует и превосходный пейзаж, стелющийся по низу картины и изображающий на двух своих концах оба Иерусалима: земной и небесный. Не часто встретим мы в искусстве исследуемой нами эпохи такой простор, переданный самыми простыми, но с большим тактом использованными средствами. В пейзаже "Коронования", как и в иных портретах и миниатюрах Фуке, просвечивает "итальянское" влияние; опять вспоминаешь итальянцев XV и XVI веков[165].

Но, пожалуй, в Италии того времени (искусство Италии в 1450-х годах отлилось в творчестве старшего Липпи, Беноццо Гоцолли, Мантеньи) не найти такой передачи пространства и той острой определенности, с которыми нарисован здесь город. В то же время (и несмотря на некоторую "миниатюристскую" сухость техники) пейзаж "Коронования" исполнен вполне живописно. Отношения тонов между собой проведены с простотой и "скромностью" художника, вполне уверенного в своих приемах; ничто не лезет вперед, не навязывается. Если же в чем и уступает Шарантон нидерландцам, так это единственно только в виртуозности отделки. Чувствуется в этой картине какая-то суровая и печальная душа, равнодушная к прелестям жизни. Деревьев совсем нет (и именно это сообщает всему какую-то грандиозную пустынность и "отвлеченность"); формы же скал в своей суровости доходят до схематичности. Но опять-таки цепи дальних гор и море переданы с тонким пониманием природы.

Никола Фрома. Верхняя часть картины "Неопалимая купина". Собор в Эксе.