А Кабацков - «Включен в операцию». Массовый террор в Прикамье в 1937–1938 гг.

• Название: «Включен в операцию». Массовый террор в Прикамье в 1937–1938 гг.
• Автор: А Кабацков
• Издательство: Российская политическая энциклопедия
• Жанр: История
• ISBN: 978-5-8243-1180-8

В коллективной монографии, написанной историками Пермского государственного технического университета совместно с архивными работниками, сделана попытка детально реконструировать массовые операции 1937–1938 гг. на территории Прикамья. На основании архивных источников показано, что на локальном уровне различий между репрессивными кампаниями практически не существовало. Сотрудники НКВД на местах действовали по единому алгоритму, выкорчевывая «вражеские гнезда» в райкомах и заводских конторах и нанося превентивный удар по «контрреволюционному кулачеству» и «инобазе» буржуазных разведок. Это позволяет уточнить представления о большом терроре и переосмыслить устоявшиеся исследовательские подходы к его изучению.

---

«Произведенным расследованием по делу было установлено, что сотрудниками Пермского горотдела НКВД Былкиным, Королевым и др. в 1937–1938 г.г. производились массовые аресты граждан в большинстве случаев без наличия на них компрометирующих материалов, а следствие по таким делам арестованных велось в направлении создания искусственных шпионско-диверсионных и повстанческих организаций, которых в действительности не было»[347].

Бывшие поселенцы, работавшие на промышленных предприятиях, оказались удобным «следственным материалом» для превращения в диверсантов, врагов, повстанцев и шпионов. По мере того как операция приобретала все большие масштабы и от свердловского руководства на местах поступали все новые и новые нормативы (лимиты) по арестам, спецпоселенцы становились теми, кем они, скорее всего, и были по своим социально-профессиональным характеристикам, т. е. рабочими.

Квалификация арестованного как «трудпоселенец» или «рабочий» определялась ситуацией на момент оформления документов. Если следователю было выгодно сделать акцент на трудпоселенческой теме, в следственном деле появлялись фигуры других бывших «кулаков», если текущий момент требовал обратить внимание на «диверсионные» действия арестованных, конструировался сюжет контрреволюционного заговора на заводе, в депо, на шахте, а статус трудпоселенца оставался строчкой в анкете арестованного.

Как бы ни были номинированы арестованные в следственных документах — трудпоселенцами или рабочими, невозможно отрицать, что в своей повседневной профессиональной деятельности они были включены в среду промышленного производства. И как члены особой социально-профессиональной группы они подчинялись мастерам, бригадирам, прорабам и начальникам цехов, работавшим на заводе и зачастую уже арестованным по схожим обвинениям во вредительстве. Их социальные и (или) производственные коммуникации в текстах следственных дел превращались в свидетельства группового заговора и контрреволюционных связей с несуществующими повстанческими организациями, дополняя схему, которой руководствовался в качестве модели «сборки» обвинительного материала следователь. Таким образом, представляется уместным отойти от номинаций следственных дел и соотносить трудпоселенцев все же с реальной социально-профессиональной группой, в которую они были вовлечены своей повседневной трудовой деятельностью перед арестом.

Ассенизатор на собственной лошади

Следственные документы, сохранившиеся в архивах, позволяют увидеть следы небрежной работы следователей НКВД, вынужденных в короткие сроки готовить материалы на десятки и сотни арестованных. В результате у историка появляется возможность заглянуть за кулисы репрессий, изучить механизм и рассмотреть детали, разобраться, каким образом создавались в обвинительных материалах обвинительные номинации «кулак», «сын кулака», «повстанец», «диверсант», «шпион», «контрреволюционер» и им подобные.

Обратимся к следственному делу на Идриса Аюпова[348]. В этой папке немного документов. Вряд ли будет открытием обнаружение еще одного факта, доказывающего, что следователи в 1937 г. оформляли следственные документы, переиначивая все на свой лад и подгоняя под требуемый шаблон. Привлекают внимание нарушения в последовательности датировок следственных документов. На анкете арестованного Аюпова Идриса и протоколе его первого допроса стоит дата — 8 января 1938 г. А постановление об избрании меры пресечения и предъявлении обвинения, если верить бумаге, оформлено лишь 7 января 1938 г. Вероятнее всего, ни одна из дат не является истинной, и подготовлены материалы были в разное время и разными людьми. Вполне возможно, что какие-то из материалов дела (скорее всего, постановление об аресте) написал специальный следователь, занятый исключительно подготовкой документов, а арестованных, проходивших по этим документам, такой следователь и в глаза не видел.

В анкете арестованного указано, что по социальному происхождению Аюпов Идрис — кулак, а по национальности — татарин.

Поясним ряд нюансов, связанных с этими анкетными данными. Национальность арестованных играла важную роль в зимний период репрессий 1937–1938 гг. Параллельно с приказом № 00447 велись массовые кампании по разоблачению иностранных шпионов и агентов иностранных разведок. Они известны в историографических описаниях данного периода в качестве операций по «инобазе». В декабре-январе 1937–1938 гг. следователей усиленно ориентировали именно на «разоблачение» шпионов иностранных разведок. Но оформление дел велось по канонам, выработанным в ходе арестов августа-декабря 1937 г. по приказу № 00447, и арестованные осуждались именно тройками УНКВД, как предусматривал Оперативный приказ «кулацкой» операции. Исследователь сталинских репрессий В. Хаустов приводит в своей совместной работе с Л. Самуэльсоном развернутую цитату из аппаратной переписки Фриновского и Дмитриева относительно проведения иностранных операций, в которой содержится выговор Дмитриеву за то, что среди арестованных по польской, немецкой, латышской операциям практически нет реальных немцев, поляков, латышей и т. д.[349] Для местных следователей все эти нюансы в приказах и операциях не имели существенного значения: они были вынуждены оформлять сотни арестованных, в короткие сроки, отпущенные начальством на выполнение приказов и разнарядок. Но национальность, не тождественная титульной (т. е. русской), вполне могла стать дополнительным аргументом для работников НКВД при принятии решения, где и кого арестовать.

Татарское население Прикамья было одной из жертв такого поворота событий. Арестованных обвиняли в шпионаже в пользу Японии и разведок других иностранных государств. Свердловское начальство УНКВД специально акцентировало внимание своих подчиненных на национальной и социальной принадлежности возможных «врагов». Один из сотрудников НКВД, занимавшийся оформлением дел по «инобазе», когда позднее сам давал показания следствию после ареста в 1939 г., следующим образом описывал свое участие в арестах и следственных мероприятиях по делам краснокамских татар:

«…Бывш. руководством УНКВД по С. О. [Свердловской области. — А. К.] Дмитриевым в декабре 1937 года была спущена директива, проработанная на оперсовещании Особдива, где требовали „усиления“ следственной работы, следователей клеймили, что они допускают показания обвиняемых, где они признаются в антисоветской агитации. В директиве ставится точка над И, утверждая, что это не просто антисоветские агитаторы, что татары и кулаки — это база иноразведок, это шпионы и диверсанты, поэтому нельзя ослаблять преступления.

На основании этой директивы проводились операции по татарам, эту операцию проводил и Особдив 82 в Краснокамской ссылке с 31.12.37 г. на 1.1.1938 года. Я был в Свердловске по вызову Дмитриева […] и вернулся в Пермь 5.1.38 года.

Из числа арестованных татар-кулаков Краснокамской ссылки в количестве 100 человек мне „оставили“ группу в 8 человек, так как остальные уже „признались“ до моего приезда. При вызове меня к Мозжерину мне было указано, что руководитель этой диверсионной группы Ярмухаметов, все остальные — рядовые диверсанты. Диверсии проводились на Краснокамском промысле нефти. В соответствии с чем и нужно сочетать показания обвиняемых. Зная, что обвиняемые являются антисоветскими личностями, враждебно настроены, я обострял их показания при составлении протоколов согласно данным мне распоряжениям…»[350].

В другом следственном деле сохранились показания еще одного бывшего сотрудника Пермского НКВД — Аликина Аркадия Михайловича, данные им 9 мая 1939 г. на допросе в следчасти НКВД СССР. Они позволяют узнать, каким образом была организована операция по аресту краснокамских татар:

«…из числа арестованных по так называемой базе иностранных разведок, в декабре месяце 1937 г. или январе 1938 г., Особый Отдел во главе с Мозжериным арестовал более 150 человек татар, трудпоселенцев, а также несколько человек пермских татар, работающих в местном Военторге.

…Чтобы арестовать этих татар Мозжерин командировал в Краснокамск /место расположения трудссылки/ Бурылова Д. А. Последний, так как в Особом отделе на указанных татар никаких компрометирующих материалов не было и даже не были известны их фамилии, прибыв в Краснокамск, обратился в комендатуру Трудпоселка с тем, чтобы ему представили списки и личные дела находящихся в трудпоселке татар. Получив эти документы Бурылов на „глазок“ стал подбирать людей для предполагаемого ареста.

К этому времени в Краснокамск прибыли Мозжерин и Демченко, и все, вместе подобрав таким способом необходимое количество людей для ареста, приступили к операции. Ни ордеров, ни постановлений на арест Мозжерин, Демченко и Бурылов не выносили, а просто врывались в бараки, арестовывали людей, группировали их на грузовых автомашинах.