Жозе Эса де Кейрош - Знатный род Рамирес

• Название: Знатный род Рамирес
• Автор: Жозе Эса де Кейрош
• Издательство: ИХЛ
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1965

История начинается с родословной героя и рассказа о том, как он пытался поведать миру о подвигах своих предков. А далее следуют различные события с участием главного героя, в которых он пытается продолжить героическую линию своей фамилии. Но Эса де Кейрош как будто задался целью с помощью иронии, лукавства, насмешки, не оставить камня на камне от легенды о героической истории рода, символизирующей историю Португалии.

---

— Клянусь пречистой девой, славный будет поход! — вскричал Мендо де Бритейрос, и рыжая его борода вспыхнула пламенем.

Но дон Гарсия Вьегас, прозванный Мудрым, не согласился с ним. Если они хотят взять Бастарда живым, чтобы отомстить не спеша и всласть, пригодится небольшой отряд рыцарей и несколько пеших воинов…

— Почему, дон Гарсия?

Потому что Лопо, оставив у Рибейры пехоту и обоз, направится в сторону Коимбры, чтобы влиться в королевское войско. Эту ночь и он, и изнуренные его ратники проведут, без сомнения, в замке Ландин. А когда забрезжит заря, он, чтобы сократить путь, двинется по старой дороге на Мирадаэнс, проходящей по холмам Карамуло. Но Гарсия Вьегас знает, что на этой самой дороге, у колодца Покинутой, Бастард пойдет по тесному ущелью, где и можно будет изловить его, как затравленного волка…

Труктезиндо, не отвечая, медленно пропускал бороду сквозь длинные пальцы. Колебался и старый Кастро — ему был по сердцу бой в открытом поле, где можно использовать преимущество в силах, после чего весь отряд радостно двинется грабить земли Байона. Тогда Гарсия Вьегас попросил своих родичей выйти с ним из шатра, взявши с собою факелы. Там, в кругу любопытных рыцарей, в свете склоненных факелов, он преклонил колено и острием кинжала нацарапал на земле свой превосходный план охоты. Отсюда, из замка Ландин, выступит на утренней заре Бастард. А отсюда, когда взойдет луна, выйдут двадцать рыцарей Рамиреса и двадцать — Кастро, чтобы воины из обоих отрядов равно насладились боем. Вот здесь, в зарослях, укроются лучники и арбалетчики. За ними с этой стороны захлопнет мышеловку сеньор дон Педро, если ему угодно будет почтить своей помощью владетеля Санта-Иренеи. А вот здесь, впереди, чтобы взять за горло Бастарда, станет сам Труктезиндо, отец, кому в согласии с господней волей принадлежит право отмщенья. В этом мешке они и прикончат Лопо Байона, выпустят из него всю его подлую кровь и вымоют руки в водах Гадючьего озера!

— Славно задумано! — пробормотал Труктезиндо, сдаваясь.

А дон Педро де Кастро вскричал, обращая горящий взор к рыцарям Испании:

— Клянусь кровью Христовой, если бы у моего двоюродного деда был начальником конницы сеньор дон Гарсия, он бы не упустил инфантов Лары*, когда они, похитив Короля Младенца, умчались в Санто-Эстеван-де-Гуривас! Итак, решено, друг и брат! Как только скроется луна, выходим на охоту!

Все разошлись по шатрам ужинать. Туши козлят уже золотились на вертелах, и кравчие разносили тяжелые мехи с вином из Тордезело.

Этим ужином в лагере испанцев — торжественным и тихим, ибо траур омрачал сердца, — закончил Гонсало четвертую главу и сделал на полях пометку: «Полночь… День прошел недаром. Сражался, работал». Потом, раздеваясь, он набросал в уме план короткого сражения, в результате которого Лопо окажется, как загнанный волк, в руках жаждущих отмщения сантаиренейцев. Утром, не дожидаясь завтрака, он с удовольствием уселся за письменный стол, но тут пришли две телеграммы и отвлекли его от погони за байонским Бастардом.

Телеграммы были из Оливейры, одна — от барона дас Маржеса, другая — от капитана Мендонсы. И тот и другой поздравляли фидалго, который «так счастливо избежал опасности и проучил мерзавцев». «Брависсимо! — писал барон дас Маржес. — Вы истинный герой!»

Гонсало был тронут и показал телеграммы Бенто. Как видно, слух об его подвиге достиг уже Оливейры и произвел сенсацию.

— Это сеньор Жозе Барроло там рассказал! — восклицал Бенто. — Сеньор доктор еще увидит, еще увидит! Помяните мое слово, до самого Порто дойдет!

Ровно в полдень в коридоре загрохотали башмаки Тито; с ним был Гоувейя, который вернулся накануне, узнал обо всем в клубе и поспешил в «Башню» обнять друга, прежде чем долг службы приведет его сюда. Гонсало, еще в объятиях председателя, великодушно попросил «не отдавать негодяев под суд». Гоувейя решительно воспротивился и напомнил, что порядок прежде всего, а преступление должно караться, иначе Португалия вернется к варварским временам Жоана Брандана де Мидоэнса *. Гости позавтракали в «Башне»; вспомнив старый застольный обычай, Тито предложил выпить за Гонсало и произнес тост, где сравнил его со слоном, «который добр и терпелив, но, если его рассердить, разнесет все в щепы!»

Затем Жоан Гоувейя закурил сигару и пожелал узнать все подробности драки — кто что делал, кто что кричал, — необходимые ему как представителю власти. Гонсало разыграл в лицах все происшествие, хлестал хлыстом по дивану, пока тот не лопнул, и показывал, как шатался истекающий кровью наглец. После этого Гоувейя и Тито отправились на конюшню осмотреть исторического коня; а во дворе Гонсало показал им выстиранные гетры, сушившиеся на солнце.

У калитки Жоан Гоувейя хлопнул фидалго по плечу:

— Ну, Гонсало, приходи сегодня в клуб…

Он пришел в клуб и был принят как победитель. На бильярде пламенела огромная чаша пунша (которую предложил старый Рибас), а командор Баррос требовал, чтобы в воскресенье отслужили у св. Франциска благодарственный молебен, и обещал, черт побери, покрыть все издержки! Когда же фидалго в сопровождении Тито, Гоувейи, Мануэла и других приятелей вышел на улицу, его приветствовал Видейринья: он не принадлежал к членам клуба и специально ждал под дверью, чтобы спеть два новых куплета, в которых он ставил Гонсало выше всех Рамиресов, известных из летописей и преданий!

Все остановились у фонтана. Заплакала гитара, и от нежных звуков вдохновенной песни всколыхнулись безмолвные ветви акаций:

Род Рамиресов мечами
Прославлял себя в веках,
Но Гонсало в бой выходит,
Только хлыст держа в руках
Мужество великих предков
В их оружии блистало,
А Гонсало меч не нужен:
В сердце мужество Гонсало!

Выслушав эти лестные строки, все закричали: «Ура, Гонсало! Да здравствует славный род Рамирес!»

По дороге в «Башню» фидалго растроганно думал: «Забавно! Кажется, они все меня любят…»

Но какова была его радость, когда утром Бенто пришел будить его с телеграммой в руках. Из Лиссабона, от Андре! «Узнал о покушении из газет, горячо поздравляю счастливым избавлением мужеством». Гонсало сел в кровати и вскричал:

— А, черт! Значит, об этом уже пишут столичные газеты, Бенто! Пишут!

И правда писали. Весь этот восхитительный день хромой почтальон подбегал, ковыляя, к воротам, вручал телеграмму за телеграммой, и все из столицы: от графини де Шеллас, от Дуарте Лоуренсала, от маркизов де Кажа — «Поздравляем!», от тетки Лоуседо — «Горжусь отважным племянником»; от маркизы д'Эспозенде — «Надеюсь, дорогой кузен возблагодарил провидение… И, наконец, от Кастаньейро: «Великолепно! Достоин Труктезиндо!» Гонсало воздевал руки к потолку:

— Господи! Что там написали?

В промежутках между телеграммами приходили именитые соседи. Доктор Алешандро беспокоился, не вернутся ли времена смуты; старый Пашеко Валедарес де Са спешил сообщить, что ничуть не испугался за храброго кузена, потому что кровь Рамиресов, как и кровь рода Са, всегда кипит отвагой; падре Висенте из Финты присовокуплял к поздравлениям корзиночку своего прославленного черного винограда; а виконт де Рио Мансо, сжимая Гонсало в объятиях, рыдал от волнения, — он гордился, что все это случилось, когда «дорогой друг, лучший друг его Розы», ехал к ним в «Варандинью». Гонсало, красный от радости и смеха, отвечал на поцелуи, терпеливо рассказывал все сначала и провожал дорогих друзей до самых ворот, а они, вскочив в седла или усевшись в коляску, расточали улыбки старой башне, темневшей на светлом сентябрьском небе, словно посылали поклон не только самому герою, но и вековой твердыне его рода.

Возвращаясь в библиотеку, фидалго снова и снова удивлялся:

— Что там написали столичные газеты?

Он не мог заснуть, так ему хотелось поскорей прочитать своими глазами. Когда же Бенто радостно вбежал к нему с утренней почтой, он отбросил простыню так поспешно, словно она его душила. Потом жадно пробежал «Эпоху» и нашел телеграмму из Оливейры: «Нападение! Выстрелы! Потрясающая отвага Фидалго из Башни, который простым хлыстом…» Бенто почти вырвал газету из его трясущихся рук и побежал на кухню показывать Розе.

После полудня Гонсало поспешил в клуб почитать другие газеты. Все, как одна, сообщали о битве и поздравляли его! «Портский вестник» подозревал, что в дело замешана политика, и яростно нападал на правительство; «Портский либерал», однако, считал, что «гнусное покушение на жизнь одного из знатнейших дворян Португалии и блистательнейших умов нового поколения, по-видимому, не обошлось без местных республиканцев». Лиссабонские газеты главным образом восхваляли «несравненное мужество сеньора Гонсало Рамиреса». Но всех превзошел «Завтрашний день»; специальная статья (без сомнения, принадлежащая перу Кастаньейро) напоминала о героических преданиях славного рода, расписывала красоты Санта-Иренеи и утверждала, что «теперь все мы с удвоенным нетерпением ждем историческую повесть из жизни XII века, основанную на истинных подвигах Труктезиндо Рамиреса, приходящегося автору далеким предком, и обещанную в первый номер «Анналов истории и литературы» — нового журнала нашего дорогого друга Лусио Кастаньейро, возрождающего с похвальным усердием героический дух нации!»