Василий Бетаки - Снова Казанова (Меее…! МУУУ…! А? РРРЫ!!!)

• Название: Снова Казанова (Меее…! МУУУ…! А? РРРЫ!!!)
• Автор: Василий Бетаки
• Издательство: Im Werden Verlag
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: ISBN 978-1-4466-0584-4

© Василий Бетаки, 2011 © Издательство Munchen, ImWerdenVerlag, 2011 Munchen,

Inh. Andrey Nikitin-Perensky Paul-PreuS-Str. 95, 80995 Munchen http://imwerden.de imwerden@gmail. com

В оформлении обложки использован фрагмент росписи Микеланджело Сикстинской капеллы: Харон (Василий Бетаки?)

ISBN 978-1-4466-0584-4

---

Апаранский район – это самые высокие в Армении горы, в частности бывший вулкан Алагяз (по армянски – Арагац). Там знаменитая обсерватория. В обсерваторию мы к вечеру и приехали, заночевали и даже стихи там почитали. А по дороге мы заезжали в курдские деревни, где нас одаривали то барашком, то поросенком. Ехали мы на двух машинах, а за нами ехал небольшой крытый пикапчик, куда дары и складывали.

Миша по дороге мне рассказал, что секретарь райкома, на самом деле, шейх, а исполкомовец – пир. Шейх у курдов-огнепоклонников (т. н. езиди) – это кто-то вроде верховного жреца, а пир попросту означает князь. Так что князь и жрец собирали дань. Вероятно, повсюду на Востоке так советская власть и выглядела.

Только мы с Мишей вернулись в Ереван, как позвонил Шеко. Он сказал нам, что его двоюродная сестра выходит замуж, большая компания собирается на свадьбу, и мы, если хотим, можем присоединиться. Положив трубку, Миша сообщил, что двоюродная сестра Шеко живет в Турции.

Я поразился – мне и в голову не приходило, что можно так вот запросто попасть хоть и в Турцию, а все-таки за границу. Оказалось, что курды, живущие в Грузии, связаны тесными родственными связями с курдами, живущими у границы в соседней Турции, и есть негласный уговор, по которому грузинских курдов пускают к ним в гости и наоборот.

Короче, отправились мы с Мишей в Тбилиси, а оттуда большой толпой на автобусе в пограничное село. Меня только предупредили, чтоб не вздумал оставаться в Турции, а то у всех будут большие неприятности. Ну и еще меня приодели. Народ, идущий на свадьбу, был одет по-разному: были люди, у которых на голову было намотано что-то вроде тощей чалмы с висящим концом, были и просто в пиджаках с открытой головой. Я приехал в свитере, да и весь мой вид был больно не местный. Решили меня немного замаскировать – надели какой-то пиджачок и голову лиловым замотали.

Подошли к границе – вполне нестрашный пограничник спросил, кто ответственный за группу, пересчитал нас по головам, записал, сколько нас и фамилию ответственного из его паспорта выписал, предупредил, чтоб никто не вздумал остаться. и пропустил.

С турецкой стороны на нас и вовсе не обратили никакого внимания. Мы прошли пешком несколько километров и оказались в деревне, страшно похожей на ту, из которой мы отправились с другой стороны границы.

Свадьба была отличная, был оркестрик, в котором брат Шеко, по профессии автомеханик, играл на барабане. Замечательно играл, пока не напился и не упал под стол. А как же без барабанщика?

Я чувствовал себя во всей этой компании преотлично и решил вспомнить, как я подрабатывал в студенческие времена. Так что схватил барабан и включился.

А потом были шашлыки. Мне, как гостю издалека и как музыканту, шашлык торжественно поднесла мать невесты. Я несколько удивился – мой шашлык был меньше остальных и какой-то невзрачный. Два небольших кусочка мяса и помидоры посредине. Но только я откусил, как понял, что лучшего шашлыка никогда в жизни не едал. Быстро с ним расправившись, я спросил у Миши, сидевшего рядом со мной, удобно ли будет попросить еще такой шашлык. На это Миша ответил: «Удобно или неудобно, но у барана всего два яйца». [77]

* * *

В 68 году произошло очень неприятное событие: сгустились тучи над Ефимом Григорьевичем Эткиндом. Доцент Выходцев (всё-таки фамилия, хоть и не из пьесы Островского, но вполне «значащачая», почти как Выбегалло у Стругацких) очень хотел стать главным редактором престижного издания «Библиотека поэта», для этого ему надо было скинуть с этой должности известного специалиста по Блоку В. Н. Орлова. И вот Выходцев, тот самый, что когда-то в бытность аспирантом кричал, что стихи Гали Цениной «ещё хуже ахматовских», отыскал крамолу в двухтомнике «Мастера русского стихотворного перевода», составленном Эткиндом и вышедшем в «Библиотеке поэта». В предисловии к этому сборнику была фраза о том, что современные русские поэты, не имея возможности выразить себя полностью в собственных стихах, разговаривают с читателем переведёнными стихами западных классиков [78].

Эта фраза послужила началом «первому делу Эткинда» или, как называл это сам Е. Г. «делу о фразе» [79]. Тут же накинулись и на неопубликованную фундаментальную работу Е. Г. «Материя стиха», накинулись те же самые люди, которые незадолго до того эту рукопись восторженно хвалили.

Я сообщил об этой истории Шаховской в Париж для передачи Арагонам [80]. Шаховская быстро ответила: «Вечно Вы, Вася, заставляете меня контактировать с неприятными мне людьми.

Всё сделала. З. Ш. Отчасти благодаря вмешательству Луи Арагона, (влиятельного члена ЦК ФКП) историю эту и спустили на тормозах, а Выходцев остался с носом. Впрочем, про Эткинда никто так хорошо не написал, как он сам.

Но тут я должен воспользоваться моментом, и рассказать чуть подробнее о том, как работала хотя бы одна из важнейших «цепочек» моей связи с Западом вообще и с русскими эмигрантами в частности. Естественно, что «сверхсрочный канал» этот, как и пару других подобных, можно было использовать лишь в крайних случаях. Во всех остальных работали оказии. Пусть не быстро, но достаточно надёжно.

А эта «срочная связь» мной была задействована только в трех случаях: первый раз – в связи с только что описанной атакой властей на Е. Г. Эткинда, второй – в связи с «делом Бродского», а третий – связан уже с моей собственной эмиграцией.

Я довольно подробно следил за развитием событий, когда Иосифа Бродского обкладывали наподобие медведя: дело было в том, что мне легко удавалось разговорить поэта Льва Куклина, который был хвастлив настолько же, насколько завистлив. А он как раз в это время как бы состоял в «помощниках» у секретаря так называемой «Комиссии по работе с молодыми авторами» [81] уже упоминавшегося тут мерзавца Е. Воеводина. Все полученные от Куклина сведения я тут же передавал Ефиму Григорьевичу, который по сути дела координировал вместе с Натальей Грудининой все меры по защите Бродского. Но главное – нечто вроде подробных репортажей (от имени, то есть с обратным адресом на конверте одной общей нашей питерской приятельницы) я – весьма нечасто! – отправлял простой почтой в Москву соседке Юлика Полякова. А он, в силу своего блистательного английского, имел хороших знакомых в Британском консульстве. Таким образом в самые краткие сроки материал попадал на БиБиСи прямо в руки знаменитому тогда Анатолию Максимовичу Гольдбергу. Он использовал мои материалы в своих передачах, да ещё и отправлял копии во Франкфурт, в редакцию «Посева», откуда всё это могли получать американские и немецкие журналисты, и в «Русскую мысль» Шаховской, которая снабжала подробностями журналистов французских и бельгийских. Как говорится – «далее везде».

Питер, Пицунда, и далее. (1964-1970)

Мой кружок в библиотеке. Зав едующая «Невской библиотекой» Валя Тропинина. Альпинист Замятнин. Поколение « тайной свободы». Забытые. Феминистки понаслышке. Пицунда и Гамсахурдиа. Как я за день приехал в Коктебель. Странная дама.

Как-то в середине шестидесятых мне в так называемом «Бюро пропаганды художественной литературы», ведавшем выступлениями, вручили путёвку на выступление в библиотеке Невского района. Причём, администратор сказала, что мне хотят предложить вести там литературное объединение (так официально назывались кружки, куда ходили начинающие писатели и поэты).

Собралось человек тридцать. Я почитал стихи и поотвечал на вопросы, после чего заведующая библиотекой Валя Тропинина увела меня в свой кабинет, и мы стали разговаривать о том, как собрать кружок. Валя сидела на диване напротив меня, и я довольно внимательно её разглядывал. Она была высоченная, гораздо выше меня, с тонкой талией и очень широкими бёдрами. Платья тогда носили «мини», так что я упирался взглядом в её внушительные коленки. Как-то потом Валя в шутку сказала, что носит кофточки сорок шестого размера, а юбки – пятьдесят второго. И было это очень красиво! Почти как при дворе Екатерины Второй!

А в нашу первую встречу, в самом начале разговора она сказала, что как-то раз слышала какое-то мое выступление и решила добиться, чтобы я вел кружок в её библиотеке. Ну, я понял, что не миновать. Да, я и не хотел «миновать». Короче говоря, я поехал её провожать. Она жила на Фонтанке против Цирка, и мне от нее к себе на Выборгскую оставалось полдороги. Мы поднялись по лестнице, и она показала на табличку у двери. Там значилось «В. Тропининой – 3 зв.». Я тут же решил, что табличку эту она мне многозначительно показала, чтобы дать понять, что живёт одна и свободна.

В следующий раз мы увиделись на моем первом занятии с молодыми поэтами (прозу писала только одна девочка из девяти человек). Я опять проводил Валю до дому и, когда мы подошли к двери, попросился зайти. Коммуналка была небольшая, кроме Вали жило там ещё две семьи.