В. Катаев - Чехов и его литературное окружение

• Название: Чехов и его литературное окружение
• Автор: В. Катаев
• Жанр: Критика

---

Основной и почти единственный пафос всех сценок Лейкина — благодушная насмешка. Были и у него сценки, в которых чувствуется возмущение, негодование по поводу самодурства столпов Апраксина и Гостиного дворов, лицемерия "благотворителей" из высшего общества, нравов мелких и крупных хищников большого города ("Большие миллионы", "Акула", "Почетный член приюта", "На заседании благотворителей"). Сочувствие слабым, угнетенным, зависимым слышится в сценках из жизни мальчиков, работающих в купеческих лавках, бедных жильцов, крестьян, приехавших на заработки ("Из дневника лавочного торговца", "Общество для покровительства детям", "Домохозяин", "Две души"). Едкая ирония нередко прорывается в сюжетах, связанных с дремучим невежеством, обывательскими предрассудками, воинствующим хамством ("По обещанию", "Тиф", "В аптеке", "Новый год"). У Лейкина есть социально направленные сюжеты и сатирически звучащие произведения. Суть дела, следовательно, не в отказе от негодования, сочувствия, иронии, а в другом: в принципиальном уравнивании подобного пафоса с благодушным смешком.

Острый глаз писателя многое подмечал в окружающей действительности, но из сценок изгонялись воображение, фантазия, лиризм — все, что могло бы превратить картинки с натуры в произведения искусства. Изучать жизнь, постигать ее закономерности, ломать устоявшиеся представления — подобные намерения были чужды Лейкину, и это в первую очередь отличает его писательскую позицию от чеховской.

Возможности лейкинской сценки определил еще Салтыков-Щедрин: в ней "читатель не встретится ни с законченной драмою, ни с характерными типами, но познакомится с целой средой, обстановка которой схвачена очень живо и ясно"[13]. Дальнейший путь Чехова от сценки лейкинского типа вел к созданию на этих ограниченных площадках именно "законченных драм" и "характерных типов".

Использование отдельных особенностей поэтики сценки, отдельных "сценочных" сюжетов и персонажей сопровождалось у Чехова постепенным внутренним разрывом с этим жанром, выходом за пределы его задач и возможностей. Под пером Чехова сценка — картинка с натуры, комизм которой заключен в речи персонажей, — все чаще превращалась вновеллу — житейский случай, порой анекдот, глубинная сущность которого выявляется средствами искусства: композиционной игрой и неожиданным завершением.

Изобразить смешно пьяного купца, тупоумную купчиху, незадачливого гимназиста, прекраснодушного студента, ограниченного писаря и т. д. было несложно, но это скоро перестало удовлетворять Чехова. "Фигура писаря в пиджачке и с клочками сена в волосах шаблонна и к тому же сочинена юморист[14] журналами. Писаря умнее и несчастнее, чем принято думать о них" (из письма Чехова Н. А. Хлопову — П 2, 200). Чеховский талант в своем развитии не мог не воспротивиться ограниченному — одностороннему и упрощенному — толкованию жизни и человека в "осколочной" и иной юмористике.

В рассказе Чехова "Тапер" соблюдены все внешние признаки сценки, но цель его — не посмеяться над неудавшейся попыткой бывшего студента Пети Рублева заговорить на равных с купеческой невестой Присвистовой. После пережитого скандала и унижения перед чеховским героем вдруг открылась сложность, непонятность жизни и его в ней положения.

Это новая трактовка события в сценке. Главное в "Тапере", как в рассказах "Знакомый мужчина", "Житейская мелочь", "Хористка" и других "рассказах открытия", — сдвиг в сознании героя, открытие им для себя враждебности жизни, невозможности разобраться в ней. А описанное происшествие — скандал на купеческой свадьбе, неожиданный визит жены к любовнице ее мужа, вырванный вместо больного здоровый зуб и т. д. — лишь внешняя оболочка, повод к этому открытию.

Уже в этих сценках Чехов изучает, как "маленький человечек" пытается "ориентироваться в жизни". Это тот угол зрения на действительность, который будет определяющим в творчестве Чехова в годы, последовавшие за повестью "Степь" (П 2, 190). А в "Рассказе без конца" (1886), также имеющем подзаголовок "Сценка", содержится одно из первых обоснований своеобразнейшего чеховского метода "индивидуализации каждого отдельного случая".

В сценках, таким образом, складывалась система координат, в которых будет строиться уникальный чеховский художественный мир.

* * *

Художественные результаты пребывания Чехова в стане "пишущих по смешной части" не ограничиваются тем, что он освоил и возвел до высот большой литературы жанр лейкинской сценки. Количественно большее место, чем сценки, в юмористике Чехова занимают пародии, подписи к рисункам, календари, шуточные афоризмы, словари, отчеты, руководства, объявления — все, что подходит под широкую жанровую рубрику юмористической "мелочишки".

Все это — наиболее распространенные разновидности юмористических произведений, заполнявших "Зритель", "Будильник", "Стрекозу", "Осколки" задолго до того, как Чехов начал сотрудничать в этих журналах. Как и в случае с "лейкинским вариантом", тут до Чехова сложились определенные жанровые каноны, которые он быстро освоил и далеко превзошел. И здесь нельзя пройти мимо творчества писателя-юмориста, которого считали гением "мелочишки", Виктора Викторовича Билибина, писавшего под псевдонимом И. Грэк.

Составить правильное суждение об этом спутнике Чехова, как и о Лейкине, непросто. Ведь по тем сборникам произведений Билибина, к которым обращаются исследователи ("Любовь и смех", 1882; "Юмор и фантазия", 1897; "Юмористические узоры", 1898), создается впечатление о довольно одаренном, но неглубоком юмористе, так что чеховская оценка ("остроумнейший И. Грэк" — П 1, 67; "крупный талант" — П 1, 250) кажется или снисходительной, или явно завышенной. Между тем наиболее интересные произведения Билибина в эти сборники не вошли. Лучший Билибин — в "Осколках" 1883–1884 годов. Это — пик его творчества, совпавший с лучшими годами журнала в целом.

По форме и по содержанию характерен для ранних произведений Билибина рассказ (точнее, "рассказец", как обозначено в подзаголовке) "По горячим следам": монолог молодого человека, пришедшего в себя после вчерашнего бурно проведенного вечера. Подобные более или менее остроумные вещицы помещал Билибин в "Стрекозе"; ими заполнены страницы его первого сборника.

Пути такой юмористики были хорошо проторенными — темы, жанры, стиль находились как бы в общем пользовании.

В воспоминаниях, посвященных 80-м годам, А. Амфитеатров замечал: "Это был шутливый тон эпохи, притворявшейся, что ей очень весело [15]. Худо ли, хорошо ли, все острили, "игра ума" была в моде". Он же подтверждает, что законодателем вкусов в этом литературном мирке на какое-то время стал Билибин: "Никто не писал так называемых "мелочей" забавнее и благороднее, чем И. Грэк…" [16].

В чеховских и билибинских "мелочишках" бросается в глаза общность тем, жанров, заголовков, приемов и оборотов. Правда, почти с самого начала можно наблюдать не только следование Чехова по билибинскому пути (ср., например, чеховские "Комары и мухи", "И то и се", "Майонез", "О том о сем", "Финтифлюшки", "Обер-верхи" и билибинские "Искорки и блестки", "Град", "Снежинки", "Осколочки", "Верхи" и т. п.), но и обратную последовательность — обращение Билибина к чеховским находкам. "Темпераменты" Чехова ("Зритель", 1881, № 5) появились раньше, чем "О темпераментах" Билибина ("Стрекоза", 1881, № 50), чеховский "Календарь Будильника" на 1882 год" предшествует билибинскому "Краткому календарю на 1883 год в предсказаниях", а "Перепутанные объявления" Чехова — "Перепутанным вывескам" Билибина.

Господствовавшее в журнальной юмористике умонастроение "хитросплетенного остроумничанья" не требовало ни затраты душевных сил, ни осмысления действительности.

Но появление "Осколков", в которых Билибин становится секретарем редакции и наиболее активным автором, внесло нечто существенно новое в юмористическую "мелочишку". Многие юморески Билибина, помещенные в "Осколках", особенно в конце 1882 — начале 1884 года, откликаются на драматические события русской жизни, на подлинные умонастроения русской интеллигенции в первые годы наступавшей реакции. И здесь Чехов и Билибин идут какое-то время рядом.

Охранительно-полицейские меры перепуганного революционной ситуацией правительства, в частности, учреждение в 1878 году института полицейских урядников, небывалое распространение шпионства и доносов, усиление цензурного произвола, испуг, охвативший обывателя, разгул шовинизма и псевдопатриотизма — на эти явления осмеливались активно откликаться авторы "Осколков" в первые годы существования журнала.

Так, в билибинском "Кратком календаре на 1883 год…." читаем: "Для детей благородных отцов откроется новое высшее учебное заведение под названием "Институт урядников". Это будет нечто вроде статских корпусов для специального изготовления патентованных сердцеведов [17] Обыватели будут спать или играть в винт, если не будут потревожены обстоятельствами [18] В 1883 году будет отличный урожай, но хлеб не подешевеет, ибо мужики из упрямства будут питаться по-прежнему мякиной и берестой". Ср. близкие по времени упоминания о "чтении в сердцах", об "институте урядников" в чеховских "Вопросах и ответах" и в "3000 иностранных слов, вошедших в употребление русского языка".