Александр Шумилин - Ванька-ротный

• Название: Ванька-ротный
• Автор: Александр Шумилин
• Жанр: Биографии и Мемуары

Рукопись охватывает период Великой Отечественной Войны с августа 1941 по апрель 1944 г. и затрагивает события которые разворачивались на различных фронтах. Автор работал над рукописью, в течении восьми лет, до последнего своего часа. К сожалению, многое не успел, в том числе иллюстрации остались "за кадром". Все описанные события восстановлены по памяти, основным источником хронологии событий были письма с фронта.

---

Солдаты одного отделения скребут и чистят свой участок траншеи, а в другом отделении им даже снег выкинуть лень. Пролез по глубокому снегу и думаю, может это ничейный участок траншеи. Вышел на очищенный от снега поворот, вижу солдат стоит на посту.

— Ну, как дела? — спрашиваю его, — Немец не "шуршит"?

— Нет товарищ лейтенант, всё тихо!

— Почему не расчистили за поворотом траншею? Неужель трудно снег убрать?

— Это участок соседнего отделения. Вот мой, где вы стоите чистый.

— У нас в деревне, товарищ лейтенант, сосед мой пьяница был, лодырь и бездельник. Тоже вот так к его калитке не пролезешь.

— Вот посмотрите, рядом свою берлогу отрыл их Черешков. Печки внутри нет, ноги торчат наружу, идёшь иногда, переступать приходится через них.

— Стыд и срамота!

Я обратил внимание, что солдат, с которым я говорил, стоял на подстилке из лапника. Снег по бокам траншей был обметён, и проход от снега был очищен.

Здесь на передовой были разные люди, они по разному о себе заботились, по разному в относились к службе. Здесь на передовой солдаты постигли все прелести и горести окопной жизни. Одни и здесь в окопах боролись за свою жизнь, а другие к ней были безразличны.

— У меня сейчас будет смена. Зайдите к нам в каморку, товарищ лейтенант. Посмотрите как мы живём. Посидите, покурите, погрейтесь. Мы всю ночь топили. У нас там сухо и тепло.

Солдат помолчал, а потом добавил, — Я вас табачком самосадом угощу. Вы такого ещё не пробовали.

— Ну что ж! — ответил я, — Иди буди своего напарника! Так и быть, зайду к тебе!

Солдату нельзя отказать, когда он доверительно приглашает. Нужно пойти, посидеть, покурить, может сказать, что хочет.

В подбрустверном укрытии у солдата было уютно и тепло. Земля на стенах просохла, ни сырости, ни плесни. Я сел на ворох лапника покрытый сверху куском палаточной ткани, вход наружу солдат старательно завесил. Внутри загорелся огарок свечи, в боковой печурке ещё тлели красные угли.

— Это я для вас зажёг! Мы сами без него управляемся. Только в особых случаях зажигаем, — и показал на огарок свечи.

Солдат протянул мне кисет, и я закурил. Табак был действительно хорош.

Я сидел, молчал и курил. Солдат с разговором не касался. Он понимал, что я о чём-то задумался и не хотел пустыми словами сбивать меня с мысли.

А я сидел, курил и думал о двух предметах: О солдатской жизни и о солдатской еде.

Кормили нас в дивизии исключительно "хлебосольно"! |Как принято в таких случая говорить официально!| Мучная подсоленная водица и мёрзлый, как камень, черный хлеб. Его когда рубишь, не берет даже сапёрная лопата, не будешь же его пилить двуручной пилой, — поломаешь все зубья! Суточная солдатская норма в траншею не доходила. Она как дым, как утренний туман таяла и исчезала на КП и в тылах полка. А полковые, нужно отдать им должное, знали толк в еде!

Одни здесь брали открыто, и ели, сколько принимала их душа. Им никто не перечил. Другие, помельче не лезли на глаза, они брали скромно, но ели сытно и жевали старательно. Но были и другие, почти рядовые, которые продукты получали со складов, отчитывались за них, варили их и ими комбинировали. Они в обиде на жизнь и на харчи также не были.

"Горячая пища солдату нужна!", — утверждали они и доливали в солдатский котёл побольше воды, — "Пусть солдаты просят добавки! Начальство велело! А то по дороге, мобыть, расплескаете! У нас в этом отказу нету!".

— Что-то она у тебя сегодня жидковата! — нерешительно скажет старшина.

— Не важно, что она с жижей! Это бульон! Важно, что она горячая и её много!

— Где ж много?

— В котле много!

— А тебе как положено полсотни черпаков на роту, получай и отходи!

Мысли бегут быстро, это когда рассказываешь кажется, что долго! С того самого дня, когда мы вошли в состав стрелкового полка, солдаты сразу почувствовали голод. Не раз вспомнишь свой московский 297-ой батальон. Вот где кормили досыта! Мы о еде там и не думали!

Солдаты ходили хмурыми, ворчали при раздаче пищи, но полковому начальству на это было наплевать. А что говорить? Ничего не изменишь! У солдат была теперь одна дорога к правде, через собственную смерть и через войну! Тоска о еде точила солдатскую душу. С командира роты тоже не спросишь. Солдаты видели, что на меня постоянно рычали. И уж, если ротный ничего не может сделать, что соваться в это дело солдатам.

Любой разговор по телефону со мной начинался по "матушке" |с матерщины, раздражения, недовольства| и крика. Орали и в глаза, когда вызывали к себе. Выговаривали по поводу всего, не выбирая выражений. Солдаты знали и видели, как меня постоянно ехидно высмеивали и старались поддеть. При малейшем с моей стороны возражении, мне тут же грозили.

К чему всё это делалось, я тогда не понимал. Я об этом как-то раз спросил комбата, но он упорно молчал, — Мне тоже каждый день делают втыки!

У них наверно стиль такой! — подумал я.

От сытых и довольных своей жизнью полковых начальников и до вшивых и мордастых тыловиков, все кормились за счёт солдат окопников, да ещё покрикивали и делали недовольный вид.

Там в глубоком тылу народ призывали, что нужно отдать всё для фронта. А здесь, на фронте, полковые считали защитниками Родины только себя.

— Зачем набивать желудки солдатам?

— Ранит в живот, сразу заражение крови пойдёт.

— Траншею загадят так, подлецы, что потом не продохнуть!

Солдату нужно иметь промытые мозги и пустой желудок! Русского солдата сколько не корми, он всё на начальство волком смотрит!

Меня как-то вызвали в штаб полка. Ожидая приёма, когда освободится начальство, а нас при этом обычно держали на ветру, я наткнулся на подвыпившего капитана. Не знаю, кем он был при штабе, но он посадил меня рядом с собой на бревно, дал папироску и сказал мне, — Вот послушай!

— Одни жили-были, живут и ночуют в избах, и считают себя фронтовиками.

— А вас посадили в сугробы и на вас нет смысла переводить сало и прочие съестные запасы. Другое дело основной состав полка.

— Ну лейтенант давай разберемся!

— Кто по-твоему держит фронт? А кто просто так торчит там в окопах?

— Кто в постоянных заботах? А кто всё делает из-под палки?

— Да, да! Кто отвечает за фронт?

— Линию Фронта держим мы, полковые. И нашими заботами вы сидите спокойно на передке в своей траншее.

— Не было бы нас, вы давно бы все разбежались! Верно я говорю?

— Что верно, то верно! — сказал я ему, думая, что ещё он скажет.

— Без полковников армии не существует!

— В полку фронтовики, — это отец наш родной, его заместители и штабные, как я. В полку мы не одни. Тут снабженцы и кладовщики, начфины, евреи парикмахеры, медики, повара, и сотня повозочных. При штабе портные, сапожники и шорники, сапёры, телефонисты и санитарочки в санроте, сам понимаешь! Все они фронтовики и защитники Родины. Это основной и постоянный состав полка, а вы, как это сказать? Временные людишки, переменный состав, всего на две, на три недели.

— Вас считай… Сегодня вы были, а завтра вас нет!

— А кто останется? Кто будет стоять против немцев?

— Ты знаешь, сколько вашего брата желторотых лейтенантов за это время успело отправиться на тот свет?

— Нас в полку сейчас больше, чем вас там сидящих в траншее.

— Мы штабные живучие, тем мы и сильны!

— Нас совершенно не интересует, какие у вас там потери. Чем больше, тем лучше, это значит, что полк воевал и мы поработали!

— Что я?

— Это я уже лишнего говорю!

— Иди, тебя зовут!

— Нет, это не тебя! Сиди и слушай дальше!

— Чего там скрывать! Кроме меня тебе никто не откроет глаза на то, что здесь происходит.

— Ты мне с первого раза приглянулся. Сразу видать, когда у человека открытое лицо.

— Вот слушай! Застелят вашими костьми нашу матушку землю и ни один человек после войны не узнает ни ваших фамилий, ни ваших могил.

— Видишь разница в чём? А мы будем живые и наши фамилии будут фигурировать в отчётах и наградных листах.

— Скажи лейтенант, за что ты воюешь? Только без трепотни! А то кого ни спрошу в полку, все патриотическими фразами прикрываются.

— Ладно, они тыловики, боятся место потерять. А ты ведь из траншеи.

— Я воюю за сытую жизнь. В молодости я жил в голоде и недостатке. Нас у матери было трое. Хочу, чтоб после войны жилось лучше и сытней.

— И ты думаешь дожить до конца войны?

— Думаю! Мы в училище с ребятами дали друг другу обещание до Берлина дойти.

— И ты веришь этому?

— Ну, а как же, конечно!

— Ну знаешь, ты всех перехлестнул!

— Иди! Вот теперь тебя зовут.

Хорошо, что немцы застряли в снегу, — думал я, шагая обратно в роту. Машины и танки у них увязли в сугробах. Мальчишки, перебежавшие фронт, рассказывали, немецкая техника встала намертво. Они её даже из снега не вытаскивают. Немецкая солдатня одета в летнюю форму. Вдарил мороз и немецкая пехота разбежалась по деревням и по избам. На улице мороз, а они на постах стоят в пилотках. Винтовки голыми руками не возьмёшь, прилипают к рукам и отдираются вместе с кожей.