Александр Шумилин - Ванька-ротный

• Название: Ванька-ротный
• Автор: Александр Шумилин
• Жанр: Биографии и Мемуары

Рукопись охватывает период Великой Отечественной Войны с августа 1941 по апрель 1944 г. и затрагивает события которые разворачивались на различных фронтах. Автор работал над рукописью, в течении восьми лет, до последнего своего часа. К сожалению, многое не успел, в том числе иллюстрации остались "за кадром". Все описанные события восстановлены по памяти, основным источником хронологии событий были письма с фронта.

---

Больше того. Когда мы закончили оборудование землянок и накатов, в роту явились саперы и по приказу [штаба] полка отобрали у нас шанцевый инструмент. Сославшись, что пехоте иметь двуручные пилы, топоры и большие сапёрные лопаты не положено. А мы их несли на себе из укрепрайона. |Солдаты думали, что их опять посадят в ДОТ.|

Я думал, что это так надо и приказал старшине большую часть инструмента отдать, раз из штаба полка есть такое указание.

Но на следующий день из того же штаба поступил приказ сдать готовую траншею и перейти на голое место. Правду сказать, после этого я рассвирепел.

— Ну и прохвосты! — процедил я в присутствии штабного работника.

Эти мои слова быстро дошли до Карамушки[69] и Матвеенцева.

— "Ну щенок, ты у меня попляшешь!".

Эту "плясовую" фразу мне передал телефонист. У телефонистов тоже чесались языки по поводу всяких разговоров.

— Приготовься лейтенант, съедят тебя в этом полку. Уж если кого невзлюбили, то хоть пулю пускай себе в лоб! Сибиряки мстительный народ, — сказал мне телефонист и добавил, — Я тоже из 297-го. Только прошу тебя об этом никому!

Через несколько дней меня вызвали в батальон и сказали, чтоб я шёл в штаб полка, там со мной проведут беседу.

— Вот побеседуй со старшим лейтенантом следователем из дивизии!

Старший лейтенант официально представился и сказал, — Давайте лейтенант отойдём куда-нибудь, у меня к вам имеется насколько вопросов.

Я шёл за ним, думая, зачем меня вызвали сюда? Какие он мне хочет задать вопросы? Или опять будут тянуть за душу за ту ночь, что я лежал в окопе?

— Давайте присядем сюда. Здесь сухо, не ветрено и вполне удобно!

Я в ожидании его вопроса присел.

— Я вас должен опросить, как свидетеля. Но прежде чем задать вопросы, вы должны мне расписаться вот здесь. За дачу ложных показаний и отказ отвечать на поставленные вопросы, вы можете быть подвергнуты [привлечены] к уголовной ответственности.

И он сказал по какой статье и так далее…

— Теперь зададим вопросы! Как случилось так, что немцы обошли стороной весь район до реки Тьмы?

После нескольких вопросов я понял, что следователь снял допрос с комбата, и что дело его плохо, потому что сдачу деревни, где стоял штаб полка, приписывали ему.

Я спросил, — А что за деревня, которую должен был оборонять батальон, и которая находилась от Волги за десять километров.

— Командир батальона со своей полсотни солдат был всё время на берегу Волги и попал там под бомбёжку. Мне, например, когда я лежал на берегу Волги никто никакой задачи не ставил. Я остался случайно на этой стороне. Взорвали паром, и мне некуда было деваться.

— Скажите лейтенант, почему батальон покинул берег Волги и не стал оборонять деревню?

— Не могу вам объяснить. Меня во взводе и батальоне той ночью не было.

— Я с солдатом спал в окопе. А как меня оставили и кто в этом виноват, вам наверно рассказали и вы в курсе дела. Или мне снова просить, чтобы устроили очные ставки?

— Я не знаю названия деревни, но слышал однажды, что это та самая, где к немцам в плен попал командир полка Шпатов.

— Комбат говорит, что это вы во всем виноваты.

— Он не может этого сказать. Я командира полка никогда не видел и где находится эта деревня, тоже не знаю.

— Скажите, почему ваши солдаты отошли от берега Волги? И как это случилось?

— А почему я должен был там остаться? Я на берегу Волги оборону не держал. Я ходил по берегу и смотрел. Я ждал, когда мой командир роты старший лейтенант Архипов вернётся с той стороны. Я сидел на берегу почти до вечера, потом налетели немцы, и началась бомбежка. Я видел, как комбат побежал из сосновой рощи, потом вслед за ним отошли от берега его солдаты.

Часть моих солдат тоже отбежали от берега и залегли в поле. Батальон занял оборону на небольшой высотке метрах в трехстах от берега Волги. При повторной бомбежке, я с людьми тоже отошёл в поле. На высотке, где залег батальон, были готовые ячейки и мелкие окопы. Там свободных мест не было и мне пришлось своих солдат расположить впереди на сухом месте[70] метров на пятьдесят ближе к берегу. Ночью я посылал на берег Волги сержанта Вострякова.

Он ходил смотреть, не переправляется ли наша рота обратно под покровом ночи. Он просидел там часа два, [но] на той стороне не было никакого движения. Я лёг с солдатом в ячейку и договорился со старшиной, что он разбудит меня через три часа и я подменю его на дежурстве. Ночью комбат снял батальон, забрал моих солдат и ушёл в неизвестном направлении. Утром мы с солдатом проснулись и вышли к своим. Меня пытались обвинить в дезертирстве, но я потребовал очной ставки со старшиной, сержантом и комбатом. Я не виноват, что без моего ведома сняли и увели моих солдат. Вот собственно всё, что я могу сообщить.

Следователь кое-что записал, попросил расписаться на каждом листе, поблагодарил меня и распрощавшись ушёл. Я вернулся к себе в роту и на третий день забыл об этой встрече.

На берегу Тьмы нам выделили песчаный участок и приказали отрыть траншею и занять оборону.

Участок обороны 119 сд на Тьме.

Песчаный берег реки был двойной. Верхняя терраса была началом снежного поля. В сторону реки она кончалась обрывом, поросшим кустарником и редкими соснами. Под обрывом шёл низкий открытый берег реки, который доходил до самой воды.

Я хотел траншею расположить по верхнему краю обрыва. Если немцы пойдут в атаку, то перейдя речку, они окажутся перед высоким обрывом, как естественным препятствием. Как наивно я всё представлял! Я не понимал причины, почему меня заставили рыть траншею внизу у самой воды. И мне пришлось снова намечать трассу солдатской траншеи.

Сзади обрывистый высокий берег, на который просто так не взбежать, если даже припрёт. Я прикинул и остался доволен. Во время атаки или артналёта моим солдатам бежать будет некуда. Это даже хорошо! — подумал я. Ну что ж, внизу, так внизу!

Впереди от края траншеи метрах в двадцати, протекала неширокая Тьма, покрытая серебристым льдом. Она проложила себе путь по давно размытой лощине и зигзагами пробираясь куда-то в сторону к Тверце[71]. Мы ходили с котелками к реке, черпали воду в промоине и пили её.

В последних числах октября резко похолодало. А когда пришёл ноябрь, хватил настоящий мороз. В первую неделю ноября снегопада не было, но потом навалило по колено. Мы всё время долбили землю и рыли траншею. Землянок не было, спали, где рыли. Два последних дня снег валил не переставая ни на минуту.

Утром откроешь глаза, а на тебе верхом сидит белым толстым мешком слой холодного липкого снега. Чувствуешь, что кто-то залез тебе на плечи и придавил насильно к земле. Ты поднимаешься со дна окопа, расправляешь плечи и скидываешь с себя белого седока. Если ночью посмотреть вдоль траншей, то увидишь неглубокую канаву заваленную снегом и солдат в виде небольших бугорков. Лежат они или сидят, уткнув головы в колени, трудно сказать! Посмотришь на белый занавес, ползущий к земле и не знаешь точно, кончилась ночь или день на исходе? А сверху на землю летит и летит мокрый снег.

Мы хотели вначале построить землянку, чтобы солдатам было где обогреться и спать. Но нам запретили.

— "Пусть сначала отроют траншею! А то будете спать в землянке всей ротой, вас от туда не выгонишь!".

После недели пребывания в снегу лица у всех осунулись, сморщились и почернели. Молодой солдат, двадцать лет, а посмотреть на него, — вроде старик, сморщенный как гриб Лафертовский!

Мы перестали вести счёт времени. Нам хотелось только одно, есть и спать. Солдаты лениво ковыряли землю. Пойдёшь проверить, а за день и трех метров не насчитаешь.

Меня вызвали в полк для промывания мозгов. А что промывать? Какие мозги? Если солдаты голодные и спят на ходу! Они даже говорить перестали. Сказал кто-то раз, — "Отроем траншею, а её отберут опять!". Это была последняя фраза, которую я слышал, которую кто-то из солдат через силу сказал.

Людей на передовой было мало. Один на штабных и предложил перебрасывать роту с места на место. Пока получим пополнение, — траншеи будут готовы. Воля командира полка, — неограниченная воля и власть над нами! Над нами, над простыми смертными, над безликой серой массой людишек в солдатских шинелях. Но сколько ни крути, не хитри и не дави, солдату заправить арапа вряд ли сумеешь! |Затея так и осталась укрытая белым снегом!|

Через какое-то время в полк пришло новое пополнение. Я к своим тридцати в конце недели добавил десятка два молодых, необстрелянных ребят. Но жизнь в траншее не изменилась. Она, как и прежде шла своим чередом, в каком-то белом сумраке и полусне.

Неделя, за ней вторая прошла на снегу, без тепла, со вшами и в голоде.

Служили тыловиками в этой дивизии в основном кадровики. Они попали на фронт полным и старым составом. Жизнь в линейных частях научила их всякому. Продовольствие проходило через руки шустрых людей. Солдат здесь питали не как у нас в пулемётном батальоне. Пайки были куцые, тыловики народец тертый! То, что нам в пулемётном батальоне давали на день, здесь раскладывали и разводили водицей на несколько дней. Мы были поражены этому узаконенному побору.