Георгий Федотов - Судьба и грехи России

• Название: Судьба и грехи России
• Автор: Георгий Федотов
• Издательство: Издательство «София»
• Жанр: Философия
• Год: 1992
• ISBN: 5-87316-002-3

Федотов Георгий Петрович(1886 - 1951 гг.) — выдающийся русский мыслитель и историк. Его научные интересы были сосредоточенны на средневековом и древнерусском христианстве. Был близок к Бердяеву и св. Марии (Скобцовой). Защитник свободы и честности в Церкви, мысли, обществе.

Федотов  Г.П., Судьба и  грехи России /избранные статьи по философии русской истории и культуры

---

                В итоге не будет преувеличением сказать, что вся созданная за двести лет Империи свободолюбива формация русской интеллигенции исчезла без остатка. И вот тогда-то под нею проступила московская тоталитарная целина. Но вый  советский человек не столько вылеплен в марксистской школе, сколько вылез на свет Божий из Московского царства, слегка приобретя марксистский лоск. Посмотрите на

==300

  поколение Октября. Их деды жили в крепостном праве, их   отцы пороли самих себя в волостных судах. Сами они ходили 9 января к Зимнему дворцу и перенесли весь комплекс врожденных монархических чувств на новых красных   вождей.

                Вглядимся в черты советского человека, — конечно, того,   который строит жизнь, а не смят под ногами, на дне колхозов и фабрик, в черте концлагерей. Он очень крепок, физически и душевно, очень целен и прост, ценит практический опыт и знания. Он предан власти, которая подняла   его из грязи и сделала ответственным хозяином над жизнью сограждан. Он очень честолюбив и довольно черств к   страданиям ближнего — необходимое условие советской   карьеры. Но он готов заморить себя за работой, и его высшее честолюбие — отдать свою жизнь за коллектив: партию или родину, смотря по временам. Не узнаем ли мы во  всем этом служилого человека XVI века? (не XVII, когда  уже начинается декаданс). Напрашиваются и другие исторические аналогии: служака времен Николая 1, но без гуманности христианского и европейского воспитания; сподвижник Петра, но без фанатического западничества, без  национального самоотречения. Он ближе к москвичу своим гордым  национальным  сознанием, его страна единственно православная, единственно социалистическая — первая в мире: третий Рим. Он с презрением смотрит  на  остальной, то есть западный мир; не знает его, не любит и  боится его. И, как встарь, душа его открыта Востоку. Многочисленные «орды», впервые приобщающиеся к цивилизации, вливаются в ряды русского культурного слоя, вторично ориентализируя его.

                Может  показаться странным говорить о московском типе в применении к динамизму современной России. Да,  это Москва, пришедшая в движение, с ее тяжестью, но без  ее косности. Однако это движение идет по линии внешнего  строительства, преимущественно технического. Ни сердце,  ни мысль не взволнованы глубоко; нет и в помине того,  что мы, русские, называем странничеством, а французы —  inquietude. За внешним бурным (почти всегда как бы военным) движением — внутренний невозмутимый покой.    Мы  здесь со страстным любопытством следим за эволюцией  советского человека сквозь его условную, заказную

                                              РОССИЯ И СВОБОДА                                      

==301

литературу. Мы с радостью, граничащей с умилением, наблюдали, как на маске железного большевистского робота 20-х годов постепенно проступают черты человеческого лица. Может быть, — и это даже вероятнее, — что то была скорее эволюция  цензуры или литературной политики партии, чем живой жизни. Все-таки советский человек, хотя бы с наганом в руках, был человек. И ему свойственны были, вероятно, и тогда, когда они считались запретными, и дружба, и любовь к женщине, и даже любовь к родине. Но  в тоталитарном строе государство воспитывает людей, их чувства, их мысли, самые интимные. И мы приветствуем официальное воскрешение человечности, мы радуемся, узнавая в советском герое черты любимого русского лица.

                Эта эволюция далеко не закончена и происходит с частыми  и болезненными перебоями. Еще слово «злой», как в первые годы Чека, употребляется в положительном смысле; иной раз злою называется даже русская земля. Война принесла с собой, естественно, аналогию мести и жестокости. Но та же война разбудила ключи дремавшей нежности — к поруганной родине, к женщине, жене и матери солдата. Нет пока никаких признаков  пробуждения религиозного чувства. Новая религиозная политика (НРП) остается в пределах чистой политики. Но и это со временем придет, если религия действительно составляет неотъемлемый атрибут человека; когда-нибудь метафизический голод проснется и в этом примитивном  существе, живущем пока культом машины  и маленького личного счастья.

                Завершится ли эта внутренняя эволюция возрождением свободы, это другой вопрос, на который опыт истории, думается, не принадлежит к инстинктивным или всеобщим элементам  человеческого общежития. Лишь христианский Запад выработал в своем трагическом средневековье этот идеал и осуществил его в последние столетия. Только в общении  с Западом Россия  времен Империи  заразилась этим  идеалом и стала перестраивать свою жизнь в согласии с ним. Отсюда как будто следует, что если тоталитарный труп может быть воскрешен к свободе, то живой воды придется опять искать на Западе.

                Многие  думают, что на этот раз России незачем идти так далеко: она уже накопила в своей литературе такие ценности свободолюбия,  которые могут зажечь священный

==302                                                     Г. П.

  огонь в новых поколениях. Думать так — значит страшно   переоценивать значение книги в развитии души. Мы почерпаем в книгах лишь то, чего ищет наше сознательное   или бессознательное «я». Вспомним, что Шиллер остается   классиком в школах Германии, что Евангелие читалось в   самые мрачные  и жестокие века христианской истории.   Комментаторы  или дух времени всегда приходят на помощь, чтобы обезвредить духовные яды. В России давно уже   читают с увлечением классиков, но там, по-видимому, не приходит в голову перенести в современность сатиру Гоголя или   Щедрина. Да и только ли свободолюбию учат русские классики? Гоголь и Достоевский были апологетами самодержавия,   Толстой — анархии, Пушкин примирился с монархией Николая. Как читают классиков в Советской России? В дни лермонтовского юбилея все писали о поэте «Валерика» и «Родины» как   о русском патриоте, дравшемся на Кавказе за  российское великодержавие. В сущности, только Герцен из всей плеяды XIX   века может учить свободе. Но Герцен, кажется, не в особом почете у советского читателя.

                Если же солнце свободы, в противоположность астрономическому  светилу, восходит с Запада, то все мы должны  серьезно задуматься о путях и возможностях его проникновения в Россию. Одно из необходимых условий — личное общение, —  сейчас чрезвычайно облегчено войной.  Война в освобождении  России — факт двусторонний. Ее  победоносный конец, бесспорно, укрепляет режим, доказывая, путем проверки на полях битв, его военное превосходство перед слабостью демократий. Этот аргумент действует  даже на иных либералов из русской эмиграции. Но, с другой стороны, война открывает для миллионов русских воинов возможности личного общения  с Западом. Для того  чтобы демократические идеи Запада могли импонировать  москвичам, необходимы два условия — в сущности, сводящиеся к одному. Запад должен найти в своих идеалах опору для более удачного, более человечного решения социального вопроса, который до сих пор, худо ли, хорошо ли,  решала лишь диктатура. Во-вторых, московский человек  должен встретить в своем товарище, воине-демократе, такую же силу и веру в идеал свободы, какую он сам переживает, или переживал, в идеал коммунизма. Но это означает для демократа, отрицательно, нетерпимость ко всякой ти-

                                       РОССИЯ И СВОБОДА                                      

==303

рании, каким бы флагом она ни прикрывалась. Наши предки, общаясь с иностранцами, должны были краснеть за свое самодержавие и свое крепостное право. Если бы они встретили повсеместно такое же раболепное отношение к русскому царю, какое проявляет к Сталину Европа и Америка, им не пришло бы в голову задуматься над недостатками в своем доме. Льстецы Сталина и Советской России сейчас враги русской свободы. Или иначе: лишь борясь за свободу на всех мировых фронтах, внешних и внутренних, без всяких «дискриминаций» и предательства, можно способствовать возможному, но сколь еще далекому освобождений России.

==304

СУДЬБА ИМПЕРИЙ

Империй призрачных орлы…

В марксистской литературе принято считать империализм политическим продуктом зрелого капитализма, в который Европа вступила приблизительно с 80-х годов прошлого  столетия. Экономические мотивы (борьба за рынки, сырье и  помещение  капиталов) действительно отмечают новейшую  колониальную политику европейских Империй. Но экономика — лишь  одна из многих сторон политической экспансии, которая стара, как мир. Здесь социология непосредственно продолжает биологию. Борьба за власть есть лишь  политическое выражение всеобщей борьбы за существование.  Можно было  бы утверждать, как историко-социологический  постулат, что каждое государство или даже каждое политическое образование (род, племя, орда) непрерывно раздвигает  границы своей территории за счет соседей до тех пор, пока  не встретит достаточно сильного сопротивления. В результате  устанавливаются более или менее твердые границы, но всегда оспариваемые, всегда подвижные. Война в истории более  постоянное явление, чем мир. Даже в периоды длительного  мира нельзя забывать, что он лишь результат равновесия  враждебных сил. Границы государства не статические формы, а силовые линии, где скрещиваются и уравновешиваются внутреннее и внешнее давления. Равновесие постоянно нарушается, и тогда происходит расширение, сжатие или  гибель государства.