Георгий Федотов - Судьба и грехи России

• Название: Судьба и грехи России
• Автор: Георгий Федотов
• Издательство: Издательство «София»
• Жанр: Философия
• Год: 1992
• ISBN: 5-87316-002-3

Федотов Георгий Петрович(1886 - 1951 гг.) — выдающийся русский мыслитель и историк. Его научные интересы были сосредоточенны на средневековом и древнерусском христианстве. Был близок к Бердяеву и св. Марии (Скобцовой). Защитник свободы и честности в Церкви, мысли, обществе.

Федотов  Г.П., Судьба и  грехи России /избранные статьи по философии русской истории и культуры

---

НОВОЕ ОТЕЧЕСТВО                                      

==239

не более значительны, чем между княжествами средневековой Франции, и совсем уже несравнимы с пестротой древ них культур Средиземноморья. Но политика и здесь, как и везде, отстает от жизни. Государственное сознание остается прикованным  к старым суверенитетам, зажатым в узкие национальные границы. Отсюда кровавые муки родов нового великого отечества.

                Что это будет за отечество? Костная мысль пугается огромностью  встающего мира и хочет облегчить себе пере ход к нему. Завещанные XIX веком привычки эволюционной мысли соблазняют ложным реализмом постепенности. Не все сразу. Мы не созрели до мирового отечества. Ближайший  этап перед нами — это система федераций: Центральноевропейская,Восточноевропейская, Дунайская, или Балканская, плюс уже существующие: Британская, Российская и т. д. Для многих сейчас это единственно мыслимое завершение войны. Но что же это за решение? Что оно решает? Какая из этих федераций обладает действительной автаркией? Какая может  обеспечить свою безопасность своим собственным мечом? Ведь это чистый предрассудок, — хотя и лестный для представителей великих наций, — что только малые государства нежизнеспособны, беззащитны и опасны для общего мира. Как ни бессмысленны мелкие конфликты  юго-востока Европы, не они взорвали мир. Конфликты   между великими  державами  куда опаснее: франко-германский,  германо-русский, германо-славянский. Европа, разделенная на четыре-пять федераций, представляет такой же пороховой погреб, как и Европа тридцати национальных государств. Да и легче разрешаются конфликты в великом целом, чем в малом. Не Балканской федерации замирить вековую ненависть ее народов; это по силам какой-нибудь пан-Европе. Совершенно так же, как распри народов Кавказа разрешатся не Кавказской федерацией, а, по крайней мере, Всероссийской. Следовательно, и осуществление великой Федерации не труднее, а легче осуществления малых, вопреки близорукому реализму постепеновцев.

                Отказавшись от идеи областных федераций, не возвращаемся  ли мы  к знаменитому проекту пан-Европы? Но , война произнесла над ним свой окончательный суд. Европа без Англии, центрированная вокруг Германии, — теперь

==240                                                       Г. П.

 это чисто немецкий идеал. Но если Англия или даже Англо-Америка становятся средоточием и даже организующей  силой, то это уже не Европа — по крайней мере, в географическом смысле. Англосаксонский мир, расселившийся  по всем частям света, плюс истощенная войной Европа,  которая может быть теперь только придатком к нему, —  вот первые очертания будущего отечества. Культурно и духовно это все та же Европа, то есть предел распространения  былой греко-римской и христианской культуры, еще по  ныне живых и живительных в своем наследии. Кто присоединится к этой духовной Европе из вне лежащего мира,  сейчас невозможно предвидеть. Это будет делом текущего  политического дня, тогда как создание «европейского отечества» — дело, подготовленное тысячелетней историей.  Европа уже существует как нация в культурном смысле,  хотя и разделенная междоусобицами, — она должна лишь  создать для себя политическую форму.

                Дальнейший  рост этой океанической Европы зависит от  напряжения культурных сил, — по крайней мере, социальных и политических. Здесь могут быть всякие неожиданности. Так, Китай или Индия, при всей глубокой несродности нам их древних цивилизаций, в настоящее время  разделяют наши нравственно-политические предпосылки,  выросшие на христианской основе. Быть может, они даже  являются лучшими защитниками этих начал, чем сама духовно надорванная Европа. С другой стороны, всем прошлым  своим связанные с Европой Германия и Россия, по край ней мере сейчас, остаются вне Европы как духовно-политического единства. Фашизм несовместим с традициями ста рой Европы —  более того, он для нее смертелен. Лишь  внутренне и свободно преодолев фашизм, страны диктатуры могут искренне согласиться на вступление в новое великое отечество. Преодоление фашизма здесь не единственное условие. И простой национализм, до известной степени законный, но реакционный и несовместимый с завтрашним днем истории, будет противиться отказу от государственного суверенитета. Для патриота это будет казаться непосильной жертвой. Отчаяние и безнадежность иного существования облегчают объединение порабощенных народов. Но сильные, победоносные или хотя бы и побежденные, но стойкие до конца не пойдут — долго не пойдут — на акт,

НОВОЕ ОТЕЧЕСТВО                                 

==241

который  будет им представляться национальным  само убийством.

                Но, может быть, здесь и лежит подводный камень, обрекающий  на крушение все планы нового политического мира? Вне Европы  останутся огромные массивы, ранее входившие  в ее состав. Не расшатает ли это с самого начала задуманное построение? Думается, что трудности, вытекающие  из ограниченности будущего отечества, не являются не преодолимыми. Существенно лишь то, чтобы оно сосредоточило в своих руках подавляющий экономический и военный потенциал, который бы делал борьбу против него невозможной. Тогда разоружение мира перестанет быть утопией. Государства и народы, цепляющиеся за свою суверенность, могут быть связаны с мировой державой договорными отношения ми, делающими  и для них возможным участие в экономической и культурной организации мира. Конечно, главная опасность именно здесь: опасность будущих конфликтов и войн, связанных с независимостью  национальных государств. Возможно, что недоделанное в этой войне будет до кончено в будущей, как ни страшно об этом думать. Во вся ком случае, выбора нет: единство или гибель.

                Утопизм, которым отличаются почти всегда разговоры о едином отечестве, характеризует не самую цель, а Предполагающиеся  средства к ней. Утопична, в самом деле, мысль,  что пятьдесят независимых государств могут в один прекрасный день на общей конференции — в Женеве или  Вашингтоне, — никем не принуждаемые, совершенно свободно отказаться от своего суверенитета. Но совершенно не утопична, например, мысль о возможном  завоевании мира —  в одном или двух поколениях — сильнейшей мировой державой. Завоевание Европы Гитлером уже почти совершившийся  факт. Если мы верим, что это завоевание не окончательное и что Германии не удастся удержать за собой завоеванный материк, то наша уверенность вытекает, прежде всего, из характера-завоевателя. Германии не дано pacis imponere morem. «Новый порядок», который несет Гитлер, есть порядок господства, а не сотрудничества. В жертву одной расе, то есть народу, обрекаются на гибель и рабство десятки миллионов. Народы Европы не могут примириться с такой участью. Но с потерей суверенитета они теперь уже примирились бы, если бы Гитлер или другой

==242                                                            Г. П.

властелин действительно нес им блага прочного мира, экономического процветания и известной культурной свободы. Недаром столько социалистов Франции и Бельгии на первых порах поторопились признать немецкое завоевание. Мир  и единство — слишком  соблазнительные вещи для современного человека. Не одна трусость и низкий расчет загнали Деа, Бержери и Де-Мана в гитлеровский стан. Но великая задача, которая решалась некогда с успехом Цезарем и с меньшим успехом Наполеоном, не по плечу Гитлеру. Его государственные идеалы слишком низменны. Бисмарк  на его месте, может быть, сумел бы действительно покорить и замирить Европу.

                Счастье наше — если не слишком возмутительно говорить о счастье среди бойни и кладбища, — что мы имеем альтернативу Германской Империи  в федерациях англосаксонского мира. За последние полвека Англия сумела, хотя и не до конца, перестроиться из насильственно сколоченной Империи   в свободный союз народов. Отдельные части этого союза, как и само целое, как и ранее оторвавшаяся от него великая Северо-Американская республика, связаны  федеративными  узами большей  или меньшей прочности. Это первый в истории удачный опыт федеративной государственности в великодержавном масштабе. Его удача дает возможность иначе оценивать пресловутую утопичность федерации как основы мирового государства.

                Империя  или федерация? Эта альтернатива не точна, если дело идет о форме будущего мира. Британия есть Империя в форме федерации, где средневековые титулы монарха являются символами  единства свободных народов. Реально возможна лишь  антитеза между свободой и принуждением. Но и она в чистом виде беспочвенна. Не может быть государства, построенного лишь на одной свободе, как и на одном принуждении. Сила и принуждение всегда были  и будут фактором государственно-образующим. Но прочность государства зависит от добровольного признания. Свобода и сила, добровольность и принуждение должны быть положены  в основу создания и новой государственности. Война облегчает, а не затрудняет это создание. Она приучает людей к необходимости принуждения, к добровольной или недобровольной жертве своей свободой. Чего не могла добиться старая Лига Наций от своих суве-